Книжка для раков. Книжка для муравьев (сборник)

– И что это было?

– Он разорял птичьи гнезда и приносил птенцов Килиану. Тот брал их и ощипывал, отрезал им крылья и лапы и смеялся до упаду, когда они катались в крови и пищали. Он притаскивал ему и отдавал на растерзание всевозможных щенков, мне самому было жалко бедных животных! Он не обезглавливал голубя, а сперва выкручивал ему крылья и давал поиграть с ним Килиану. А если резал курицу, то всякий раз делал так, чтобы она бегала с перерезанным горлом, при этом садился вместе со своим мальчиком и помирал со смеху от кувырков, которые совершало бедное животное.

– Так! Так! Если Килиана так воспитывали, то неудивительно, что он стал таким тираном. Кто выродился настолько, что получает удовольствие от страха и писка птенца и визга щенка, тот, когда вырастает, и сам обычно любит мучить людей и животных.

Как сделать детей мстительными

Если они недовольны, то всякий раз давай им нечто такое, на чем они могут выместить свое недовольство

Если маленький Густав падал или ударялся, то он всегда поднимал такой жуткий крик, что весь дом вставал от него как по тревоге. Прибегали напуганные родители и пытались его успокоить, причем следующим образом: они спрашивали его, как он упал, обо что ударился. Затем они приносили кнут или розгу, били ими по вещи, которая, как он считал, его обидела: «Ты гадкий камень! Надумал свалить маленького Густава! Я тебя научу быть вежливым! Ты подлый стул! Это ты ударил бедного ребенка по голове? Я тебя так поколочу, что навеки запомнишь!» Так говорили они, затем вкладывали кнут Густаву в руку, чтобы он тоже ударил с размаху, и таким образом он успокаивался.

Особенно необузданным он становился в том случае, если мама хотела его умыть. Вместо того чтобы настоять на своем и убедить его, что он сам испачкал лицо из-за своего легкомыслия, она всегда перекладывала вину на бедного Филара. «Это все, – говорила она, – из-за гнусной собаки, которая опять была тут и испачкала твое личико. Но погоди! Уж мы с ней сочтемся». И тогда Густав всякий раз косо смотрел на собаку. И едва отнимали от лица полотенце, тут же принимались колотить бедного пса.

Так Густав постепенно привык, каждый раз сталкиваясь с чем-то ему неприятным, набрасываться на ближайший предмет и вымещать на нем свою злость.

Поскольку теперь чаще всего рядом с ним находилась служанка, то именно ей и приходилось обычно испытывать на себе его гнев. Он бил ее, царапал и кусал. Часто это происходило в присутствии матери, но ничего неподобающего она в этом не находила.

Когда однажды он расцарапал служанке лицо и та настолько вышла из себя, что ударила его по рукам, из-за этого поднялся сильный шум. Родители бранили и оскорбляли ее. «Что вы себе вообразили, – говорили они, – что поднимаете руку на нашего ребенка? Вы ведь видите, что это маленький ребенок. Толстую крестьянскую шкуру сразу не порвешь».

И служанке тотчас пришлось убраться из дому.

Так воспитывали Густава, который, когда подрос, не раз избивал своих старых родителей и измывался над ними самыми ужасными речами, в ярости набрасывался на каждого, кто его обижал, а если не мог отомстить человеку, то ломал стулья и бросал на пол кружки.

Если кто-то обидел твоего ребенка, то убеди его, что его серьезно обидели и он не должен давать обидчику спуску

Однажды после школы Мельхиор прибежал на детскую площадку и по-всякому там озорничал. Помимо прочего он забавлялся тем, что бросал в своих товарищей комьями земли и камнями, а они в ответ стали кидаться в него.

Пару минут все было весело и замечательно. Дети друг в друга не попадали, а если иной раз и попадали, то все же обходилось без травм.

Но вот маленький Иоганн бросил так неудачно, что попал Мельхиору в голову и пробил ему лоб. Тут все начали причитать. «Беда! Беда! У Мельхиора в голове дырка!»

Особенно безутешен был Иоганн. Он обнял окровавленного Мельхиора, поцеловал его. «Ах ты бедный шалун! – сказал он, – я не хотел этого сделать. Я не думал, что попаду в тебя. Ты тоже попал мне по коленям. Пошли со мной к воде, я тебя умою. Только не говори своему отцу! Слышишь! Мельхиор! Ради бога, не говори своему отцу, а то он меня побьет. Ладно? Обещай мне».

Мельхиор был растроган. Он понимал, что сам был виноват в своей напасти, потому что именно он затеял безрассудную игру. Кроме того, его пожалел бедный Иоганн, который так явно продемонстрировал свое раскаяние. Поэтому он поклялся, что своему отцу ни о чем не расскажет.

Тем не менее умолчать о случившемся было нельзя. Ведь голова была все же разбита, и Мельхиор не мог этого скрыть. В течение часа он не попадался отцу на глаза; но когда его позвали к столу, ему пришлось появиться, и отец сразу заметил, что голова у Мельхиора разбита.

– Ну! Что такое? Что с глазом? Я полагаю, ты разбил голову? Храни тебя Господь! Что же с тобой случилось?

– Я упал.

– Упал? Чего ж ты упал? Кто знает, чем ты занимался, где ты был?

– На детской площадке за церковью.

– А кто там был из мальчиков?

– Кристиан, Готфрид и Якоб.

– Больше никто?

– И… и Иоганн.

– Ну, я все же спрошу мальчиков, что произошло. И если узнаю, что ты меня обманул, то непременно тебе этого не спущу. Прямо сейчас оденусь и пойду.

