Дикая Флетчер

«Будь терпима к своей матери».

«Не забывай, что ты для него незнакомка, как и он для тебя».

– Да ты что, Саймон, – бурчу я.

Я уверена, что за его словами скрывается более глубокий смысл. Он всегда есть. Вот с кем мне сейчас нужно поговорить. Я отчаянно нуждаюсь в одной из его ободряющих психологических бесед. Но я уверена, что все утро Саймон будет заниматься рецептами и настоящими пациентами, так что мои вопросы подождут.

Если и есть что-то хорошее в столь раннем пробуждении, так это то, что я выиграла несколько часов до того, как придется звонить домой.

Я удовлетворенно вздыхаю, когда открываю инстаграм и обнаруживаю под своим постом о маленьком самолете больше лайков, чем обычно, и дюжину новых подписчиков. Я всегда могу рассчитывать на то, что Диана оставит комментарий, изобилующий эмодзи и восклицательными знаками, наряду с обычными комментариями моих друзей и нескольких постоянных подписчиков: «Мне нравится твой наряд!», «Прекрасный снимок!», «Ты такая красивая!», «У меня тоже есть такая шляпа!». Но есть и пара других. Люди говорят, как мне повезло оказаться на Аляске, какая я авантюристка и как они всегда хотели туда поехать.

Эти люди – незнакомцы – видят красивую, хорошо одетую девушку, наслаждающуюся жизнью. Никто из них не знает настоящей истории о том, почему я здесь и почему уже думаю о возвращении домой. Они не чувствуют ни моего одиночества, ни узла в моем животе. Такова магия социальных сетей. Но в том, чтобы прятаться за иллюзией, есть и странный комфорт. Если я буду долго смотреть на себя рядом с оранжево-желтым игрушечным самолетом и перечитывать искристую надпись много раз, возможно, я сама начну покупать то, что продаю.

Я трачу несколько минут на то, чтобы ответить людям, пока базовые человеческие потребности не возьмут верх.

Сбросив с себя тяжелый слой одеял, я встаю с кровати и быстро переодеваюсь во вчерашний наряд, моя кожа покрывается мурашками от хрустящего, прохладного воздуха. Это освежает по сравнению с удушающей летней жарой и спертым воздухом, циркулирующим через вентиляционные отверстия дома.

Запах свежесваренного кофе дразнит мой нюх, как только я открываю дверь спальни. К своему восторгу, я обнаруживаю корзину со сложенной чистой одеждой, стоящую у моих ног. Я отодвигаю ее в сторону на время и тихонько иду по коридору, в животе бурлит та же противоречивая смесь тревоги и волнения, что и прошлой ночью.

Гостиная пуста.

Как и кухня.

– Привет? – зову я и жду.

Ничего. Ни шороха, ни скрипа половиц, ни шума воды в ванной комнате. Здесь жутко тихо, единственный звук – тик-тик-тик настенных часов на кухне.

Но мой отец был здесь, я вижу это по не совсем полному кофейнику и использованной кружке, стоящей рядом с ним, с ложкой внутри. Я высовываю голову из двери, чтобы посмотреть, не курит ли он сигарету. Снаружи стоит старый черный грузовик «Форд», состояние которого лишь немногим лучше, чем у машины Агнес, но нет ни следов отца, ни даже слабого запаха никотина.

Лишь вернувшись в дом, я замечаю лист линованной бумаги, лежащий на столешнице рядом с холодильником. Сверху аккуратным шрифтом выведено мое имя. Рядом лежит стопка американских двадцатидолларовых купюр.

«Не знал, что ты захочешь съесть. Ключи в грузовике. Мейер находится в восьми километрах отсюда. Езжай на восток до конца дороги, поверни направо, затем второй поворот налево в городе. Утром дождь должен прекратиться, если вдруг захочешь прогуляться».

Внизу страницы нацарапана буква «Р», будто он начал писать свое имя, но потом решил отказаться от этой идеи. Но он не заменил ее на «папа».

Полагаю, он ушел на работу. Он всегда так рано уходит на работу?

Или он избегает меня?

Под влиянием импульса мои пальцы касаются края его керамической кружки. Все еще теплая. Свидетельство того, что он был здесь, и не так давно. Наверное, он сбежал, как только услышал звуки из моей комнаты, с ужасом понимаю я.

Как он добирался до работы без своего грузовика, я и предположить не могу. Может, его подвезла Агнес?

Несмотря на это, Рену явно не пришло в голову, что у меня может не быть водительских прав.

– Нет-нет, ты иди работай, пап. Что? Мы не виделись двадцать четыре года? Ничего страшного. Я бы никогда не стала ждать, что ты возьмешь час или два отдыха. Серьезно, я о себе позабочусь, – бормочу я, пытаясь подавить жжение в груди.

Потратив несколько минут на то, чтобы порыться в пустом холодильнике и беспорядочных шкафах, я узнаю, что отец живет на кофе, дешевом арахисовом масле с сахаром и замороженных ужинах из макарон с сыром.

Хорошо, что я не голодна. Однако я отчаянно хочу один из пенистых латте с соевым молоком от Саймона. У меня не так много пороков, но доза кофеина по утрам – номер один в этом коротком списке. В редчайших случаях, когда я пропускаю прием кофе, – я могу сосчитать такие дни на пальцах одной руки, – к полудню моя голова пульсирует.

