Седьмая чаша

– Верно.

Вероятно, уловив в ответе горькую нотку, она бросила на меня испытующий взгляд. Двадцать лет назад Дороти, Роджер и я – мы все были сторонниками Реформации, надеясь на то, что благодаря ей в мире возникнет новое христианское братство. Дороти и Роджер до сих пор верили в это. И хотя многие из их теперешних гостей в прежние дни тоже тяготели к реформаторству, в последнее время большинство обрело тихую гавань в повседневной профессиональной жизни. Люди были напуганы или разочарованы волнами религиозных конфликтов и репрессий, которые приобрели еще больший размах через десять лет после окончательного разрыва между нашим королем и Римом. Любопытно, думалось мне, догадывается ли Дороти о том, что моя вера тоже поизносилась до дыр и вот-вот закончится?

Она переменила тему разговора:

– Но есть и хорошая новость. Сегодня мы получили письмо от Сэмюеля. Значит, дороги в Бристоль снова открыты. – Она вздернула черные брови. – Воспользовавшись своим даром читать между строк, я пришла к выводу, что у него появилась девушка.

Сэмюель был единственным сыном Роджера и Дороти, светом их очей. Несколько лет назад они переехали в Бристоль, родной город Роджера, где ему предложили должность рекордера – мирового судьи с юрисдикцией по уголовным и гражданским делам. Год назад он вернулся к своей практике в Линкольнс-Инн, но Сэмюель, который в свои восемнадцать лет находился в учении у торговца мануфактурой, отказался переезжать, чем, насколько мне было известно, весьма расстроил родителей.

Я мягко улыбнулся:

– А ты уверена, что не домысливаешь в этом письме то, что хотела бы в нем прочесть?

– Нет! Он даже имя ее назвал – Элизабет. Она дочь торговца.

– До окончания срока учения он не сможет на ней жениться.

– Вот и хорошо. Значит, у них будет время, чтобы понять, подходят ли они друг другу. – На губах Дороти появилась плутовская улыбка. – А у меня – возможность послать в Бристоль какого-нибудь шпиона. Хотя бы твоего помощника, Барака. Я слышала, ему нет равных в делах такого рода.

Я рассмеялся:

– Барак по горло занят работой на меня. Придется тебе поискать другого шпиона.

– Мне нравится его едкое чувство юмора. Кстати, у него все в порядке?

– В прошлом году они с женой потеряли ребенка. Для него это стало тяжелым ударом, но он держится.

– А она?

– Я давно не видел Тамазин. Все собираюсь пригласить их в гости, да никак не соберусь. А надо. Она столько возилась со мной, когда меня скрутила лихорадка.

– Суд прошений забирает все твое время[2 - Суд палаты прошений возник в XVI в. для разбора дел небогатых тяжущихся, которым было отказано в судах общего права. Компетенция суда была столь же обширна, как и у канцлерского, но касалась менее значительных дел. Этот суд был проще, дешевле и потому популярнее среди населения.]. А еще то, что ты стал барристером высшего ранга. Я никогда не сомневалась в том, что ты когда-нибудь достигнешь подобных высот.

– Да, – улыбнулся я. – И это хорошая работа. Уже больше года прошло с тех пор, как архиепископ Кранмер назначил меня одним из двух барристеров, защищающих в суде интересы бедняков, а с этим назначением пришло и звание барристера высшего ранга. Никогда раньше я не получал такого удовольствия от своей работы. Но должен признаться, нагрузка весьма велика, а клиенты… Что ж, бедность не делает людей ни добрей, ни покладистей.

– И не может сделать! – с горячностью подхватила Дороти. – Бедность – это проклятие!

– Но я не жалуюсь. Даже такая работа бывает разной.

Я помолчал.

– Вот как раз сейчас у меня появилось новое дело. Мальчика упрятали в Бедлам[3 - Бедлам (искаж., от англ. Bethlehem: Bethlehem Royal Hospital, Вифлеемская королевская больница) – изначально английский монастырь сестер и братьев «Звезды Вифлеема», основанный в 1247 г. мэром Лондона С. Фитмэри. С 1330 г. служил госпиталем, а с 1402 г. – местом содержания и лечения душевнобольных. Получил печальную известность из-за жестокого обращения с больными.]. Завтра я встречаюсь с его родителями.

– В Пальмовое воскресенье?

– Дело не терпит отлагательств.

– Понятно. Сумасшедший клиент.

– Сумасшедший он или нет, еще предстоит выяснить. Его отправили туда по приказу Тайного совета. Это одно из самых странных дел, которые мне только попадались. Весьма, весьма интересное, хотя, признаюсь, связываться с Тайным советом мне бы не хотелось.

– Ты обеспечишь торжество правосудия, я в этом не сомневаюсь. – Дороти положила ладонь мне на плечо. – Мэтью!

Рядом со мной внезапно возник Роджер и горячо пожал мою руку. Он был невысок и гибок, с худым, но красивым лицом, не знающими покоя голубыми глазами и черной шевелюрой, уже начинавшей редеть. Его, как всегда, переполняла энергия. Даже несмотря на то, что Дороти досталась ему, я любил этого человека всей душой.

– Я слышал, вы получили письмо от Сэмюеля? – спросил я.

– Ага, написал, чертенок! Наконец-то!

– Меня ждут дела на кухне, – проговорила Дороти. – Скоро увидимся, Мэтью. Поговори пока с Роджером, у него есть интересная идея.

Я проводил ее легким поклоном, снова повернулся к Роджеру и тихо спросил:

– Ну что, как твои дела?

Он тоже понизил голос:

– Со мной такого больше не было, но я был бы рад повидаться с твоим другом доктором.

– Я заметил, как ты резко отвел глаза в сторону, когда во время спектакля Блуд скрючился на сцене.

– Да, это пугает меня, Мэтью.

Вид у него вдруг стал беспомощным и беззащитным, как у ребенка.

На протяжении последних недель Роджер несколько раз без всяких видимых причин терял сознание и падал в обморок. Он боялся, что у него начинается падучая – ужасная болезнь, которая заставляет здорового с виду человека ни с того ни с сего валиться на землю, корчиться и рычать аки зверь. Болезнь неизлечимая, которую одни считают разновидностью временного умопомешательства, другие – свидетельством одержимости дьяволом. То, что приступ мог начаться в любой момент, заставляло людей сторониться больных этим недугом, и уж по крайней мере, ни о какой карьере юриста для них и речи быть не могло.

Я ободряюще сжал его руку:

– Гай докопается до причин, обещаю тебе.

Роджер открыл передо мной душу за ужином на прошлой неделе, и я пообещал ему устроить встречу с моим другом доктором не позже чем через четыре дня.

Роджер хитро улыбнулся:

– Будем надеяться, я услышу от него то, что хочу услышать. Дороти я сказал, что у меня рези в желудке. Думаю, так будет лучше. Ведь женщины готовы паниковать из-за любого пустяка!

– Мы тоже, Роджер, – улыбнулся я. – И иногда без всяких поводов. Причины твоих обмороков могут быть любыми, и не забывай, обморок – не припадок. Настоящих припадков у тебя, к счастью, не было.

– Да, я знаю.

– Дороти сказала мне, что у тебя родилась какая-то новая идея. – Я решил сменить гнетущую тему.

– Верно. – Он криво ухмыльнулся. – Я как раз излагал ее другу Лодеру, но его она, похоже, не заинтересовала.

Роджер обвел взглядом своих гостей и тихо добавил:

– Дело в том, что все мы здесь не бедные.