Генезис: Код Создания. Книга первая: Боги
– Первая из Дома Доргон, – загремел его голос, – сеет раздор так же, как родоначальница её Дома, но сумела обойти в этом даже её, нарушив все дозволенные границы. И если Дом Доргон позволяет себе нарушать обязательства, данные Альвиону, с таким бесстыдством и наглостью, вероятно, ошибкой Альвиона было проявление к нему мягкости и терпения. Найгирия Доргон, предательница, не была вычеркнута из истории, предана проклятию и забвению по единственной причине – и Первая из Дома Доргон движется тою же дорогой. Ей не впервые обвинять Магистратуру, единственную, кому альвийская раса обязана своим спасением и жизнью, единственную, кому достало смелости встать на пути у Ста, погрязших в преступной небрежности и расточительстве. Она не смогла уберечь Альвион, отданный в недостойные руки, ведь на её предупреждения не обращали внимания, пока не стало слишком поздно и не случилось непоправимое, это было её ошибкой, но она никогда не ожидала благодарности, отдавая и ничего не требуя взамен. Благодаря героизму её агентов Новый Альвион восстал из пепла, стократ сильнее и прекраснее прежнего, и теперь ты смеешь обвинять их в небрежности? Архивы были засекречены, чтобы избежать мести, новой кровавой войны, чтобы мы смогли залечить свои раны и вновь обрести свободу, самих себя – но Первой из Дома Доргон неведома жертвенность, разве кто-то забыл, от кого произошёл этот Дом?! Вы хотели правды? (он с неистовой злобой оглядел зал) Вот она! Довольны ли вы теперь?
Аврора подняла руку.
– Советник Берелонга…
– Довольно! – прорычал взбешенный Берелонга. – Мы довольно услышали! Последний Совет Ста был распущен, но получил три дня, чтобы доказать свою невиновность; нынешний получит три дня перед тем, как собраться – и докажет необходимость своего созыва. Я, Гарон Берелонга и Второй Советник, даю вам три дня, чтобы найти в архивах всего одно доказательство, которое убедит всех, не оставив сомнений – Знатоки Закона всегда могут убедиться, что у меня есть такое право. Ты получишь доступ в Летописные Архивы, – взгляд советника остановился на Авроре, – и, возможно, мне придётся об этом пожалеть, но за твоё право совершать ошибки я готов сложить с себя полномочия советника, даже если для этого мне придётся самому защищать тебя. Даю тебе три дня – через три дня, на Совете, ты предьявишь мне своё доказательство.
Впервые за всю историю собраний Берелонга первым покинул зал.
День близился к концу, когда Аврора ворвалась в Пределы Голубого зала. Незаметно попасть сюда было невозможно; о её появлении узнали мгновенно, у Зелёного перехода её уже ждал гог. Он молча провел её по узкому проходу и передал второму, тот в свою очередь проводил её по части коридора, за которую был в ответе, в полном молчании; гоги не отвечали на вопросы, были лишены всяких эмоций и идеально выполняли приказания – никто не знал в каких провинциях и по каким критериям их отбирали, хотя ходили самые разные невероятные слухи. Она чувствовала, как коридор изучает её – прошло несколько столетий, но он узнал её и безошибочно понял, к кому она пришла; ещё один гог открыл Старый переход, который, она знала, вёл прямо к Башне. Так и было; через миг она уже стояла в самом сердце Голубого Зала, под Иглой, и тогда увидела Яго, стоявшего к ней спиной перед прозрачной стеной-пузырём, а под его ногами – всю провинция Ури, которую она так безоглядно любила. На фоне яркого света и слепящих красок Альвиона его высокая фигура казалась почти чёрной.
– С каких пор Берелонга распоряжается Советом Старейшин? – гневно и без предисловий спросила она. – Это твоих рук дело?
– Ты ожидала чего-то другого? – не оборачиваясь, спросил он.
– Ты ведь знаешь, у меня есть законное право собрать Совет Ста, – полная решимости, сказала Аврора, – и я соберу его.
Он молчал.
– Чего ты хочешь? – мрачно спросила женщина.
Стоявший у окна медленно обернулся и прищурился. Потом сделал несколько неспешных шагов по направлению к ней и остановился, всматриваясь в изумрудную зелень глаз своим чёрным, цепким, насквозь пронизывающим взглядом – прозрачная стена за ним помутнела, изображение стёрлось. Аврора выдержала этот взгляд – она знала, что должна будет это сделать, направляясь сюда. Он заметил это и усмехнулся.
