Английский язык как мировоззрение. Наброски метода

Здесь можно вспомнить об известном в квантовой механике принципе неопределённости: сам факт наблюдения или даже присутствия наблюдателя, изменяет объект, в связи с чем точность наблюдения возможна лишь до некоторого предела. Так и с объяснением – пытаясь придать ему абсолютную точность, мы тем самым искажаем объект, то есть, получаем точное определение того, что не может быть точно выражено.

Задача преподавателя, таким образом, сводится, во-первых, к тому, чтобы самому понять основные принципы мышления и свойства характера ученика, а во-вторых, к тому, чтобы преподнести материал опосредованно, через различные примеры, с разных перспектив, используя метафоры, аллегории, аналогии, исторические экскурсы, иными словами – предлагая альтернативы. Одно и то же явление можно описать и объяснить множеством способов, и необходимо найти тот, который окажется наиболее эффективным в данном конкретном случае, даже если этот способ прямо противоречит общепринятым.

Вообще, всякий метод единообразия есть метод обмана. Поддерживая конформизм, он посягает на истину, ослабляя воображение, претендует на понимание. Разнообразие мнений и подходов – единственный путь объективного, или приближенного к объективному, познания, а поощрение разнообразия – единственный метод, совместимый с принципами гуманизма. В конце концов, всякое образование, как представляется, должно готовить человека к тому, чтобы он мог сделать выбор, а не подчинять его заранее отобранной группе стандартов, сколь бы высокими и желательными они не казались.

В этой связи, не рекомендуется в процессе обучения пользоваться готовыми материалами – учебниками, пособиями, методическими разработками (включая, конечно, и эту). В крайнем случае, допустимо их смешивать, не останавливаясь надолго на чём-то одном. Контролируемая бессистемность и дезориентированность – необходимое условие развития мышления вообще и языкового мышления в частности.

Язык как творчество

Любой язык – это сложный и многомерный феномен. С практической точки зрения, главным его измерением является творческое. Посредством языка человек создаёт особую вторичную реальность, зеркальную окружающему его миру (допуская, что этот мир объективно существует). Но творчество используется и в отношении самого языка. Размышляя о чём-либо в нестрогой, художественно-артистической манере, мы нередко наталкиваемся на такие идеи и ходы мысли, которые никогда бы не получили предписанными правилами.

Конечно, речь не идёт о том, чтобы использовать нормы языка произвольно, а лишь о том, чтобы не устанавливать методологических рамок более строгих, чем это необходимо, и по мере возможности оставлять ученику большую свободу в обучении, даже принуждать его к такой свободе. Формальный, так сказать, бюрократический, подход в отношении любого предмета, предусматривающий чётко определённый порядок действий, заведомо готовый комплекс практических заданий и критерии их оценки, строгое расписание и тому подобное, создаёт впечатление прогресса и ассоциируется с рациональным, систематическим, правильным процессом. Даже если этот процесс не особенно увлекателен, он прост, ясен и предсказуем. Для кого-то, возможно, он также будет и наиболее эффективным.

При всех своих видимых преимуществах, однако, рутина не совместима с творчеством. Она навязывает мышлению ограниченный набор языковых шаблонов, но не даёт навыков их преобразования, делает невозможным языковое самовыражение личности. Но главная проблема в том, что психологически рутина проводит знак равенства между успешно выполненным упражнением или пройденным курсом и реальным владением языком, приводит к тому, что бесчисленные нюансы и оттенки смысла, собственно и наполняющие жизнью механический каркас языка, просто не принимаются во внимание. Иначе говоря, формальное обучение приводит к формальным результатам.

Как уже неоднократно подчёркивалось, язык – это мировоззрение. Грамматика и лексика – лишь оболочка языка, ядро же его глубоко внутри, и оно неотделимо от оболочки и в то же время именно в ней наиболее ярко и отражено. Игнорировать его – всё равно, что читать захватывающий роман, намеренно оставаясь равнодушным. Или вовсе изучать книгу, измеряя её вес и размер, подсчитывая слова и буквы, определяя толщину страниц и состав чернил, что позволит нам получить очень точные и объективные данные, но при этом, мы упустим самое важное – о чём эта книга написана (что каждый поймёт несколько по-своему).