Пять лет назад Саймон удивил нас на Рождество модной кофемашиной для бариста, которая может посоперничать со «Старбаксом». Клянусь, он каждое утро сидит за барной стойкой со своей чашкой «Эрл Грей» и «Глоб энд Мейл» и ждет первый скрип шагов с третьего этажа только для того, чтобы нажать кнопку «Варка». К тому времени, когда я, пошатываясь, спускаюсь на кухню в полусонном состоянии, Саймон уже сует мне в руки горячую кружку. По его словам, чтобы держать Кракена под контролем, но я почти уверена, что это больше связано с его тайным увлечением пенообразователем.

Во мне шевелится тоска по дому, но я отодвигаю ее в сторону, сосредоточившись на текущем вопросе. Заведение этого Мейера откроется только через два с половиной часа. Это значит, что у меня есть время, которое можно убить, пока я буду думать, как мне туда добраться, чтобы пережить этот день.

* * *

Бисеринки пота стекают по моему лицу, когда я приостанавливаюсь, чтобы глотнуть воды и перевести дыхание. Мой взгляд падает на мшисто-зеленый дом отца вдалеке. Я продержалась двадцать минут в этом жутко тихом, неуютном месте, не имея ничего, кроме тревожных мыслей и ноутбука, прежде чем беспокойство заставило меня выйти наружу. Надеть беговое снаряжение и исследовать окружающую обстановку показалось хорошим предлогом для побега.

Я вижу вдалеке дом Агнес. Он словно зеркальное отражение дома моего отца – тот же размер, то же расстояние от дороги, то же деревянное крыльцо, ведущее к двери, – за исключением того, что он белый и на подъездной дорожке нет грузовика. Когда я отважилась выйти, его уже не было. Предполагаю, Агнес тоже на работе.

Трекер километража на телефоне утверждает, что я пробежала десять километров, и за все это время не потеряла из виду ни один из домов. Обзор мало что загораживает – низкие кусты и несколько разбросанных зданий, – и нет ни одной живой души, которая могла бы отвлечь мое внимание.

Ни одного человека, проезжающего мимо на машине или на тракторе или выгуливающего собаку. В тишине нет даже отзвуков собачьего лая. Это тревожно. Я так привыкла к постоянному потоку людей, гудкам машин, реву двигателей и грохоту стройки. Для меня это белый шум, и я стала нуждаться в нем, как нуждаюсь в ритмичных волнах приложения, чтобы заснуть. Добавьте к этому тот факт, что тут не ловит сотовая связь, и я чувствую себя полностью отрезанной от мира.

Как может кто-то находить это умиротворяющим?

– Ой! – Я шлепаю себя по бедру, и в месте соприкосновения ладони с кожей остается раздавленное крошечное тельце. Комары не унимаются с самого утра, облепляя мою влажную обнаженную плоть.

Второй и третий укол в руку и икру заставляют меня возобновить бег. Похоже, это единственный способ хоть немного отдохнуть от укусов.

Я продолжаю двигаться по дороге ровным твердым темпом; ритмичный стук моих кроссовок о грязь – единственный звук, пока до слуха не доносится знакомое низкое жужжание. Желтый чартерный самолет поднимается в небо надо мной, выравниваясь чуть ниже толстого слоя ворсистых облаков цвета овечьей шерсти, таких, которые обещают дождь в любой момент. Я не могу различить логотип на боку самолета, но это вполне может оказаться чартер «Дикой Аляски».

Это вполне может быть мой отец.

Старается оказаться как можно дальше от своей дочери.

Видит ли он меня здесь, внизу, в моем ярко-розовом беговом костюме и в таких же кроссовках?

По крайней мере, раньше они были розовыми. Теперь они покрыты грязными брызгами из-за дороги. Неделя в этом месте, и я с таким же успехом могла бы выбросить их на рельсы станции метро «Дэвисвилл», чтобы они присоединились к той потерянной кроссовке.

Самолет исчезает вдали, и я снова остаюсь в полном одиночестве. Только я и миллион кровососущих комаров.

Впереди – скопление зданий, похожих на сараи, окруженные низкой, колючей живой изгородью. Они всех форм и размеров, и все с рубиново-красными крышами. Некоторые из них напоминают дома, а другие – амбары. Но для чего? Моя мама утверждала, что в таком климате ничего не растет. Подойдя ближе, я вижу прозрачные конструкции, установленные за зданиями. Это определенно теплицы. Повсюду стоят пикапы и тракторы, разбросаны садовые грядки с рядами растительности. Некоторые из них покрыты белым пластиком, другие выложены белыми полукруглыми обручами.

А дальше – поля с овощами. Ряды за рядами головок салата, высоких стеблей зеленого лука, морковных веточек шартреза и того, что я не могу отсюда различить. Возле лимонно-желтой бочки трудятся два человека со шлангами в руках.

В конце концов, жизнь здесь есть.

И есть что выращивать. Либо почва сильно изменилась за двадцать четыре года, либо моя мать ошибалась насчет бесплодной пустоши. А может быть, она отказалась от идеи выращивать что-то на Аляске, так и не попробовав.

Меня пронзает острая боль, и моя рука, быстрая как шпага, взлетает вверх, чтобы хлопнуть по шее. Я морщусь, когда к ладони прилипают три раздавленных комара, а затем уношу ноги в неровном темпе, отчаянно желая укрыться от насекомых и принять долгий, горячий душ.

А потом, наверное, придется ждать, пока кому-нибудь не станет наплевать на то, что я здесь, и он не проведает меня.

* * *

Каковы шансы, что здесь меня остановит полицейский?