– Вопрос скорее в том, чего хочешь ты.
– И ты ответишь мне?
– Возможно.
– Магистратура в самом деле подменила архивы?
Яго внимательно посмотрел на неё.
– Для чего? Разве ей не проще было бы сделать так, чтобы они исчезли навсегда?
– Я слишком хорошо знаю тебя, – улыбнулась Аврора. – Ты ведь не выбираешь простых путей.
– В таком случае, ты совершила ошибку, придя сюда одна, – сказал Яго, подходя к ней ближе. – Кроме нас с тобой здесь никого нет.
Он стоял теперь в двух шагах от неё; и снова она почувствовала на себе сверлящий, пронзительный, всепроникающий взгляд, против её воли приковавший её к полу – так ей сейчас казалось. На миг глаза его блеснули.
– Ты мне угрожаешь? – безжалостно спросила она, заставив себя смотреть прямо в них.
– Ты ведь знаешь, что я никогда не сделаю этого.
– Я уже давно не верю тебе, – холодно и спокойно сказала она.
Яго отвернулся и ответил не сразу. Сердце Авроры страшно стучало, но он был слишком занят собой, чтобы заметить это. Когда он вновь посмотрел на неё, взгляд его потускнел.
– Мне известно, для чего ты пришла, – отрывисто сказал он. – Это ведь из-за неё?
Аврора коротко кивнула.
– Я знаю, ты что-то скрываешь, но клянусь, меня не интересует ничего другое.
– Обещаю тебе, – негромко ответил Яго, – она вернётся к тебе.
– Почему Последний Закон так пугает Магистратуру?
– Я обещал тебе, что она вернётся домой, – устало сказал Яго. – Я ведь никогда не нарушал своих обещаний.
– Ты никогда их не давал, – резко ответила Аврора.
И, вздрогнув от неожиданности, отступила на шаг – глаза Верховного Магистра загорелись, в самой глубине их металась тоска, вперемешку с застарелой смертельной злобой.
– Чего ты хочешь? – прорычал он.
– Она всё, что у меня осталось…
– Это был твой выбор, никто не принуждал тебя к нему силой!
– Этот выбор спас её, разве нет? Ты всю жизнь живёшь во лжи…
– А ты по-другому? – он с силой схватил её за руку. – Ты готова породить бурю, последствий которой не можешь даже представить. Но если решишь продолжать, знай, о твоей тайне узнает весь Альвион.
Аврора вырвала руку.
– Ты не посмеешь… – выдохнула она.
– Это обещание, которое я сдержу, – хрипло сказал он. – Клянусь тебе в этом.
– Ты не выдашь… себя, – в замешательстве пробормотала она.
– С тех пор прошло всего сто лет, и найдётся масса свидетелей – ты ведь знаешь, как это делается; Магистратуре не привыкать к мутной воде, а вот Дому Доргон… (он не договорил и глумливая гримаса перекосила его лицо). Когда Алвен узнает, чтоты скрывала от неё, она возненавидит тебя. Но ведь ты и так уже это знаешь.
Он посмотрел на неё, и глаза его свирепо сверкнули.
– Я сделаю это, Аврора Доргон, если ты не оставишь мне выбора.
Глядя в её ставшие вдруг бесцветными глаза, на безвольно опущенные плечи, он внезапно растерял весь свой злобный пыл, и гнев ушёл из его глаз. Он смотрел на неё – и боролся с собой.
– Я верну тебе Алвен, – тихо сказал он, отворачиваясь. – Но больше никогда ни о чём не проси меня и не приходи сюда.
Когда, повинуясь безмолвному приказу, из стены выступил Орна, Верховный Магистр по-прежнему бездвижно стоял перед прозрачной стеной-пузырём – а под его ногами простиралась вся провинция Ури, которую он так люто ненавидел. Он стоял спиной к Орне, не замечая ни яркого света, ни ослепительных красок, в безраздельном и глубоком молчании. Молчал и Орна, терпеливо дожидаясь, пока заговорит Владыка.
– Герцогиня Урийская была здесь, – наконец, блекло сказал тот. – Не спускай с неё глаз.
Глава 24
– Теперь ты знаешь, – отстраняясь, холодно сказал Аджака.