– Я хочу только сказать: один из них в меня бросил камнем.

– Кто? Кто в тебя бросил?

– Мне кажется, Иоганн.

– Вот ведь мерзкий негодник! Невежа! Так бросить! Жена, у нас беда! Этот негодник Иоганн бросил камнем в нашего Мельхиора. Смотри, у него в голове дырка! Если бы попало на толщину пальца ниже, он мог бы выбить ему глаз. Тогда это был бы несчастный случай, и нам пришлось бы кормить калеку. Он мог бы его убить. Но погоди! Погоди! Я хочу тебе кое-что сказать», – и тут он взял с собой Мельхиора и направился вместе с ним домой к Иоганну.

И все же он шел не так быстро. Ибо всем, кого он встречал, показывал рану на лбу Мельхиора и громкоголосо рассказывал о злом поступке Иоганна, гнусного негодяя. И вот собралась толпа женщин, мужчин и детей, все они обступили Мельхиора, хотели увидеть рану, разводили руками и уверяли, что отец не должен просто так оставить этого дела. И вот процессия подошла к дому Иоганна.

Тем временем Мельхиор совершенно переменился. Теперь он начал понимать, что Иоганн, должно быть, сквернейший мальчик, и очень радовался тому, что подобного негодяя, который подбил ему глаз или вовсе хотел убить, изрядно накажут.

Наконец они оказались перед домом Иоганна. Отец Мельхиора постучал в дверь так, что она едва не треснула. Отец Иоганна выглянул в окно, увидел толпу людей и столпотворение перед своим домом, подошел полуживой от страха и открыл дверь.

Но еще больше он испугался, когда отец Мельхиора набросился на него с самыми вульгарными и грубыми словами, назвал его никчемным человеком, а его семью – мерзким отродьем и стал угрожать предъявлением иска и тюрьмой.

При таком поведении отец Иоганна, должно быть, потерял всякое самообладание. Он взял под защиту своего сына, выругался в ответ, в конце концов выставил Мельхиора вместе с его отцом из дома и захлопнул дверь.

На другой день он выяснил, как все случилось, и как следует наказал Иоганна.

Но отец Мельхиора этого не видел. Поэтому он все дни напролет говорил о несчастье, которое мог принести Иоганн, и поклялся ему отомстить.

И он сдержал свое слово. Ибо однажды, повстречав Иоганна на улице, он так отлупил его своей испанской тростью, что тот не мог оправиться много дней.

И так отец Мельхиора вел себя постоянно. Если вдруг его мальчика кто-нибудь отругал или ударил, то он всякий раз поднимал ужасный шум. Он ругался на мальчиков, которые его обидели, и на их родителей, поджидал их перед дверью и c ними бранился.

Если Мельхиора наказывали в школе, то он приходил к учителям домой и говорил им величайшие грубости. «Надо быть воспитателями, а не школьной прислугой, они не знают, чего стоит вырастить ребенка», – таковы были обычные комплименты, которые они получали.

При таком воспитании Мельхиор стал именно тем, кем и должен был обязательно стать – мстительным мальчиком. Если его кто-нибудь обижал, то он так горячился, что терял всякую рассудительность. Он не думал, что сам часто провоцировал оскорбления и что поэтому его обидчик не был таким уж злым, как он считал. «Я этого не оставлю, тебе это дорого обойдется», – такими были угрозы, которые он обычно выкрикивал, если кто-нибудь его обидел.

И действительно, его нельзя обвинить в том, что он когда-нибудь кому-то не давал спуску. Мальчиком, подростком, взрослым человеком он всегда вел бой до конца. Он либо мстил своим языком или своими руками, либо тащил своих противников в ратушу и там решал с ними дело.

Но теперь ему все же приходится давать спуску. Его состояние, которое досталось ему от отца и которое существенно увеличилось еще и благодаря наследству богатого кузена, было израсходовано на денежные штрафы и судебные издержки. Даже дом был продан, и он вынужден жить очень бедно на подаяния своих родственников. Ему теперь, разумеется, часто приходится слышать самые язвительные насмешки и самые жестокие обвинения, а он ничего не может поделать, кроме как стиснуть зубы и грозить кулаком.

Как сделать детей завистливыми

Всегда представляй им счастье других людей как большое несчастье

Госпожа Элеонора имела большое пристрастие обращать на себя внимание одеждой и убранством своего дома и – малый доход, которого едва хватало на то, чтобы покрывать самые необходимые траты. Это ее очень расстраивало.

И все же она легко преодолела бы свое горе, если бы только другие люди жили точно так же бедно. Но дело обстояло иначе. Ей всегда приходилось слышать о людях, имевших большой доход, получивших наследство, удачно женившихся, выигравших в лотерею, и такие известия были для нее, как она имела обыкновение говорить, настоящим гвоздем в крышку гроба.

Напротив нее жила ее сестра, вышедшая замуж за зажиточного торговца, в лавке которого редко бывало пусто, потому что он был очень душевным и своим радушием всегда привлекал к себе многочисленных покупателей. И вот госпожа Элеонора вместе с Фикхен, своей дочерью, сидела у окна и наблюдала. Как только кто-нибудь заходил в лавку и по его костюму она могла заключить, что тот имеет при себе туго набитый кошелек, у нее начинало колоть сердце, и она горько вздыхала: «И вправду, у других все складывается по их воле и желанию – вот сидит моя сестра, важная, словно придворная дама, к ней текут и текут деньги, а мне хоть кто-нибудь что-нибудь принес?»