Мы остаёмся жить

Когда народные волнения были укрощены, пришло время задавать вопросы и искать ответы: к кому смерть пришла в столь жутком облике и почему? Оказалось, что это была семья одного небогатого купца, уже много лет торгующего овечьими шкурами. И хоть профессия любого торговца связана с грязью и обманом, никому не могло прийти в голову, кому понадобилось убивать его вместе со всей семьёй – при свете дня, в самом сердце толпы. Однако было очевидно, что без чёрной магии дело не обошлось. Тела похоронили за кладбищенской оградой, как убитых с помощью нечистой силы, а жители ещё много месяцев жили в страхе.

Сложно сказать, сколько времени прошло, прежде чем кто-то вспомнил, что в семье убитого была не только жена с сыном; была ещё и дочь, которую никто не видел со дня страшного происшествия. Среди убитых её тело не обнаружили. На какое-то время, в головах у людей начало проясняться, ведь теперь у дела появился главный подозреваемый. Однако что стало с ней? Об этом спрашивали многие, но мало кто действительно искал ответ – в хаосе городских лабиринтов практически невозможно было отыскать кого-то конкретного. Предполагали, что она мертва – ведь как девочке выжить без семьи? Но решили искать до последнего.

И она нашлась – в объятиях какого-то похотливого моряка, которого пришлось силой отрывать от её хрупкого тельца. Сколько она прожила в портовых клоповниках было неизвестно. Сразу после этого, её направили к священнику. При всём уважении, он мало чем мог ей помочь. В народе говорили, что это она навела на всю свою семью ужасное проклятие и убила их с помощью смертельных паров, рецепт которых ей подсказывал дьявол. Но если и в этом удастся доказать её невиновность, то достаточно и того, что она – портовая потаскуха из семьи порядочных людей и нет места ей в этом городе.

Но какое же прелестное у неё было лицо! Брат мой, в отличие от меня, оруженосцем рыцаря стать не смог, а потому посвятил себя защите порядка и правосудия в нашем родном Антверпене. Он был одним из тех, кому доверено было вынести приговор этой потаскухе. Он должен был разоблачить её преступление и выбить из неё признания в своей вине. Но по непонятной мне причине, он отложил вынесение приговора. Он заявил, что в этом деле ещё следует разобраться.

В то время я тоже находился в городе и был одним из первых, кто сказал ему в глаза, что ведьма околдовала его. Но брат мой был сам не свой – никогда я не видел его таким. Он сказал, что не признаёт чёрную магию, а в этой девочке видит лишь невинную жертву. Я попытался вбить в его голову, что всё это чушь и ведьму нужно судить немедленно. Но он не слушал меня. Тогда, я сказал ему в лицо, что в таком случае, я обвиняю его в содействии силам зла. В ответ, он лишь выгнал меня из своего дома. Он сказал: правосудие – сильнейшее оружие человечества и требует осторожности.

Вскоре, всем уже было ясно, что мой брат, уважаемый юрист и учёный, сошел с ума. Что за безумие и ересь встать на защиту ведьмы в наш просвещённый век?! Он переоценил свою власть. Мой брат допрашивал ведьму наедине, прогнав стражу. Мне страшно даже представить, что она могла с ним сделать – за толстыми стенами темницы, без посторонних глаз. Судья сам стал жертвой.

Наконец, сама стража восстала против него и направилась вместе с толпой граждан к дому моего брата, чтобы самим завершить правосудие – и никто не мог их остановить. Вместе с ним жил мой старик-отец с тремя моими сёстрами – больше всего, я переживал из-за них, поэтому тоже присоединился к толпе, чтобы в нужный момент остановить её. Но ведьма, видимо, чувствовала надвигавшуюся беду. К тому времени, как мы обрушили двери – мой отчий дом уже превратился в склеп.

Слухи и легенды о той ночи ещё долго ходили по Антверпену. На телах мертвецов не было ни единой раны – как и в тот раз; а глаза жертв как будто раздвинуты щипцами. Моего брата нашли в его спальне без одежды. В руках он сжимал подписанный приговор, в спешке разорванный на три части. А ведьма будто провалилась под землю к своему хозяину.

С тех пор, я не появлялся в Антверпене. Даже если бы я захотел остаться – не нашлось бы там места для меня. В глазах своих бывших сограждан, я был мстителем, всю семью которого уничтожила ведьма. Они думали, что я ушел потому, что дал клятву отомстить – и до тех пор, не смогу увидеть дома. Но на самом деле, я собрал всё нажитое моей уничтоженной семьёй богатство и в горе странствовал по городам, участвуя в каждой драке, нарывался на тысячу сражений в надежде, что в одном из них меня, наконец-то, кто-нибудь прикончит. Я стал хуже любого зверя – чёрным рыцарем без знамени и чести. Прошло много лет; и лишь несколько месяцев назад рассудок вернулся ко мне.