Со времени, как он узнал от деда, что поколения хиконов тайно передавали друг другу слухи об Исходе, прошло больше четырёхсот лет. Путаные версии крутились в основном вокруг того, что Исход был вовсе не таким, каким его описывали архивы, и что были другие выжившие – что с ними стало не знал никто, но слухи якобы основывались на древнейших ардорийских преданиях. С тех пор многое изменилось – Аджака много бы дал, чтобы дед увидел Ассора, пролетевшего в длинных коридорах Центра навстречу Аджаке и склонившего голову перед помощником Пятиравного. Фао управляли хиконами, повторял он, но его внук стал для них равным и белолицые, как равному, покорились ему, теперь он управлял ими. Одно осталось неизменным – слухи были неискоренимы.
– Отец… – начал Лай, но тот так сверкнул глазами, что Лай осёкся.
– Всё, о чем тебе рассказали, наглая, откровенная, бесстыжая ложь, – грозно произнёс Аджака, стараясь, чтобы его слова звучали жёстко и резко. – Я прилетел сюда только для того, чтобы сказать тебе об этом, но знаю, что ты не поверил бы мне – поэтому увидишь всё сам.
С твёрдой, как камень, тёмной ладони Аджаки сорвалась сверкающая точка и, взлетев невысоко в воздух, повисла меж ними, распространяя вокруг мутное сияние.
– Это копия архивного кристалла, и я создал её специально для тебя – тебе не составит труда убедиться, что это точный отпечаток оригинала. Ты ведь стремился узнать правду, вот она. История Цветных войн не скрывалась в тайных архивах Иккурии – я был там и меня никто не остановил. В самых секретных источниках неизменно повторялась одна и та же истинная история, та, которую я давно знаю наизусть, того же, о чём веками шептались в Городе, никогда не существовало, но ты последовал за теми, кто заманивает легковерных в свои сети по известным лишь им причинам, и они плетут их шаг за шагом, чтобы подчинить наивные сердца своей власти, преследуя собственные цели, нарушая все наши законы. Я сделал то, о чём ты просил меня, хотя не сомневался в том, что увижу – но я сделал это ради тебя и мне остаётся только сожалеть, что мой сын не избежал такой жалкой ловушки.
Лай, смущённый, подавленный, смотрел на него – безмятежность как рукой сняло; вспоминая об этом, Аджака закрыл глаза. Более всего Первая Рука хотел бы забыть, что увидел в архивах, но теперь это было уже не в его силах – липкое, как грязь из Скалистой Долины, оно проникло под чешую и въелось в плоть, очиститься от него было невозможно. История Исхода была совсем иной.
Фос не спасал хиконов, как утверждали архивы – их вывозили в ещё несуществующий тогда Центр, следуя жёсткой селекции, на основе которой были составлены списки сильнейших Укротителей и их кланов. Лишь они смогли избежать гибели. Иккурии были известны точные координаты готовящихся одновременных ударов по крупным хиконским городам во время Первой войны – Аджака не хотел знать, что за этим стояло. Первая Рука, никогда не понимавший почему нельзя обратить прошлое в будущее хотя бы ради потомков, усмирить ненависть пусть девяносто тысяч лет спустя, теперь знал ответ. Живые и мёртвые, растерзанные и их палачи, те, кого возносили к власти реки крови, и те, кто отдал жизнь, спасая других – все они были жертвами. Миллиарды капель слились в океан, тяжёлый и зловонный, как отравленная гаэду вода на Виге – его невозможно было осушить, как невозможно было усмирить никогда неутихающую над ним бурю. Отсюда пили последующие поколения, не зная другого источника, и древний смертоносный яд медленно заражал их кровь, а они и не ведали – а если понимали, оказывались бессильны. Знал ли Ула, начиная войну, чем она обернётся? Понимал ли его помутившийся рассудок, что за чудовище он вызвал к жизни? Догадывался ли, что не свободен и уже не сможет остановиться?
– Это мой долг, – хрипловато сказал Аджака. – Долг единственного родителя, как не противно тебе такое родство, и долг перед теми, кого ты никогда не знал – отцом, его отцом и отцом его отца, ведь это их кровь течёт сегодня по моим жилам. Можешь делать с кристаллом всё, что тебе вздумается – уничтожить его или показать другим, мне всё равно; теперь это твоё право – хоть ты и знаешь, что тебе не поверят. Но такова цена свободы, ты ведь этого хотел. Теперь ты должен будешь жить с этим выбором.
– Отец… – пробормотал Лай.
– Ты хотел этого, – бесцветно повторил Аджака. – Имей же смелость это признать.
