Книга чая

Значение иероглифа «дао» – дорога[21 - В русском языке чаще употребляется версия «путь». – Примеч. науч. ред.]. Его не один раз переводили как «путь», «абсолют», «закон», «природа», «верховная причина», «обычай». Нельзя сказать, что все эти интерпретации неправильны, потому что использование данного термина даосистами отличается в зависимости от темы обсуждения. Лао-Цзы так говорил об этом: «Существует нечто, что включает в себя все. Оно родилось до того, как появились небо и земля. Такое молчаливое! Такое одинокое! Оно остается само по себе и не подвержено изменениям. Оно обращается без опасности для самого себя и является матерью Вселенной. Я не знаю его имени и поэтому назвал «дорогой». С неохотой я еще называю его бесконечностью. Бесконечность – это мимолетность, а мимолетность – это исчезновение, а исчезновение – это возвращение».

Дао скорее «переход», чем «дорога». Это душа космического чередования – вечное движение, при котором происходит возврат к началам, чтобы затем произвести новые формы. Дао отталкивается от самого себя, как дракон – любимый символ даосистов. Оно сворачивается и разворачивается, как облако. О Дао можно говорить как о великом осуществлении перехода. Субъективно говоря, это настроение Вселенной, абсолют в своей относительности.

Необходимо помнить в первую очередь, что даосизм, как и его законный наследник дзэн-буддизм, представляет индивидуалистическое направление в южно-китайской мысли в противовес коллективизму Северного Китая, который выражает себя в конфуцианстве. В Срединном государстве, огромном, как Европа, существовали групповые отличительные особенности, территориально связанные с районами двух великих рек, которые пересекают его: Янцзы и Хуанхэ. Даже до сегодняшнего дня, после многовековых попыток унификации, жители Южного Китая по образу мыслей и верований значительно отличаются от своих северных собратьев, примерно как латиняне от тевтонов. В древние времена, когда общение было намного труднее, чем сейчас, а в особенности в период феодальной раздробленности, эта разница в образе мыслей казалась особенно очевидной. Искусство и поэзия тех, кто дышал одной атмосферой, совершенно отличались от искусства и поэзии других. У Лао-Цзы и его последователей, а также у Цюй Юаня, предтечи плеяды поэтов, воспевавших красоты Янцзы, мы находим проявления идеализма, совершенно несовместимого с этическими понятиями прозы, принадлежавшей современным им писателям с Севера. Лао-Цзы жил за пять веков до начала христианской эры.

Зародыш умственных построений, характерных для даосистов, можно обнаружить задолго до прихода Лао-Цзы, недаром получившего прозвище «Длинные Уши»: древние письменные памятники Китая, в особенности «Книга перемен», предваряли его мысли. Но величайшее уважение вызывают законы и обычаи этого классического периода китайской цивилизации, кульминацией которого явилось установление династии Чжоу в XVI в. до н.?э., которая поддержала подконтрольное развитие индивидуализма надолго вперед, вплоть до распада Чжоу на несколько независимых царств, что способствовало дальнейшему бурному расцвету свободомыслия. Лао-Цзы и Чжуан-Цзы оба были южанами и величайшими представителями Новой школы. С другой стороны, Конфуций с его многочисленными последователями стремился сохранить унаследованные традиции. Даосизм невозможно понять без определенных знаний о конфуцианстве и наоборот.

Мы уже говорили, что даосский абсолют является относительным. В этических проблемах даосисты руководствовались законом и общественными моральными нормами, для них «хорошее» и «плохое» были всего лишь родственными понятиями. Формулировка всегда является ограничением – термины «неподвижный» и «неизменный» обозначают остановку в развитии. Упомянутый уже Цюй Юань говорил: «Мудрецы двигают мир». Наши стандарты морали выработаны в соответствии с прошлыми нуждами общества – но всегда ли общество остается тем же самым? Соблюдение общественных традиций включает в себя постоянное принесение индивидуального в жертву государству. Образование, для того чтобы поддерживать иллюзии, поощряет определенные виды невежества. Людей учат не истинной добродетели, а всего лишь умению вести себя пристойно. Мы безнравственны, потому что страшимся осознать себя. Мы никогда не прощаем других, потому что понимаем, что сами дурны; мы баюкаем в себе совесть, потому что боимся сказать другим правду о себе; мы прячемся за гордость, потому что боимся сказать правду самим себе. Как можно всерьез относиться к миру, когда этот мир настолько смешон и нелеп! Дух меновой торговли чувствуется повсеместно. Честь и непорочность! Посмотрите, как торговец распродает в розницу Бога и истину. Кто-то может купить даже так называемую «религию», которая всего лишь является общественной моралью, благословляемой цветами и музыкой. Очистите церковь от всех ее аксессуаров, и что останется? Тем не менее вера пышно цветет за абсолютно ничтожную цену – требуется лишь молитва о пропуске на небеса, о сертификате на гражданство среди почтенных. Быстро спрячься между множеством таких же, и если твоя реальная полезность очевидна для мира, ты будешь сразу востребован на людском аукционе. Почему мужчины и женщины так любят рекламировать себя? Не является ли это остаточным инстинктом, приобретенным во времена рабства?