W: genesis

Гаспар повиновался: аккуратно поставил брюнетку обратно. Бережно отряхнул ее, поправил волосы. Она не заплакала, ни одной эмоцией не подала виду о своих ощущениях. Осталась стоять. Гаспар же подобрал бумажку с ее донесением и сунул в карман.

– Итак, милые коллеги, сработали мы плохо. По всем фронтам, – начал консул. – Но что было, то было, прошлого не исправить, не вернуть. Зеро движется сюда. Прибудет скоро.

– Откуда знаете? – спросил молчавший до этого пожилой мужчина с богатейшей седой шевелюрой и с шрамами на все лицо.

– Чую, – злобно ответил консул. – Я кишками чую! Он где-то рядом. А что касается «В», то бывший маршал, если опомнится, прольет нам такое количество дерьма, что мы захлебнемся! А сделать ничего теперь с ним нельзя. Во всяком случае, на данный момент. Паскуда, висел на острие нашего ножа целое десятилетие. Не слушал бы вас никого, б-б-э-ть, надо было его грохнуть! Ой-ой-ой, советчики, едрить вас всех… Сука, крутится теперь здесь, рядом с другими уродами… Я тоже хорош… Кто меня вообще дернул их приглашать? С чего вдруг в голову такая моча ударила? Гаспар, хоть ты бы остановил!

– Да я… Как бы… – начал было смуглолицый виновато, но Марат его не слушал – он облокотился на край балкона, сделал глубокий хриплый вдох, тон его речи понизился, потом превратился в невнятное частое бормотание с самим собой. Никто из присутствующих не шевелился и в выражении лица не поменялся. Чего нельзя никак было сказать про самого Марата: его морщинистые отталкивающие любого черты заиграли и живо зашевелились, желто-красные, капиллярные глаза как муравьи забегали из стороны в сторону, из стороны в сторону, из стороны в сторону, туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда…

– А эти мои гарпии-наседки с какого перепугу согласились? С какого перепугу? И все эти уроды ведь нашлись, все отозвались почти, почти, почти… Почти… Почти… Все ли? Все, все-е-е… Знают, знают чего-то падлы, нелюди, ох знают, надо было добить их, надо было их там всех добить, махом, да, единым махом, рассовать по траншеям, вместе с остальными, и каждому по пуле, каждой по пуле, всем по штыку, и оставить там, в прошлом, ох, оставить, смять их, раздавить, как жуков, как мух перебить, не хватило рук, не хватило воли, надо было добивать, очищать пламенем, очищать каленым железом, жечь все, все выжигать, до самых глубин вычищать человечью тварь, мять и плавить ее, плавить и мять, месить, как гниль, как говно, как глину!…

Гноящиеся очи консула блестели в огненном рассвете, изнутри их зажигался огонь, огонь яростный, не ведающий усталости и милосердия, словно этот огонь и был там, был всегда, где-то внутри немощного тела, потаенный и насильно притушенный, огонь превращался в пламя, и пламя выливалось, не находя себе места, выливалось наружу во внешний мир, выливалось гноем, из воспламененных очей, бегающих туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда…

– А-а-ах, вытащите меня, сжег бы все, объял пламенем, ох вы думаете не хватит меня, думаете не хватит?! Ничто не успокоит меня, ничто, ничто, никогда, ни за что, только революция, только до конца, пока не увижу ваши простреленные мозги, пока не отведаю их сам, лично, единолично, ваши стекающие мозги по застенкам нашим, бестолковые мозги, думаете зажали меня, думаете я успокоился, думаете испугали, ох, поплатитесь, ха-а-ах, нашли себе соломинку, не спасет ваша рейханская шваль, не-е-ет, не спасет, не спасет, ничто среди мирских юдолей вас не спасет от меня, только стегать каленой плеткой, стегать и стегать, пока из свиней не превратимся в людей, без жалости, без суждений, бегите лучше, эти ваши тайны, эти ваши ауры, все подчинено материальному, имел я, имел я раком ваш идейный мир, через кованного человека – в небеса! И небо уже близко! НЕБО УЖЕ БЛИЗКО!…

– Ладно, – проговорил Марат.

Словно вынырнув из клокочущей лавой тарабарщины, он выпрямился и повернулся к остальным. Подчиненные стояли не шевелясь и не дыша, будто попав в стоп-кадр; они стояли недвижные и полные трепета, словно увидевшие секунду назад пламя до краев небес, все стояли сдавленные страхом и благоговением перед совершенно для них непонятной энергией.