Любой неосторожный шаг теперь мог привлечь внимание и оказаться последним. Не зная, что Аджака способен управлять Обменом не только со своими, но и с ним, Доргон всё же был Пятиравным, Бен-Рими, сильнейшим в истории Фоса, и до конца его не знал даже Первая Рука. Случайно обнаружив опасную сторону своих возможностей, Аджака много раз собирался открыться Бен-Рими, но боялся быть изгнанным из Центра, и так и не решился – впервые в жизни не пожалев об этом во время последнего Обмена с Пятиравным. Тот поверил, в этом не могло быть сомнений, но следовало соблюдать исключительную осторожность, прислушиваясь ко всему, что можно было принять за мнимое равнодушие и обманчивое спокойствие, Пятиравный был способен изменять свои вибрации и к тому же был слишком хитёр. Аджака не был уверен, сколько времени потребуется хиконам на окончательный расчёт Формулы – существующие фрагменты ничего не объясняли, нужно было увидеть структуру целиком или рассчитать её самостоятельно, используя все данные, собранные Трансформатором. Последнее было более безопасным… Взглянув на структуру, Аджака поразился её красоте, простоте и сложности одновременно. Вокруг него медленно вращалась незавершённая формула гигантского конденсатора, способного собрать и перенаправить колоссальные потоки аксы, настолько чудовищные, что сложно было вообразить им хоть сколько-нибудь практическое применение – речь могла бы идти, вероятно, о защите объекта, в разы превосходящего звёздное скопление среднего класса. Подобные расчёты без хиконов были невозможны… Он озадаченно смотрел на отпечаток Формулы – спиральная структура явно намеренно позволяла разбить Формулу на части, ни один из занятых в ней хиконов, даже сам Аджака, не смог бы догадаться, что именно делает, не соединив все её части. Собрать такую Формулу мог только Пятиравный. Но для чего?
– Остальное не моя забота, – с безразличием, на какое только был способен, сказал Аджака. – Я выжил тогда и знаю, но что способны безрассудство и великая глупость потому, что видел всё своими глазами; ты считаешь меня трусом за то, что я не искал истины – но я никогда не сомневался в ней, а теперь спокоен, узнав наверняка. Я ничем больше не могу помочь тебе; ты прав, мы в самом деле стали чужими друг другу и я, наконец, вижу это – поэтому говорю тебе, что оставляю за собой право отозвать тебя в Центр, как любого другого, если сочту это необходимостью.
По глазам сына Аджака прочитал – он поверил каждому слову. Лаю было прекрасно известно о строжайшем запрете передавать в Город кристаллы из Центра без специального разрешения – структура кристалла не оставляла сомнений, что оно не было получено, Иккурия наверняка уже знала о нарушении, и отец пошёл на всё это ради него; Лай был готов повиниться, просить прощения, но слова почему-то застряли у него в горле. Аджака ушёл, не оборачиваясь… Он, наконец-то, ощущал удовлетворение, хотя и с лёгким привкусом тревоги, избавиться от которой ему всё ещё не удавалось. Лаю не было и двухста лет – возраст, в котором легко попасть под дурное влияние, и долгом родителя было удержать его от этого; когда Пятиравный узнает обо всём, это окончательно убедит его – Аджака не сомневался, что тот неотступно наблюдает за ним и поймёт, ради чего он пошёл на риск. Теперь он мог позволить себе немного передохнуть, прежде, чем подступиться к главной своей задаче. Доргону было известно о единственном, скорее всего самом первом, запросе, выхваченном Трансформатором из потока – взвесив всё несколько раз, Первая Рука пришёл именно к этому выводу. Оплошность была совсем незначительной, поэтому легко сошла ему с рук; так же легко сойдёт и другая, которую Доргон посчитает второй – но теперь Аджака будет осторожен и Трансформатор не узнает о ней. Ему же будет достаточно одного короткого запроса, чтобы проверить не дающее ему покоя чувство – ему казалось, он уже видел где-то похожую структуру. Не зная, где и что именно следует искать, Аджака предпочёл пуститься на дополнительную хитрость, предоставив Трансформатору самостоятельно принимать решение, и с трудом дождался, пока тот исполнит запрос – тогда, взглянув на Стену, он почувствовал, как иглы под чешуей становятся дыбом, готовясь выбросить яд…