Случилось это, когда я встретил её снова. Я выглядел так, будто постарел на двадцать лет, а она – всего на один день. Готов поспорить, что за всё это время ни единый волосок не упал с её головы. Сколько зла она успела причинить, пока моё сердце само обливалось тьмой?!

Я встретил её в далёкой Буде на Дунае. С тех пор, я преследовал её до вод Рейна; от Средиземного моря до Скандинавских берегов. Я не жалел ни сил, ни оставшихся средств, чтобы найти её. Она – была моим последним шансом вернуть всё, что я потерял. И я до сих пор готов отдать хоть тысячу жизней, но забрать ту, что виновна в гибели всей моей семьи и в моём собственном падении.

Он стукнул ложкой по тарелке.

– Так я оказался здесь: с прострелянным бедром, с дураком за одним столом.

– Вот это история.

– Для меня: печали и боли в ней больше, чем в тяжёлой судьбе Христа. Ведь страдал же он с целью и в конце победил. Я же – страдал без всякого смысла; смерть мне будет только наградой. На следующий день после моих похорон – даже могильщик не вспомнит обо мне. Нет, ни в грош я не ставлю собственную жизнь. Всё, чего я хочу напоследок – мести. А когда она свершиться – я отправлюсь в отпуск прямо в Ад. И чёрт меня подери – я буду самым счастливым мучеником в огненном океане, потому что заберу её с собой.

– Не торопись так, рыцарь. Знай: мне ещё хуже, чем тебе.

Этот голос не принадлежал ни мне, ни Голове-Тыкве, ни кому-либо из моего экипажа. Он был женским.

– Даже если кто и вспомнит моё имя – то только для того, чтобы полить его грязью. Особенно, это касается тебя, капитан. Прости, так и не узнала твоё имя. Да у тебя его и нет.

Мы оба одновременно развернулись в сторону, откуда доносился голос. Без единого шороха и скрипа, ведьма оказалась тут, перед нами.

Я достал свой пистолет и приготовился к выстрелу. Рыцарь вытянул свой меч и встал в полный рост. Десятерым воинам с ним было не справиться.

– Всё было не так, как вы думаете, – сказала она, – каждый из вас ошибается по-своему. Я причинила тебе зло, капитан, только потому, что у меня были на то основания. А ты, рыцарь, всё это время зря преследовал меня. Сама я искала того, кто виновен в гибели твоей семьи. Истинное зло таится совсем в другом человеке. Долго, я сама не могла понять, кто он. Поэтому, я убегала и старалась найти ответ. Капитан, ты стар и мудр, но по-прежнему наивен как ребёнок. Раскрой глаза! Услышь меня, ни то жертв будет ещё больше.

– Замолчи! – взревел рыцарь, – Тыквоголовый, закрой дверь! Не дай ей сбежать. А ты – готовься стрелять. Она владеет магией – одним махом она может прикончить всех нас. Но так просто ей теперь не уйти.

– Если бы я хотела – то почему до сих пор я остаюсь в этом городе?! Истинный виновник должен встретить свою смерть здесь. Подумай, капитан – ты единственный такой же, как и я.

– Убить её! – чуть не вышел из себя рыцарь, – с тобой я разберусь попозже. Стреляй!

Я спустил замок пистолета и нажал на курок, прицелившись прямо ей между глаз – её болтовня не собьёт меня с толку. Будто всё это время он был здоров, рыцарь в один прыжок, замахнувшись мечом, преодолел расстояние, разделявшее его и ведьму, будто от этого зависела его жизнь.

С вкусным хрустом, одним ударом он разрубил пополам целый стул. Отдышка у него была такая, будто он убегал от стаи волков. Мы держали головы опущенными, стараясь не видеть места, где стояла ведьма.

Будто никого и никогда в этой комнате и не было.

Интермедия Четвёртая

Жизнь продолжается всегда, пока не кончится – простая истинная, которая тебе, конечно же, известна. И пока конец её не настал – она будет вечно требовать анестезии.

Мне пришлось разбудить её пораньше. Хоть Будапешт и знаменит своими дневными купальнями, всё самое интересное здесь можно увидеть либо ранним утром, либо поздней ночью.

Когда-то давно, ноги и мысли её уже топтали кривые улочки Буды. Но её вечные проблемы с памятью – каждый шаг заставляли её чувствовать как новый. Каждый вид – как изумительный, невиданный, который никогда не повториться вновь. И затем, каждый раз, она возвращалась сюда, будто это было впервые. Она помнила, что была уже на этой улице; вот только во вчерашнем сне или в прошлом году наяву? И в позапрошлом?!

На этот раз, ей уже и нечего было вспоминать. Выражение её лица и мягкая притуплённость в глазах от бессонной ночи явно говорили о том, что единственным чувством, которое вызывали в ней неизведанные, по-городскому дикие и волшебные места – была усталость. Она перечёркивала всё – стоило свету только упасть на кончик её зрачка.