…Консул вошел в свое обычное пронзительное деловое состояние, лучи солнца продолжали освещать его, но обжигающая энергия, бьющая во все стороны, ушла из его облика.

– Ладно… Так тому и быть. Так и быть… Раз уж так вышло, то давайте оперировать тем что имеем: пойдем к нашему гостю всей прибывшей, появившейся компанией. Значит так…

Консул достал небольшой флакончик, встряхнул его и «пшикнул» в рот. Сделал несколько неуверенных, надломленных вдохов. Потом вытащил блестящий, жестяной портсигар, выудил синюю папиросу. Гаспар по привычке подкурил ее.

– Как я уже сказал, на мою голову идею о привлечении копролитов прошлого с радостью поддержали все члены Администрации. Поэтому слить их не получится. Надо работать, никуда не деться. На нас весь мир смотрит. Права на ошибку нет. На кону наши головы.

Сделав глубокую затяжку, Марат продолжил:

– За весь цирк джиханских недобитков отвечаешь ты, Секарио. Увидишь или заметишь странности в поведении, они начали буянить или сумасбродничать, – действуешь и наверняка, понял?!

Секарио кивнул, но сказал:

– В стане джиханов по идее формально числится наш нынешний министр финансов и не мне вам про него рассказывать. Если начнет… выходить за рамки, то как действовать?

– По обстоятельствам, – ответил консул. – Надо будет – валите. Незаменимых министров нет.

Секарио поклонился и удалился с балкона.

– Так, далее. Ты отвечаешь за республиканских вояк, – обратился Марат к человеку с шрамированным лицом. – То же самое: отойдут влево или вправо – избавляешься, не колеблясь. Последствия беру на себя. Среди них есть бывший маршал Юн, на него в некотором смысле можно положиться, работаешь через него тоже, понял?

Седой подчиненный также молча кивнул и покинул балкон.

– Агата, за тобой наши Администраторы, как всегда, – обратился консул к брюнетке. – О любых действиях и шагах незамедлительно докладываешь мне. В приоритете: Зеро, «В», присутствующие джиханы, военные Республики. Слово о них проронят и это слово у меня, ясно?

Женщина поклонилась. Кинула короткий взгляд на Гаспара и легким шагом вышла.

– Ну а мы, мой друг, пойдем к Зеро, – обратился Марат к начальнику своей разведки.

Ни один мускул не дрогнул на лице Гаспара. Всем своим видом он выражал согласие и покорность.

– Встретим старого знакомого, – проговорил консул и закашлялся. – Ой, нет, пойдем отсюда, не любитель я холода и ветра…

Глава 6. (

The

) Panopticon (

ver

. 4.0)

10 год Новой Федерации,

Остров Судей, здание Центральной Администрации

День встречи, граница между утром и полуднем

Понимаешь неловкость ситуации, а все равно пялишься. Непонятное нечто перед тобой вразвалку и развязно растеклось на кресле, с черной тростью на коленях.

Вид у соседа был совершенно вырвиглазный: густо намакияженное лицо, неестественно белое, с идеальной кожей; точно очерченные ярко-красные губы кривились в усмешке, сочно подведенные черной тушью крупные не моргающие глаза пялились на тебя в ответ; длинные, похожие на гриву, ало-кровавые, пышные волосы, крепко зачесанные назад, блестели в оконном свете; острый худосочный нос, колючие высокие скулы… В левом ухе торчала большая золотая серьга, на руках белоснежные перчатки, повсеместные рюшки, блестящие цепочки, вычурная, безумная одежда сине-красно-зелено-оранжево-непонятно-каких тонов с филигранными яркими пуговицами. Глядишь – и будто сам немного сходишь с ума.

– Ни чуточки не помнишь меня, да? – проговорило существо голосом не низким и не высоким, ни жестким, ни нежным, но до предела мелодичным. – Обидно, знаешь ли. Десять лет где-то пропадал, потом явился почти в чем мать родила. На радостях, думаю, повидаю старого товарища, а он сидит с девственно чистым взором.

Речь этого человека в кресле была впору его одеянию: каждое слово масляно обмакивалось в интонацию и выкладывалось в предложение; паузы, ударения на словах, на коих, казалось, и ударения делать не стоило.