Язык нельзя выучить, его можно постигнуть, им можно овладеть. Типовые задания, как обучающие, так и проверочные, особенно тесты и беседы на заданные темы, в этом отношении совершенно нежелательны. Это рутина в худшем понимании. Известная доля непредсказуемости в обучении способствует вырабатыванию умения действовать в новых ситуациях, находить нестандартные решения, импровизировать. Поэтому, например, тема для беседы или сочинения должна выбираться учеником, а не преподавателем, ученику она должна быть интересна; точно так же ученик должен сам выбирать, что он хочет читать, смотреть и слушать на языке и даже то, какие выполнять упражнения и как.

Нередко такой подход сталкивается поначалу с большими трудностями, прежде всего из-за отсутствия привычки к творчеству, что последовательно – пусть и по необходимости – проводится всем массовым образованием, за исключением, вероятно, художественного. Кроме того, он требует гораздо больших усилий и более высокого уровня подготовки и самодисциплины и от преподавателя, и от ученика. В связи с этим, достаточно, если на первых этапах есть хотя бы иллюзия самостоятельного выбора. Задача преподавателя состоит в том, чтобы корректировать творческий выбор ученика, направлять его, сообразуясь с потенциальной полнотой реализации его способностей.

Языковой барьер

Процесс сознательного постижения языка, как и многих других видов практической деятельности, начинается с усвоения и накопления некоторых теоретических знаний, которые на каком-то этапе доводятся до автоматизма и преобразуются в практику, не требующую прямого сознательного контроля, в своего рода сложные условные рефлексы. Этот этап с большой долей условности и принято считать языковым барьером. Иначе можно охарактеризовать его диалектически, как переход от количественных изменений к качественным. Преодоление языкового барьера, являющееся основной задачей обучения, не равнозначно вместе с тем овладению языком. Скорее первое есть необходимое условие для осуществления второго.

Помимо прочего, языковой барьер – это феномен психологический и в высшей степени индивидуальный. Некоторые переходят его сразу и с лёгкостью, другие не способны к нему даже приблизиться. В последнем случае пользоваться языком всё равно возможно, на некотором уровне, но это сродни тому, чтобы управляться с прибором, не выпуская из рук инструкции.

Сам термин барьер, возможно, не вполне удачен, поскольку это именно переходный этап, занимающий какое-то время и не связанный с особым напряжением сил и особыми препятствиями. Его существование обнаруживается, как правило, уже на стадии перехода, которая наступает естественным образом и в свой черёд и требует лишь благоприятных условий и отсутствия помех. В этом смысле искусственное ускорение здесь нежелательно и часто приводит к обратным результатам.

Среди важнейших признаков, указывающих на преодоление языкового барьера, следует назвать следующие:

– прежде всего, внутренняя уверенность и свобода в использовании языка, отсутствие сомнений в правильности употребления;

– ориентация в большей степени на интуицию, чем рациональное знание, что часто выражается в невозможности объяснить и обосновать значение и употребление, в отношении которых нет сомнений;

– невозможность адекватно перевести устную или письменную речь, которая кажется совершенно понятной, как с английского языка на русский, так и обратно;

– способность думать и, соответственно, говорить или писать по-английски, если это происходит произвольно, ненамеренно и обычно неожиданно, когда мысль или даже слово сразу приходят по-английски и не могут быть выражены иначе;

– ощущение того, что язык знаком, когда даже совершенно новое и неизвестное слово выглядит или звучит именно по-английски, а не на другом языке, и когда одни слова кажутся более английскими, чем другие;

– способность, как мысленно, так и в речи, полностью обходиться без русского языка, формулировать английские мысли сразу по-английски, не прибегая к логике русского языка;

– понимание эстетических свойств языка, умение чувствовать его красоту и безобразие, то, в каких случаях речь более изящна, элегантна, эмоциональна, смешна и т. п.

Конечно, все эти признаки появляются не единовременно и не в полном объёме. Но если некоторые из них выглядят достаточно убедительно и последовательно, скорее всего, можно говорить о положительной тенденции. На данном этапе, однако, не принимаются во внимание ни качество самого языка, ни количество знаний о нём. До некоторой степени оба они, разумеется, необходимы, но судить по ним о преодолении языкового барьера нельзя. Хорошая память и быстрый ум позволят механически – и, возможно, очень надёжно – запомнить грамматику и лексику, так, чтобы в реальном времени переводить с русского языка на английский и наоборот. Внешне это может даже не отличаться от владения на высоком уровне. Но от настоящего владения это так же далеко, как простое умение писать – от способности создавать литературу.