Пятиравный получил сигнал почти одновременно – этот последний запрос учитывал все последние распоряжения контроля и был выстроен таким образом, чтобы незаметно вынудить Трансформатор включить в него нужную ветку, исключая возможность того, что сам запрос будет замечен и отправлен в архив. Первая Рука отлично всё просчитал – но теперь система безопасности зорко следила за пропуском Альба и копировала любые запросы помощника, отправляя их в сектор Бен-Рими по его личному распоряжению. Доргон видел сейчас то, что на другом конце сектора видел в этот момент Первая Рука – и не знал, что с этим делать. Пропуск Альба открывал любые архивы, но Аджаке всегда была безразлична судьба хиконов и Цветные войны – Первая Рука прошёл столько проверок, не подозревая об этом, сколько выдерживал не каждый агент Иккурии. Доргон знал наверняка, что тот равнодушен к тайнам и не пошевелил бы пальцем, чтобы помочь хиконам; что бы не руководило им сейчас, любопытство или тайный замысел, ему достаточно было дождаться окончания расчётов и тогда беспрепятственно проникнуть в любую ветку – однако это был уже третий запрос, касающийся секретных архивов… Аджака торопился, это было единственным возможным объяснением, но для чего? Доргону было прекрасно известно, о чём он говорил с сыном, но во время Обмена он не учуял совершенно ничего – объяснений этому не существовало, не могло существовать…
Летучее Окно открылось мгновенно – особая связь между сектором Пятиравного и Голубым Залом, функционировавшая даже при полной остановке Центра. Сейчас Бен-Рими видел и сознавал, кто он на самом деле, особенно чётко, капля возвращалась обратно в океан и океан давал ей свою силу. Возможное предательство незаметно влекло его по запутанному, лишь одному ему видимому следу, захватывая сотни веток, которых мог бы коснуться запрос Первой Руки, и он был не в силах противостоять этому неистовому зову… Время теперь текло по-другому, да и сам он был другим – пространство вокруг раскручивалось навстречу гигантской спиралью, а её бесконечные грани разворачивались и соединялись с дыханием вселенной; прошлое и настоящее существовали здесь одновременно. Доргон видел, знал, чувствовал и слышал всё сразу, архивы потоками вливались в него, а он пил из потока – пока не вылепилось перед ним что-то, что заставило его вздрогнуть… Связь с бесконечностью оборвалась, вселенная рассыпалась, время возвратилось в свои прежние обычные границы, а по всему сектору пробежала огненная дрожь. Почуяв неотвратимую опасность, включились все системы безопасности, мгновенно заблокировавшие весь квадрат – Пятиравный настоял на таких мерах лично, чтобы уберечь от себя остальных, если окажется не в состоянии совладать с собою. Грянул страшный взрыв…
Глава 25
Тепло пробивалось сквозь комбинезон Департамента – оно обволакивало и нагоняло сон. Между двумя огромными лопатками Закария утонул в белоснежной шерсти; поначалу он вцепился в неё обеими руками, но быстро убедился, что без всяких усилий держится на могучей спине, которая лишь изредка мягко покачивалась – казалось, они летят по воздуху, движения он почти не ощущал. После всего пережитого он не слишком хотел знать, куда и для чего его везут, и сейчас ощущал лишь безмерную усталость; какое-то время он боролся со сном, но потом веки отяжелели сами собой и захлопнулись, как железные ставни… Полковник провалился в безмятежный, глубокий сон, впервые с момента, как поднялся в вертолёт на базе в Сарсаве.
Он не сразу сообразил, что движение остановилось. С трудом стряхнув с себя дрёму, он поднял голову и увидел, что остальные уже спешились и, озираясь по сторонам, также как он, продирали глаза – кроме Галя, их, судя по всему, даже не сомкнувшего. До земли было метра два – Закария уже готов был спрыгнуть, но белый лев, кажется, угадав его намерения, опустился на передние лапы, и полковнику осталось лишь соскользнуть на землю. Глядя, как зверь подходит к остальным и ложится рядом, Закария, наконец-то, вспомнил, где видел белого льва – в одной из отцовских книг содержалось описание мифического зверя, легендарного и бессменного стража Тибета, будущего символа тибетских пограничников. С тех пор прошло не меньше сорока лет, и неизвестно почему именно эта деталь врезалась ему в память, однако сейчас его заботило совсем другое – он твёрдым шагом направился к Галю, настроенный решительно и даже воинственно.