– Вы… Ты … Ммм… Служил, в смысле служила… То есть в армии со мной, да? – пытаешься собрать мысли в кучу и каким-то образом начать разговор, но совершенно не получается. Да что там: определить элементарную половую принадлежность – и то не выходит. Мужиковатый для женщины, женственна для мужчины.

Оно засмеялось, высоким, ледяным голосом, прикрыв напомаженные гладкие губы.

– Что ты, дорогой! С Республикой у меня дороги разные были, в особенности с армией.

– Значит ты джихан, – скорее утвердительно говоришь ты. И примолкаешь, ибо фантазия понеслась вскачь: если подобные люди шли в джиханы, то сам факт твоего армейского чина и служения другой стороне являлся отрадным. Фантазия же рисовала чудиков и монстров наивсевозможнейшего типа.

Фигура странно, как-то наискось, кивнула. Далее пергидрольное лицо открыло рот, обнажая белоснежные зубы, развратно играя длинным блестящим языком с черным кольцом на коньчике. Язык развратно и со слюнявым чвяканьем нежно переползал по лилейным клыкам и крестцам, едва касаясь краешка матовых губ.

Ты понял, что впервые с момента «пробуждения» еще один орган впервые подал признаки жизни. Что за ерунда?!

…Лицо жадно обгладывало тебя взглядом. Взглядом ненормальным. Безумным. Не в силах больше выдерживать вида нового, – или новой? – знакомого или знакомой, встаешь и решаешься пройтись по комнате. Вкусный, но до тошноты насыщенный аромат цветастого наполнил комнату буквально до краев. Аж передернуло.

…Приняли тебя, надо сказать, довольно оперативно, пусть и не без большой доли шока. Пройдя все формальные процедуры, накормили, одели, определили в комнату в одной из башен. Лично поприветствовать пришел, как ты узнал, консул Сената Новой Федерации, Марат Бронштейн. От одного его вида ты приободрился: в сравнении с этим консулом твое тело было вообще на высоте. Для публики вы оба обменялись пустыми словами, улыбками, рукопожатием, – испугался, что сломаешь его узкую, горячечную, шершавую ладошку, – но тебе сразу хватило ума понять, что друг другу вы, мягко говоря, не по душе. Более того, его уродливое лицо вспомнилось: вы когда-то встречались и наверняка встречи были не из приятных. В любом случае друзей в правительстве у тебя нет: приказ убить отдал либо он, либо кто-то другой из новых чиновников. Но подавать виду о том, что ты знаешь – сейчас не стоило. Куда лучше спокойно обследовать обстановку.

А обследовать было что. В здании копошилась тьма народу, все куда-то бегали, что-то делали, массы журналистов, репортеров, организаторы, чиновники, какие-то солдаты в причудливой форме, обслуживающий персонал, – все чем-то занимались. Поток суматохи подхватил тебя и понес по своему течению: накинулись журналисты, ослепляя вспышками и тыкая микрофонами, быстро осмотрели разные врачи, – сами их лица чем-то уступали Паэльсу, им требовалось на порядок больше времени, чтобы установить то, на что Луке требовались жалкие секунды.

Пару бесед провели вежливые, дружелюбные люди в штатских одеяниях, задавая вопросы, которые устанавливали произошедшее в больнице. Всем ты давал общие ответы, уверенно кося под дурачка с амнезией.

Оказалось, что перемещение от лечебницы до здания Администрации вышло необычайным. Тебя не удивило расстояние перемещения, – около половины планетарного шара, – но впечатлил другой момент: за время путешествия прошло семь дней. Хотя для тебя меньше секунды. Тот человек с треугольником на шее был очень и очень непрост. Память пока неверно служила тебе, но позволяла вполне явственно понять: подобного ты не видывал. В памяти услужливо появились образы из прошлого: глубокая, длинная с улицу и широкая в человеческий рост черная трещина в земле, вызванная ударом какого-то здоровяка с повязкой на глазах… Черная тень бьет ногой по льду и заледеневшее озеро покрывается трещинами, лед начинает дыбиться… Беловолосый мужчина взмахивает мечом и сходит лавина… Однако ж прыгать вот так запросто на неделю вперед не умел никто, в этом ты был уверен. Во всяком случае, таких ты не встречал.