Книга Белого

За то долгое время, что я сижу у окна, я всего несколько раз мельком видел призрака. Он был невысоким, худым мальчиком лет восьми. Я не так уж и часто вспоминал о нём – только, когда замечал. Но сейчас – он смотрел на меня в упор, выглядывая из окна второго этажа.

Он какое-то время замер, затем – исчез.

И не появлялся больше никогда, даже в памяти, даже в больном воображении. Возможно, он ушел из Бруксиса. Возможно, это было его «пока». Я так и не вспомнил…

Когда сидишь всё время у окна и развлекаешь себя только кофе и розами – начинаешь понимать, как непостоянен окружающий мир. Ничего, с виду, не меняется для других. Но ты видишь, как медленно одно переходит в другое, и другое в третье – и так без всякого конца и смысла. Любая жизнь – это борьба; с чем – уже не важно. Но с чем бороться, когда уже всё победил – даже себя? Остаётся только медленно умирать, каждую секунду разрывая себя на части.

В каждом доме есть призрак. Бруксис – не исключение. Его фантомом стал – я.

Я не сразу понял, что это произошло. Просто, в один миг, когда секунда плавно перетекала в следующую, всё изменилось. Я мог поклясться, что так долго изучал вид за своим окном, что, не обладая фотографической памятью, я мог закрыть глаза и восстановить изображение улицы с точностью до последнего кирпичика, вплоть до последней песчинки. Но, даже так тщательно изучив единственный свой пейзаж, я заметил, как он изменился и стал совершенно другим – он вырос изнутри, как ствол прорастает из семечки. И это был уже другой вид, другое окно, другая улица, другой город, другой инвалид в коляски, хоть для внешнего наблюдателя – не изменилось ничего.

Так, я стал призраком.

И ничего ужаснее и восхитительнее в этом мире быть не могло.

У зеркальных двойников – нет своих историй. Это – всего лишь изображения, которые появляются только тогда, когда ты подходишь к зеркалу; и умирают, стоит тебе от него отойти. А затем – возрождаются вновь, когда ты подходишь к своему полированному стеклу – и не имеют право не появиться.

Зеркальные двойники – это рабы, которые способны только наблюдать за своим хозяином; не имея воли – копировать его душу и его образ. Показать то, что есть и ничего более – это и есть задача зеркала. Уродство и красота – всё один и тот же свет, падающий на хрупкую ровную поверхность. Есть только то, что есть – и ничего более.

Я взглянул на своё отражение в окне. Подойди к зеркалу. Посмотри в него. За ним буду стоить я. Я – это ты. Я – всё. Посмотри, а затем – отойди и забудь. Это – совсем не то, о чём следует волноваться людям.

– О чём ты задумался? – спросила корова, меняя мне подгузник.

Я сделал вид, что ничего не услышал.

Всё это – проблемы зеркала. Быть тем, кто смотрит и – не волноваться. Знать все истории и не знать собственную. Я показываю тебе – только тебя. Любя.

– Ах, ты старый пердун. Как можно было наложить такую кучу!

Будь благословенен тот мир, в котором есть зеркала.

Я не сказал и десятой части из того, что мог. Но я подхожу к самому главному.

Днём, аккордеонист сидел в кафе. Он пил чашку за чашкой, не особо задумываясь о количестве. В это время, после тяжёлой работы, в кафе зашел скрипач и спросил у бармена:

– Сегодня есть подвешенный кофе?

Тот покачал головой:

– Сегодня нет.

Скрипач уже собирался уходить, как из зала раздался басистый крик:

– Капучино моему другу.

Он жестом предложил гостю присесть рядом с ним. Он сделал это гордо и не принуждённо, лишь искоса поглядывая на шесть пустых чашек из-под еспрессо.

– Как вы можете пить столько кофе?

– Моя профессия заставляет, иногда, идти и не на такое.

Он выждал какое-то время и спросил:

– Это ты играешь на скрипке?

Его собеседник кивнул, догадавшись, кто перед ним.

– А вы – аккордеонист.

– Именно так.

– Приятно познакомиться. Я давно искал повода познакомиться с вами.

– А повод сам нашел тебя.

– Да, вы правы.

– Можно на «ты». Мы ведь с тобой – будто много лет знакомы. Сколько себя помню – я играю на аккордеоне. Я – не то, что бы мастер, но у меня всегда быстро получается схватывать даже самые сложные композиции. Я всегда считал, что аккордеон – это маленький, переносной орган. Когда-то в молодости, я пробовал научиться играть на скрипке – но ничего хорошего из этого не вышло.

– А я – всю жизнь играю только на скрипке. Не знаю – конечно, из неё можно выдавить гораздо меньше звука…

– Паганини с тобой не согласился бы.

– Но я ведь – не Паганини.

– Нет. Однако у вас есть что-то похожее. Музыка – это всего лишь один из способов познания жизни. Мы изучаем её глубины по разному – но у всех нас есть одна схожая черта – нам сложно найти себе дом.

Они говорили долго и со вкусом. Временами смеялись, временами плакали.

– Почему мы раньше не встретили друг друга?!

– Лучше поздно, чем никогда. Нам нужно быть друзьями.

– Да.

Вечером, они играли вместе в квартире аккордеониста, переводя его знаменитую коллекцию ирландского виски.

Мир продолжал двигаться вперёд.

Я закрыл глаза и представил красный шар у себя в животе. Он становился всё больше – затем меньше. Больше – меньше; больше – меньше. И так многие часы напролёт. Он согревал моё тело, мою комнату – весь существующий вокруг мир. Или несуществующий.

– Детектив оставил свой телефон?

Сиделка удивлена:

– Да, оставил. А что?

– Кажется, самое время приехать ему ещё раз.