– Вы обещали рассказать, что происходит, – потребовал Закария, твёрдо вознамерившись получить ответ. – И в этот раз вам не удастся сбить меня с толку. Кто те люди на озере, о каком портале они говорили? Что вообще происходит? Где мы находимся, чёрт возьми? Отвечайте! И что вот ЭТО?
Он сердито ткнул пальцем в бирюзового льва, растянувшегося неподалёку в снегу и с явным удовольствием жмурящегося на солнце.
– Мы не меньше, чем в 100 километрах от места боя, на озере, которое в этих местах считается священным – по преданию на его берегах были написаны Веды, – капитан прищурился, осматриваясь. – Это примерно всё, в чём я более или менее уверен на данный момент.
Закария беглым взглядом, скорее машинально, скользнул по окрестностям, намереваясь как следует взяться за Галя и дать волю своим эмоциям – и точно споткнулся. Почудилось несуеверному полковнику, что стоит он на краю мира, перед сверкающей бездной, за которой начинается иной, невидимый и неведомый мир; долина, до краёв заполненная слепящим светом, простиралась далеко, за край земли, и казалась Закарии бесконечной – его тянуло туда, но куда и зачем он и сам не смог бы обьяснить. Он смотрел на голубой лёд, затянувший поверхность гигансткого озера, на берегу которого они сейчас стояли – но в нескольких шагах от себя видел не лёд, а зеркало мира, источающее таинственный, глубинный свет, а над ним величественное, синее горное небо. Воздух звенел, унылые серо-коричневые холмы, выстроившиеся невысокой грядой по обеим сторонам озера, теперь казались ему цветными. Далеко впереди, на севере, в туманной дымке проступала серая горная гряда, над которой белели сахарные пики – и тогда показалось Закарии, что одну из вершин позолотило, зажгло полуденное солнце, и она сверкнула ослепительно, как алмаз. Полковник вздрогнул и отступил назад, отгоняя видение, и, смущённый и чуть растерянный, повернулся к Галю.
– У вас были… – начал он и сразу же увидел, что того уже нет рядом – капитан шагал в сторону, где метрах в тридцати от берега виднелось несколько невысоких строений. Скорее всего, это были временные святилища, сооружённые паломниками; над центральным вздымались три золотистых шпиля, выраставшие из лотосов. Успев разозлиться, Закария отправился следом; один из бойцов собирался что-то сказать ему, но Лама удержал его жестом. Галь тем временем исчез из виду; зайдя за одну из построек, Закария неожиданно услышал его голос. В этот раз полковнику удалось подойти неслышно; не желая себя выдать, он остановился и осторожно прислушался – сомнений не было, Галь с кем-то переговаривался на своём языке, и Закарии показалось, он слышит второй голос. Почуяв неладное, полковник сделал один шаг – и из-за постройки появился Галь с самым невозмутимым видом, неизменно выводившим Закарию из себя.
– Полковник? – довольно прохладно сказал он.
– С кем это вы только что говорили? – в лоб спросил Закария. Не церемонясь, он заглянул за постройку и подозрительно прислушался – насколько хватало глаз, вокруг была голая, промёрзшая степь, никаких звуков он также не услышал.
– Вам показалось, – бесстрастно ответил Галь.
– Что вы здесь делаете? – спросил Закария, раздражаясь всё больше.
– Мы должны установить безопасный периметр…
– Всего час назад вы сгорели, снежный смерч перебросил нас за тридцать километров от места, где мы находились, у озера лежат несуществующие звери, а вы собираетесь установить периметр в пустыне, разговаривая сами с собой? Вы в самом деле считаете меня идиотом? – вскипел Закария. – Вам не кажется, что вы должны мне многое обьяснить?
Галь молчал, глядя на лёд за спиной Закарии.
– Послушайте, – в дикой ярости проговорил Закария, – мне…
– Место, координаты которого указал вам Рохан, было заброшено задолго до моего рождения, – Галь помолчал, раздумывая. – Я говорил вам о сети Наблюдателей, её настоящее название Дозор, и те двое, кого мы видели, могли быть только Наблюдателями. Я знал о Дозоре прежде, чем стал агентом Департамента – их посты разбросаны по всему земному шару, их локация постоянно меняется, и застать Дозорного врасплох не могут даже Охотники, но это всё, что я знаю. Это древняя система, о которой мало что известно, кроме того, что Дозор всегда готовился к сегодняшнему дню. Но никто из тех, кого я знаю, до сегодняшнего дня не видел ни одного Дозорного.