Платье королевы

– Вчерашний картофель и овощи с последним кусочком окорока. – Молли с улыбкой мельком взглянула на Энн, затем наклонилась и открыла дверцу духовки. – Вот, держи. – Она протянула Энн домашние туфли. – Прекрасно прогрелись, и заметь, я их не сожгла.

– Ты прелесть. О-о, как замечательно!

– Так я и думала. Что принесла?

Энн над раковиной осторожно освобождала из газетного свертка небольшой глиняный горшок. Стряхнув прилипшую к нему землю, Энн приподняла горшок и показала Милли зеленые росточки.

– Это вереск. От королевы.

– Королева подарила вереск? Тебе?

– Не мне одной. Нам всем. Тем, кто работал над последним комплектом платьев. Они с принцессами берут эти наряды в Южную Африку. Было так много вышивки бисером! Одно платье – его королева наденет на двадцать первый день рождения принцессы Елизаветы – расшито блестками почти полностью. Поэтому в знак благодарности нам прислали вереск из Шотландии.

– Не так уж велика эта благодарность. – Милли наморщила нос.

– Разве ты не видела, как вереск цветет? Красота невероятная! А это, между прочим, белый вереск. Одна из девушек сказала, он приносит удачу.

Милли вернулась к плите и продолжила помешивать еду.

– Думаю, все готово. Я разложу ужин по тарелкам, а ты можешь накрыть на стол.

– Хорошо, а еще я включу приемник. Послушаем семичасовые новости по радио «Лайт».

Отбытие королевской семьи в Южную Африку наверняка станет главным событием дня. Монархи, как известно, не из тех, кто просто прыгает в кэб с парой чемоданов. Если верить газетам, поездка должна начаться с процессии экипажей от Букингемского дворца до вокзала Ватерлоо, где король, королева и принцессы в сопровождении десятков слуг и помощников официально попрощаются с множеством сановников перед посадкой в поезд до Портсмута. А платья, костюмы и вечерние туалеты, которые помогала шить Энн, станут частью исторического путешествия.

Она работала на мистера Хартнелла уже одиннадцать лет. Пора бы привыкнуть к тому, что королева носит наряды, созданные руками Энн. Ее родных и друзей этим уже давно не удивить. Милли так и вовсе скептически смотрела на Энн, когда та приходила домой с горящими от возбуждения глазами.

А вот Энн решительно ничего не могла с собой поделать. Она до сих пор не уставала изумляться. Ничем не примечательная девушка из Баркинга, она должна была, как многие другие, несколько лет трудиться на фабрике или в магазине, а потом выйти замуж и посвятить себя супругу и детям. Но по прихоти судьбы Энн устроилась в мастерскую самого известного в Британии модельера, стала одной из лучших его вышивальщиц и работала над платьями, которыми восхищались и о которых грезили миллионы женщин.

Впрочем, все могло сложиться иначе. Когда четырнадцатилетняя Энн окончила школу, у нее не было денег на курсы секретарей или стенографисток. Поэтому она отправилась на биржу труда, где женщина с землистым лицом показала ей список вакансий. Одни названия наводили ужас. Помощник оператора швейного станка, подмастерье токаря, чистильщик паровозных двигателей. Энн в отчаянии перевернула страницу и прочитала:

«Ученица вышивальщицы, центральный Лондон, всему научим».

– Вот, – застенчиво сказала она, указывая на надпись. – «Ученица вышивальщицы». Что это за работа?

– Я знаю не больше твоего. Дай-ка посмотрю регистрационный номер… Верно, вакансия у Хартнелла, который шьет наряды для королевы.

– Для королевы?!

– Да, – отрезала женщина. – Тебе нужна работа или нет?

– Нужна! Только… я не очень ловко шью.

– Ты что, читать разучилась? Тут сказано: всему научат. – Она записала адрес на листе бумаги и сунула его Энн через стол. – Я позвоню и предупрежу, что ты придешь. Тебя будут ждать завтра к половине девятого. Не опаздывай. И вымой руки.

По дороге домой Энн едва не пританцовывала, так ей не терпелось поделиться важной новостью – Лондон! Королева! – Но ее мать только тяжело вздохнула.

– Вышивальщица, говоришь? Ты хотя бы нитку в иголку-то вдеть сможешь? Тебя выставят за порог после первого же стежка! Попомни мои слова, девочка.

– Меня будут ждать! На бирже труда не предложат другую работу, если я завтра не появлюсь в мастерской. Пожалуйста, мама! Иначе у меня будут неприятности.

– Поступай как знаешь. Но только туда и обратно, слышишь? Не вздумай шататься по Лондону, когда дома столько дел.

Энн уехала на рассвете – билет на ранний поезд стоил на шесть пенсов дешевле – и сидела на скамейке в парке Беркли, пока часы на Биг-Бене не пробили четверть девятого. Тогда она прошла по тихому переулку Мейфэра, остановилась перед нужной дверью и дрожащей рукой дернула за шнурок колокольчика.