– А мы уже скоро придём? – ноет она.

– За следующим поворотом, если помнишь, будет выход на набережную. Оттуда мы можем пойти в тот белоснежный дворец и увидеть старую Буду; или перейти по мосту через Дунай и оказаться в Пеште.

– Ну хоть там ты дашь мне поспать?

– Нет.

– Проклятие. Более жестокого и злого человека я ещё не встречала. И ты ещё удивляешься, почему мы расстались.

– Разве только поэтому?!

– Нет. Далеко не только.

И замолчала, видимо, уснув на ходу. И ни одно моё слово не могло вернуть её в сознание.

Впрочем, ей это было простительно. Неважно, как пройдёт этот день – даже если мы будем расточительно брезговать волшебством утра и суетой дня в Будапеште. Куда важнее всего этого был вечер. Я заранее купил билеты. Надеюсь, ей понравится концерт – уж я-то постарался выбрать для нас самое лучшее. Но её, видимо, ничего, кроме подушки и какого-нибудь тёплого места, не интересовало.

И вот, мы переходим через мост Сечени с золотыми львами и оказываемся в старом Пеште. А она – по-прежнему видит всё, будто сквозь увеличительные стёкла.

На концерт мы попали не без трудностей – спустя бесконечно долгие часы впустую потраченного времени. Я вымотался до такой степени, что едва чувствовал ноги, на которых держался. А вот моя спутница выглядела более чем отдохнувшей. Улучив подходящий момент, Машенька попросту сбежала от меня. Мне пришлось чуть ли не полгорода перевернуть, чтобы обнаружить её спящей в каком-то захудалом кафе. Теперь, уже она была отдохнувшей и довольной, а я был сыт Будапештом по горло. У нас двоих к вечеру осталось лишь одно общее чувство – нежелание идти на этот концерт. Но билеты были уже куплены, так что…

Мы пришли раньше всех. Сгорая от усталости и апатия, я вышел из зала ожидания, оставив свою спутницу одну. Всё ради того, чтобы подышать свежим, ещё не испорченным воздухом; подымить сигаретой и глотнуть крепкого, как ночное небо, кофе.

Девушке-бариста я сказал, что сахару не надо. Она заметила, что у меня странный голос. Мой венгерский действительно был уже не таким как прежде, но её удивило не это. Она спросила, много ли я пою. Я улыбнулся и ответил, что петь мне приходится не часто, но для неё сделаю исключение. Я спел её «Strangers in the night». В целом, вышло неплохо, но не настолько, чтобы заслужить такой её восторг. Она сказала, что ей ещё никогда не пел. С виду, ей было двадцать пять – очень странная девушка. Я сказал ей в ответ, забирая чашечку с кофе, что раньше ещё никто не делал комплиментов моему голосу. Это было не совсем правдой, но пару раз за три тысячи лет – действительно похоже на нисколько. Я спросил её имя и она ответила: Вероника.

– Спасибо за кофе. Ещё увидимся, Вероника.

И ушел. На улице собирался дождь. Я быстро вернулся в зал ожидания. Одна рука у меня пропахла сигаретами, а другая кофе. Мы по-прежнему были единственными гостями в зале ожидания, но уже спустя минуту здесь было уже не протолкнуться, будто все эти люди ждали момента, чтобы войти сюда всем вместе. Взгляд моей спутницы стал рассеянным и наш с ней разговор на отвлечённую тему, который она сама же и завязала, довольно быстро угас.

Я встал в очередь у туалета – я устал и проголодался. И тут мимо меня прошел сам Кит Ден – блюзмен самого подходящего для этого жанра цвета кожи, на концерт которого мы и пришли. Я сразу забыл, куда шел и стал караулить его у двери, пока тот снова не появился. Он намеревался как можно скорее проскользнуть сквозь толпу обратно в концертный зал, но я перегородил ему путь, показавшись из-за угла – так просто от меня не уйти.

Я попросил его дать мне автограф, но не для меня, а для «for Veronica». Вздыхая и пошатываясь, давая всему миру понять, как он устал от приставучих фанатов, он всё же выполнил мою просьбу, одним ловким движением оставив внушительную закорючку на входном билете. Затем, он наконец смог вернуться туда, откуда вышел; а я остался доволен. А спустя ещё несколько мучительных минут в толкучке, мы зашли в зал и заняли свои места рядом со сценой. Довольно скоро, показались и сами музыканты.

Многие сравнивают жирный мужской блюз с чёрными тонами – но ими там и не пахнет. Если бы можно было описать музыку цветом, то я бы выбрал красные и зелёные пятна на белом фоне с мазками фиолетового. Как музыкальная форма сложнее любой геометрической фигуры, так и её изображение должно быть выше простых очертаний предметов на холсте. Содержание важнее скорлупки – этот простой принцип я понял задолго, как о нём начали говорить все. И с тех пор, я живу по нему и наслаждаюсь прекрасным разнообразием.