Язык как актёрская игра

Одно из главных психологических препятствий на пути к свободному использованию языка состоит в боязни ошибиться, что в свою очередь приводит к постоянной внутренней самопроверке и неспособности расслабиться. Умение говорить правильно, однако, вторично и невозможно без умения говорить как такового. А последнее невозможно в полной мере без снятия напряжения и приобретения непринуждённости и удовольствия в работе с языком.

Например, можно представить, что владение языком в какой бы то ни было форме – это исполнение некоторой роли, подобно тому, как актёр на сцене или на съёмочной площадке перевоплощается в образ. Всё, что он говорит или делает в образе, не имеет отношения к нему самому, а лишь к его персонажу. Персонаж может вести себя так, как сам актёр в реальной жизни никогда бы себя не повёл (действительно, многие актёры в жизни совершенно другие, и часто очень стеснительные, люди). Во время игры его истинное я как бы отходит в сторону, оно полностью заслонено образом, никому не видимо, и – следовательно – оказывается в безопасности и не может быть объектом насмешек, порицания или осуждения. Вместе с тем, это не означает, что образ произволен. Он подчиняется своим собственным законам, но само его существование определяется и контролируется истинным я актёра.

Точно так же я, говорящий по-английски, это только мой образ, а не настоящий я. Говоря по-английски, я не ошибаюсь – ошибается мой образ. Равно и никаких успехов я не могу приписать себе – это успехи моего персонажа, моего английского я. Этот образ формируется со временем. Сначала он плоский и неубедительный, но по мере практики он наполняется плотью и кровью, приобретает свои специфические привычки, речевые и не только, характерные маннеризмы, особые интонации. Более того, он самосовершенствуется, делается самостоятельным, в чём-то приближаясь к моему я, а в чём-то отдаляясь.

Между прочим, это не столько даже рекомендуемый метод, сколько описание существующего положения дел. Внимательное наблюдение очень часто позволяет заметить, что человек, который свободно владеет двумя языками, пользуясь каждым из них, неосознанно несколько меняет своё поведение, жестикуляцию, мимику, темп речи, – иными словами, перевоплощается. Эти изменения подчас минимальны и по отдельности могут быть почти незаметны, но в совокупности они оставляют ощущение того, что человек уже как будто немного другой, а потом (возвращаясь к родному языку) снова прежний. В принципе, здесь нет ничего удивительного, поскольку происходит смена языковой маски, а вернее, мировоззренческой парадигмы, ей олицетворяемой, так, что моё русское я несовместимо с английским, не может функционировать в английской парадигме, и наоборот. Можно назвать это и своеобразным раздвоением личности, в состоянии которого наше сознание пребывает – параллельно или попеременно – в двух языковых вариантах. Собственно, такая ситуация и есть неопровержимое свидетельство того, что овладение языком уже во многом произошло и языковой барьер оставлен позади.

Качество речи

Стремление к высокому качеству устной и письменной речи, несомненно, важно, но делать его основополагающим принципом обучения не стоит, особенно на том этапе, когда языковой барьер ещё не преодолён. Качество – это результат практики, длительного опыта, в результате которого индивидуальная речь саморегулируется в соответствие с теми образцами, на которые она ориентирована.

Определяющим критерием качества речи является не её грамматическая правильность и адекватное словоупотребление, а то, насколько точно она передаёт мысль. Если наш собеседник верно понял то, что мы хотели ему сказать, значит, наша речь достигла цели. Таково, собственно, и предназначение грамматики – это набор универсальных правил, пользуясь которыми, люди способны понимать друг друга; без общей для всех (в рамках одного языка) грамматики речь одного человека была бы несоизмерима речи другого. Поэтому соответствие нормам грамматики нельзя считать целью, скорее это следствие нашего стремления быть понятыми. И в этом смысле понятная (и понятая) речь обычно в значительной степени правильна.

Вместе с тем, если даже языковой барьер преодолён, но полной уверенности во владении языком ещё нет, желательно ограничиваться достаточным качеством и не усложнять речь без необходимости. Чем проще грамматический строй речи, тем меньше вероятность допущенных ошибок. Помня о том, что одну и ту же мысль можно выразить разными способами, выбирать следует самый простой, и лишь освоив его, переходить к более сложному. Например, описывая некоторый объект, достаточно перечислить его свойства, расставляя акценты интонацией и/или жестами – здесь можно обойтись без сказуемых и придаточных оборотов. Рассказывая историю, необязательно использовать длинные и сложные предложения – можно даже самое запутанное действие описать короткими простыми конструкциями. Конечно, такая речь может – и будет – выглядеть более или менее примитивно, однако, не нужно считать это недостатком. Во-первых, примитивная, но ясная речь лучше, чем сложная, но тёмная, а во-вторых, саму примитивность речи можно представить как особый индивидуальный стиль (временно – если это не соответствует стилю мышления).

Что же касается ошибок в речи, тут надо заметить, что под ошибкой, как правило, подразумевается два совершенно различных явления. Собственно – и в свете вышесказанного – ошибка есть нарушение грамматического правила или нормы словоупотребления. Но если в одном случае это нарушение приводит к существенному искажению или вовсе исчезновению смысла, то в другом – лишь к изменению стилистической окраски и прочим нюансам, не затрагивающим эффективность речи. Таким образом, ошибка может оказаться не более чем языковым вариантом, скажем, менее употребительным, но от того не менее легитимным.

Язык вообще вариативен и изменчив. Учебники и словари отражают его состояние на определённый период времени и, естественно, в какой-то мере делают это состояние правильным, то есть, обязательным к использованию. Но всё же язык – это естественное явление, и как всякое естественное явление он не столько подчиняется придуманным правилам и законам, сколько диктует их. То, что было ошибочным век назад, сегодня считается нормой, и наоборот, но не потому, что кто-то принял такое решение и заставил всех ему следовать, а потому, что так получилось само собой, под влиянием случая, исторического курьёза, моды, и было впоследствии зафиксировано. Более того, язык меняется быстрее, чем составляются учебники и словари, да и авторы их бывают склонны к консерватизму, поэтому нередко даже формально правильное употребление становится на деле малоупотребительным.

Как же в итоге следует относиться к ошибкам в речи? Культивировать их ни к чему, но и тщательно избегать необязательно. Важно понимать, насколько та или иная ошибка естественна – или была бы естественна – для носителей языка, насколько она помогает – или препятствует – тому, чтобы выразить нужный оттенок смысла. Знание нормы никогда не будет лишним, но абсолютизировать его не стоит. Ориентироваться нужно на язык как таковой, а не на его описание.

Сроки обучения

Всякий естественный процесс протекает в собственном естественном темпе. Этот темп в одних случаях можно и нужно увеличить, в других – нет. Допустим, при плотном рабочем графике мы стараемся не тратить слишком много времени на еду, но если есть слишком быстро, можно нанести вред пищеварению и, соответственно, здоровью, а в итоге – и самому рабочему графику. Здесь ускорение возможно до некоторого предела, а далее – нежелательно. Срок вынашивания плода женщиной составляет девять месяцев. Этот процесс, наверное, тоже можно ускорить, но мало кто всерьёз готов на это пойти.

Подобных примеров множество, и они, конечно, тривиальны, но почему-то изучение языка к их числу не относят, хотя само образование в целом, в разных его институциональных формах и на разных этапах, вовсе не стремится к ускорению и сокращению. Действительно, трудно найти учебник, предлагающий весь курс физики или истории за некоторый короткий промежуток времени или разбитый на некоторое сравнительно небольшое число уроков. Вместе с тем, все такого рода учебники и методики по языку невозможно перечислить. Часто они даже кажутся успешными. Но так ли это?

У каждого человека имеется своя скорость и специфика обучаемости, определяемая его личными особенностями. Изменение этой скорости и специфики без изменения личности ведёт к дисгармонии и нарушению внутреннего баланса, а изменение личности ради обучения представляется антигуманным. Помимо этого, чрезмерное ускорение в постижении языка сопровождается таким количеством упрощений и искажений материала, что лишь с большой долей условности получаемый результат можно вообще считать владением. Скорее это базовая парадигма, в которой в лучшем случае заложено лишь количественное расширение, а не качественное улучшение. Наконец, понимая под языком мировоззрение, кажется абсурдным желание ускорить его усвоение – мировоззрение только и может быть усвоено в естественном темпе. Оно требует как рационального осмысления, так и интуитивного чувства, проверки опытом и самим временем, адаптации к индивидуальным качествам.

Говоря без преувеличений, овладение языком как мировоззрением в полной мере (или в приближении к таковой) требует всей жизни. Однако этот процесс протекает неравномерно, так, что достаточной степени владения можно достичь и за несколько лет, в дальнейшем лишь совершенствуясь. Прогресс наиболее заметен на начальных стадиях, чем дальше, тем сложнее его отследить. Не исключено, что на каком-то этапе он и вовсе останавливается, но такая установка – плохой мотиватор.

Во всяком случае, в изучении языка не следует намеренно спешить и ориентироваться только на внешние и формальные результаты, определять произвольные сроки. Осознание того, что язык становится понятным, приходит само и в своё время. Можно лишь оказывать содействие, способствовать или хотя бы не препятствовать этому процессу. Но принудительно ускорять его – значит нарушать естественный ход событий.

Задачи преподавателя

Учёба – это нелёгкий труд, но ничто не мешает труду быть столь же приятным, как развлечение и отдых. Поэтому, вообще говоря, важнейшая и самая сложная задача преподавателя во время всего периода обучения, но особенно на начальном этапе, состоит в том, чтобы добиться расположения ученика, завоевать его доверие и создать тёплую, непринуждённую и свободную обстановку. Здесь не помешает известная доля артистизма, хотя лучше всего добиваться этого посредством искреннего – или искренне сыгранного – интереса и симпатии. Но последнее не всегда имеет место. Нет такого ученика, который подходил бы любому преподавателю, и нет такого преподавателя, который подходил бы любому ученику. Если взаимопонимания достигнуть не удаётся, занятия следует прекратить.

На самых ранних этапах требуется не столько преподавательское мастерство, сколько навыки общения, все из которых хорошо известны. Скажем, нет ничего странного в том, чтобы одно-два первых занятия целиком посвятить разговору о жизни, об интересах и увлечениях друг друга и тому подобном – полностью на русском языке, если уровень английского недостаточен. Такой разговор может со стороны показаться пустой тратой времени, но для опытного преподавателя он будет отличной возможностью обнаружить и оценить различные стороны личности ученика, специфику его мышления и характера, необходимые для будущей работы. В дальнейшем подобного рода разговоры – но уже в значительно меньшей пропорции и с постепенным переходом на английский язык – должны стать органичной частью занятий.

Безусловно необходимо утвердить и поддерживать собственный авторитет, но иронично и с юмором, как по отношению к себе, так и к ученику. Авторитет преподавателя при этом не должен быть непререкаем, напротив, так или иначе желательно поощрять проверки его на прочность (имея в виду, конечно, положительный их результат), поскольку именно таким способом формируется уважение. В то же время, авторитет не должен казаться и недостижимым, поскольку цель его – мотивировать ученика. Преподавателю допустимо и даже желательно периодически допускать ошибки, сомневаться, размышлять вслух, признаваться в незнании чего-то, но только тогда, когда авторитет уже установлен (при верном применении это может даже способствовать его укреплению).

Свой естественный стиль общения преподаватель должен приноравливать к каждому ученику, исходя из его темперамента и прочих особенностей, так что, каких-то общих рекомендаций здесь дать нельзя. Можно лишь заметить, что не стоит злоупотреблять ни чрезмерными поощрениями, ни чрезмерными порицаниями. Каждый положительный комментарий должен заключать в себе и некоторую оговорку, и наоборот. Ученику следует самому, пусть и не без помощи преподавателя, формировать суждение о собственных успехах. Это суждение – как, впрочем, и суждение, высказываемое преподавателем, – может быть не вполне или даже вовсе не адекватным, значение имеет лишь то, насколько оно эффективно в контексте обучения.

Язык как образ жизни

Первоочередная задача ученика – выработать правильное отношение к языку. Всякий изучаемый язык должен восприниматься не как условно-школьный предмет, не как специфическая область знаний, которую необходимо освоить, а как иной образ жизни, органичный в контексте любой деятельности, вообще любого времяпрепровождения. Вне зависимости от уровня владения язык должен стать неотъемлемым и при том естественным компонентом как повседневной действительности, так и самой личности.

Собственно, именно так функционирует родной язык. Мы пользуемся им постоянно, вне зависимости от наших желаний, настроения, самочувствия, ситуации и прочего. Если мы не можем ясно и точно выразить нечто посредством языка, нам (и уж во всяком случае, окружающим) кажется, что мы просто недостаточно хорошо это понимаем. В сущности, мы при всём желании не можем полностью отказаться от родного языка, особенно, если у нас нет другого. Родной язык усвоен нами настолько глубоко, что он – часть нас. Вместе с тем, коль скоро он пребывает в нас, мы пребываем в нём. И в этом смысле родной язык, как сам по себе, так и в качестве квинтэссенции соответствующей культуры, является нашим образом жизни. Изучая родной язык, мы конкретизируем то, что нам и так хорошо известно, открываем закономерности касательно того, чем уже давно и свободно пользуемся.