Ей открыла девочка, на вид не старше Энн.

– Доброе утро.

– Доброе утро. Я по поводу работы. Ученица вышивальщицы.

Девочка с улыбкой кивнула и сказала, что Энн пришла по адресу, а затем повела ее наверх, чтобы встретиться с начальницей вышивальных мастерских.

Мисс Дьюли оглядела Энн с ног до головы и спросила, есть ли у нее опыт вышивания, на что та робко и честно ответила – нет. Мисс Дьюли такой ответ почему-то понравился, она удовлетворенно кивнула и сообщила Энн, что возьмет ее на работу, что платить ей будут семь шиллингов и шесть пенсов в неделю, а приступить нужно в следующий понедельник.

– Семь и шесть? – Ее мать усмехнулась, хотя столько не зарабатывала ни одна из школьных подруг Энн, устроившихся помощницами в магазины или стенографистками. – Весь заработок уйдет на дорогу.

В следующий понедельник Энн начала работать у Хартнелла и первые несколько месяцев жила как в тумане. Позже она поняла: мисс Дьюли выбрала ее именно потому, что Энн ничего не знала о вышивке, а значит, ее не пришлось переучивать. У Хартнелла всякую работу было принято делать на совесть, приемлемым качеством считалось только совершенство, и никак иначе.

От бдительного ока мисс Дьюли не мог укрыться ни один изъян: если одна-единственная бусинка была пришита не той стороной, если на вышивке гладью топорщился один стежок, или даже если одна блестка оказывалась тусклее соседок – мисс Дьюли все замечала. А заметив, она приподнимала левую бровь, и на губах появлялась знакомая заговорщицкая улыбка. Мисс Дьюли словно давала понять: я тоже когда-то начинала подмастерьем и совершала такие же ошибки.

Впрочем, складывалось впечатление, что она всегда была такой, как сейчас, женщиной, чья миниатюрная фигура словно возвышалась над работницами вышивальных мастерских. В ее голосе едва уловимо чувствовался слабый отзвук западного говора, а ярко-голубые глаза подмечали любую мелочь. Мисс Дьюли всегда держалась уверенно и с достоинством, что Энн находила успокаивающим.

– Сосредоточьтесь на работе, что у вас перед глазами, и остальное уладится само собой, – любила повторять мисс Дьюли. – Оставляйте свои заботы за дверью мастерской и думайте только о задании мистера Хартнелла.

С тех пор жизнь принесла Энн столько забот, что хоть отбавляй, и случались дни, – а то и целые годы, – когда следовать совету мисс Дьюли было почти невозможно. Летом тридцать девятого внезапно скончалась мать Энн. «Сердце», – заключил врач. Потом война, «Блиц»[1 - «Блиц» – стратегическая кампания немцев по бомбардировке Лондона, 57 ночей подряд. (Здесь и далее прим. перев.)] и ужас той ночи, когда погиб брат. Ей сказали, что он обгорел до неузнаваемости, даже обручальное кольцо на пальце расплавилось.

Затем последовали годы несчастья, и в Энн окрепла уверенность, что ничего, кроме несчастья, у нее нет и не будет. Дом на Морли-роуд, мастерские у Хартнелла и безымянная пустота между ними. Череда серых дней и холодных ночей, полная воспоминаний о навсегда потерянных близких, тянулась так долго, что Энн уже перестала мечтать о другой жизни.

Часы в гостиной пробили семь, выведя ее из задумчивости. Энн стояла у стола, сжимая в руке несколько вилок и изо всех сил стараясь пробудить в себе аппетит к ужину, который приготовила Милли. Ей приходилось бороться с собой, поскольку окорок на самом деле был сгустком хрящей и жира, а овощи превратились в сероватую кашицу. Даже школьные обеды в детстве выглядели приятнее.

– Разве не ты хотела послушать радио? – напомнила Милли.

Большой старомодный радиоприемник в корпусе из орехового дерева стоял в гостиной справа от камина. Энн включила его и быстро накрыла на стол, оставив дверь в кухню приоткрытой. Пока они поужинают и вымоют посуду, гостиная достаточно прогреется, чтобы провести там часик перед сном.

Едва они сели за стол, как беззаботная музыка на радио «Лайт» сменилась выпуском новостей.

«В последний день января – самого холодного за многие годы – Их Величества король, королева и две принцессы отправились в турне по Южной Африке…»

– Мне плохо слышно, – вдруг сказала Милли. – Я сделаю звук погромче.

– Да-да. Не шуми.

– …собрались вдоль всего маршрута, чтобы помахать королевской семье на прощание, и каждый в этой толпе наверняка мечтал хоть на мгновение перенестись из лондонской стужи под жаркие лучи африканского солнца…

– Я бы ни за что не вышла им помахать, – пробормотала Милли. – Только не в такой мороз.

Словно отвечая на жалобы Милли, диктор перешел к теме погоды: