Горбун лорда Кромвеля

– Я отведу вас в его дом. Отец аббат должен вскоре вернуться. Все мы будем молиться о том, чтобы вам удалось пролить свет на свершившееся здесь злодеяние. Кровопролитие на священной земле – что может быть ужаснее!

Приор сокрушенно покачал головой, а потом, повернувшись к послушнику, который смотрел на нас во все глаза, бросил совсем другим тоном, грубым и раздраженным:

– Уэлплей, ты что, к месту прирос? Отведи лошадей в конюшню!

Юноша, тоненький и хилый, казался совсем ребенком. На вид ему едва можно было дать шестнадцать лет, хотя, скорее всего, ему уже исполнилось восемнадцать, ибо послушниками становятся лишь те, кто достиг этого возраста. Я отстегнул от седла сумку, в которой находились бумаги, передал ее Марку, и послушник повел лошадей к конюшням. Сделав несколько шагов, он повернулся, чтобы еще раз взглянуть на нас, попал ногой в кучу собачьих испражнений, поскользнулся и упал навзничь. Лошади испуганно отпрянули в сторону, во дворе раздался дружный смех. Лицо приора Мортимуса побагровело от гнева. Он торопливо подошел к юноше, который едва успел подняться на ноги, и с силой толкнул его, так что тот снова упал прямо на собачье дерьмо. Раздался новый взрыв смеха.

– Клянусь кровью Спасителя нашего, Уэлплей, свет не видал второго такого болвана! – рявкнул приор. – Ты что, нарочно устроил тут представление перед посланником короля?

– Нет, господин приор, – дрожащим голосом ответил послушник. – Прошу прощения.

Я подошел к ним, взял Канцлера за поводья и, стараясь не испачкаться о собачье дерьмо, приставшее к одежде юноши, помог бедолаге подняться.

– Все эти крики и хохот могут испугать лошадей, – мягко заметил я. – Не переживай, парень. Подобные неприятности могут случиться с каждым.

С этими словами я вручил послушнику поводья. Бросив робкий взгляд на приора, который побагровел еще сильнее, он повернулся и побрел к конюшням.

– А теперь, сэр, будьте любезны, проводите нас в дом аббата, – обратился я к приору.

Устремленный на меня взгляд шотландца полыхал злобой, а лицо из багрового стало пунцовым. Однако голос его звучал по-прежнему почтительно.

– С удовольствием, сэр, – ответил он. – Мне жаль, что вы стали свидетелями столь неприятного зрелища. Но, как я уже имел честь заметить, я отвечаю за порядок в этой обители. Королю угодно было внести немало изменений в наш обиход. И юных наших братьев следует с младых ногтей приучать к покорности и смирению.

– Насколько я понимаю, братия вашего монастыря не слишком охотно следует новым правилам, установленным лордом Кромвелем? – осведомился я.

– Нет, сэр, что вы, – испугался приор. – Я имел в виду совсем другое. Я говорил лишь о необходимости строгой дисциплины и порядка.

– Не думаю, что поскользнуться на собачьем дерьме – такой уж серьезный проступок, – отрезал я. – Возможно, будет разумнее призвать к порядку собак и запретить им бегать по двору.

Приор уже готовился возразить, но передумал и издал короткий хриплый смешок.

– Вы правы, сэр, собакам не место в монастырском дворе. Но отец аббат ни за что не позволит держать их взаперти. Он полагает, что они должны все время бегать, чтобы не утратить резвость. Видите ли, собаки нужны ему для охоты.

Пока он говорил, лицо его изменило свой первоначальный кирпично-красный оттенок и стало темно-багровым. Про себя я решил, что приор, судя по всему, страдает разлитием желчи.

– Значит, ваш аббат заядлый охотник? – уточнил я. – Любопытно, как отнесся бы святой Бенедикт к тому, что один из его последователей предается столь кровавой и жестокой забаве.

– Аббат сам устанавливает для себя правила, – многозначительно изрек приор.

Он провел нас мимо нескольких служебных зданий. Впереди я увидел уютный двухэтажный домик, окруженный садом, в котором росли розовые кусты. То было удобное и красивое жилище состоятельного джентльмена, которое даже на Канцлер-лейн смотрелось бы вполне уместно. Когда мы проходили мимо конюшен, я успел разглядеть, как злополучный Уэлплей устраивает лошадей в стойла. Словно почувствовав мой взгляд, юноша обернулся и встретился со мной глазами. Мы прошли мимо пивоварни и кузницы, где ярко горел огонь, столь притягательный в этот холодный день. Затем следовало довольно большое здание, сквозь открытые двери которого были видны каменные плиты, покрытые затейливыми узорами. Рядом с этим зданием на улице стоял широкий стол, на котором были разложены рисунки и планы. Какой-то седобородый человек в фартуке каменщика, скрестив руки на груди, прислушивался к жаркому спору двух монахов.

