Книга Белого

Не нужно чьё-либо мнение.

Но буря быстро гибнет, сгорая

В своём же огне.

Если ты – весь мир

И имя тебе – я,

Ты выше любого

Если же ты тьма, пустота

И имя тебе – я,

Нет ничего, сильнее тебя,

Нет ничего мудрее,

И грустнее.

Эти слова прозвучали у меня в голове под финальный аккорд.

Я вспомнил историю о мальчике, который разрешил себе жить с разбитым сердцем; и с тех пор – стал непобедим.

Тимоти Лири когда-то сказал: я жду момента своей смерти, чтобы когда всё закончится и больше ничего нельзя будет изменить, я мог бы со стороны посмотреть на свою жизнь.

Когда сердце останавливается, мозг работает ещё минут двенадцать – этого времен вполне достаточно, чтобы прожить заново все прошедшие события, какими бы долгими они ни были. А может, вся жизнь – это и есть эти двенадцать минут? И настоящее, и прошлое – это лишь воспоминания умирающего будущего. Ведь иногда кажется, что настоящее – уже произошло.

Зашумели полицейские сирены – они приближались к моему дому, чтобы взять убийцу. Я открыл окно, упёрся руками в подоконник и подтянулся к выходу в мир. Через секунду – я уже летел.

Я больше не был призраком. Ни Сонус, ни Бруксис, ни Норазм не имеют надо мной власти. Их и не было никогда – они всего лишь плод моей больной фантазии. Теперь, когда никто больше в них не верит – они мертвы.

Я смотрел на открытое окно, падая вниз, под симфонию из полицейских сирен. И падение моё было вечным. Я закрыл глаза.

Никому не нужный инвалид, козёл, зря проживший свою жизнь, не умеющий проявить свою любовь, одинокий, брошенный всеми. Смерть – лучший конец для такого ничтожества, как я.

Я открываю глаза. На меня летит машина, гудящая со всей мощи. Но ей не поймать меня. Я отпрыгиваю назад и падаю на спину. Всё моё тело болит, а глаза уставились на проехавшую мимо машину. Я шевелю ногами и подымаюсь с земли. Ругаюсь, на чём свет стоит в сторону машины и водителя, которые всё равно меня не слышат. Затем, стряхиваю пыл, позабыв о своём наваждении и иду домой.

Я открываю дверь и вижу Машу.

– Пап, я влюбилась, – она сияет, – он француз и обещает увести меня во Францию, представляешь.

Я хлопаю её по плечу и говорю:

– Лишь бы ты была счастлива, милая.

И целую её в щеку. Затем, иду к жене на кухню:

– Где ты был, старый козёл, обед уже остыл.

Я целую её и говорю:

– Да так – ничего особенного. Аня, я люблю тебя.

Она обнимает меня.

– И я тебя, толстяк. Садись и жри давай, я разогрею.

Фиолетовый туман медленно рассеивался…