– Н-невозможно, брат, – непререкаемым тоном изрек старший из монахов.

Это был невысокий, упитанный человечек лет сорока, с круглым бледным лицом и маленькими темными глазками, жестко смотревшими исподлобья. Вокруг его тонзуры вились темные волосы.

– Если мы с-станем использовать к-канский камень, на это уйдет уйма денег, – заявил он, взмахнув над чертежами своей пухлой ладонью. – И в результате монастырь наш б-будет разорен.

– Спору нет, тут потребуются большие затраты, – сказал каменщик. – Конечно, если вы хотите сделать все надлежащим образом.

– Церковь необходимо отремонтировать надлежащим образом, – убежденно произнес второй монах. Голос у него был глубокий и звучный. – В противном случае все пропорции здания будут нарушены. Если ты не согласен со мной, брат казначей, я буду вынужден переговорить с аббатом.

– Делай что хочешь, до добра это не доведет, – отрезал круглолицый монах и осекся, заметив незнакомцев.

Он проводил нас своими черными острыми глазками и вновь склонился над чертежами. Второй монах, лет тридцати, был высок и хорошо сложен. Лицо его, изборожденное ранними морщинами, отличалось красивыми и правильными чертами, а волосы, обрамлявшие тонзуру, были желты, как солома. Я успел разглядеть также, что у него большие светло-голубые глаза. Он томно посмотрел на Марка, который ответил ему холодным взглядом. Когда мы приблизились, монахи поклонились приору, получив в ответ едва заметный кивок.

– Все это очень интересно, – прошептал я Марку. – Создается впечатление, что над этим монастырем вовсе не нависает угроза упразднения. Они говорят о реконструкции церкви так, будто уверены: их обитель простоит вечно.

– А вы заметили, как пялился на меня тот высокий монах?

– Еще бы. Это тоже весьма интересно.

Мы уже приближались к дому, когда старый монах в белой рясе, стоявший у церковной стены, выступил вперед и оказался на дорожке прямо перед нами. Это был тот самый картезианец, которого мы уже видели во внутреннем дворе. Приор поспешил ему навстречу.

– Брат Джером! – сердито крикнул он. – Сейчас не время для твоих выходок! Прошу тебя, возвращайся к своим молитвам.

Картезианец, едва удостоив приора презрительным взглядом, обошел его, словно неодушевленный предмет. Я заметил, что он приволакивает правую ногу и при ходьбе тяжело опирается на костыль. Левая его рука явно была повреждена и безжизненно висела вдоль туловища. На вид ему было около шестидесяти лет, редкие волосы были куда белее, чем его потрепанная, покрытая пятнами ряса. Но яростные глаза старого монаха так и сверкали на бледном изможденном лице. С неожиданной ловкостью увернувшись от приора, пытавшегося преградить ему путь, он подошел прямо ко мне.

– Так ты посланец лорда Кромвеля? – спросил он надтреснутым, дребезжащим голосом.

– Да, сэр.

– Все, взявшие меч, мечом погибнут. Известны тебе эти слова?

– Евангелие от Матфея, глава двадцать шесть, стих пятьдесят два, – ответил я. – Но что вы хотите этим сказать? – Мысль о злодеянии, приведшем меня сюда, мгновенно пришла мне на ум. – Вы намерены сделать признание?

В ответ монах разразился презрительным смехом:

– Нет, горбун, я просто напомнил тебе слова Господа нашего, ибо они истинны.

Приор Мортимус схватил картезианца за здоровую руку, пытаясь оттащить его от меня. Тот стряхнул его ладонь и захромал прочь.

– Прошу вас, не обращайте на него внимания, – взмолился приор. Лицо его побледнело, и малиновые прожилки сосудов резко проступили на жирных щеках. – Бедняга не в своем уме, – добавил он, поджав губы.

– Но откуда он здесь? Что делает в вашем монастыре монах картезианского ордена?

– Видите ли, мы разрешили ему жить здесь, снисходя к его достойному жалости состоянию. К тому же об этом просил его родственник, чьи земли находятся по соседству с нашими.

– А из какого он монастыря?

– Он прибыл из Лондона, – с явной неохотой сообщил приор. – Мы так и зовем его – Джером из Лондона.

У меня глаза на лоб полезли от удивления.

– Так, значит, он из того самого монастыря, где приор и половина монахов отказались присягнуть на верность королю и были подвергнуты казни?

– Но брат Джером принял присягу, – сказал приор. – Правда, не сразу. Господину Кромвелю пришлось приложить для этого определенные усилия. – Он многозначительно посмотрел на меня. – Вы понимаете, о чем я говорю?

– Его пытали на дыбе?