Группа крови здравого смысла

– Прости…, это что ты сейчас сказала?

– Это нонсенс! – ответила Лиза и влила в себя коньяк, причмокнув губами и закрыв глаза.

– А, нонсенс, ну и что дальше?

– А то и дальше, Анципович, старая сволочь, сразу, как-то поменялся, воспарил на лице и задал вопрос, есть ли деньги на съемку клипа…, ну там, где я буду петь, и есть ли деньги на выпуск первого альбома, который его свора мне напишет? Представляешь? Я буду сниматься почти голой на шелковых простынях в связках роз и орхидей, меня будут засыпать хризантемами и обливать теплой водой с позолоченными фантиками…

– Почему теплой? Не мешало бы и холодной поддать. Конечно, я все представляю, это же Анципович, мудрый, великий и ужасный понтарь, умеющий вынимать чужие деньги с чужих лоховских счетов, разъезжая на самокате по ушам собеседника! – съязвил Андрей, явно ощутив прилив дикого удовольствия от услышанной дури высочайшего качества и глупости.

– Денег дашь? – срывалась в открытой злобе Лиза.

– Нет, не дам! – так же быстро отреагировал Андрей, потрогав ухо и убедившись, что там ничего не висит.

– Ну, ты что, с ума сошел? Это же для меня, я петь хочу! – с капризными нотами никогда небитого ребенка промямлила Лиза и влила в себя еще коньяку.

Затем она наполнила еще и стала маникюром выбивать по стеклу какую-то мелодию, издалека напоминающую похоронный марш давно умершего и быстро похороненного Фредерика Шопена.

– В том то и дело, я не дам денег именно по той причине, что не сошел с ума…

– Ну, котик, ну ты что, это же я, это же для меня. Ну…, котик! – продолжала бомбить похоронку Лиза, облизывая губы языком.

– Я давно не котик, не хомячок, не суслик и не шизофреник Чебурашка, я Точеный Андрей Борисович! Меня точить не надо, я уже заточенный и острый. Ты это понимаешь? Ответ короткий, денег не дам. Хочешь петь, пой, в ванной, на кухне, на площадях и весях, в переходах ночных туннелей для людей, которые будут тебя слушать или не слушать, пой для божьих коровок или болотных лилий, наконец… Это моя и всеобщая аксиома…

– Ты плохой! – насупилась Лиза, зло выпятив нужную губу и внезапно прекратив трогать рюмку с коньяком.

– Это еще цветочки. Ты ещё не знаешь, насколько я плохой с сегодняшнего дня! – бросил Андрей, не отрываясь от бумаг.

– Не поняла, поясни… – уже зло и с предчувствием большой катастрофы, спросила Лиза, шмыгнув носом воздух без кокаина.

– Я женюсь! – с превеликим удовольствием сказал хозяин кабинета и тоже шмыгнул носом воздух без кокаина.

– Что? – с трезвой осторожностью прозвучал вопрос номер один всех грамматик мира.

За окном сверкнуло еще ближе, осветив небо и странный земной мирок. Через три секунды разошлась громовая канонада, взрывая сигналы автомобильных тревог.

– Ты шутишь?

– Нет…, я не шучу, мы же не в цирке и не на концерте шутников.

Андрей открыл стол, достал красную бархатную коробочку, открыл ее и сверкнул кольцом с алмазом из северных кимберлитовых труб большой страны.

– Б…ть! Вот это, сука, булыжник! И на ком? Если не с…

– Нет, не секрет. На женщине моей мечты…, женюсь наконец-то, на полной твоей противоположности. Я нашел женщину – настоящий источник силы, а не источник утренних бодунов. Она умеет готовить, прочла тысячу книг, знает в каких войсках я служил и когда, сколько во мне лишнего веса, рост моей мамы и размер ее обуви, ее любимую книгу, мою любимую книгу, сколько шрамов на моей спине, ногах и почему. Она даже знает, что я не люблю и что я люблю! – быстро и вдохновенно врал Андрей. – Список обширен, до Китайского католического рождества хватит перечислять. Ты знаешь только себя, постоянно хочешь денег, критикуешь, что я работаю сутками, добывая эти самые деньги, которые ты тратишь, лазишь черти где и черти с кем, моя жизнь тебе до лампочки и до швейной ниточки, до прошлогодней пробки из-под шампанского, до мусорного ведра с дыркой. Я плачу чужой тетке рукодельнице, чтобы она делала мои любимые макароны с грибами в морковном соусе и с луком на льняном масле. Я плачу ей три года за единственное любимое блюдо с детства. Какая великая проблема научиться делать то, что мне нужно, то, чем я дышу и функционирую, сделать хоть что-то для меня и ради меня. Твоя жизнь – это бессмысленные дни, один за одним отрезанные и оторванные календарные листья, падающие на асфальт…

Шубы за боевые заслуги, чтобы удивлять всех, золото, чтобы удивлять всех, купальники и остальная дребедень с пятьюдесятью очками и специальными пластмассовыми браслетами для пляжей Бали. Машины, заработанные моими мозгами, авторитет среди столичной своры жадных баюнов и шептунов на понтах, блеск стекла от обыкновенного афериста Шваровски, разговоры ни о чем и дикое презрение к тем, у кого туфли куплены меньше, чем за 1000 долларов. Это ты потеряла берега и молочные, и кисельные. А они вообще у тебя были, твои личные берега? Ты за рулем, а жрешь коньяк. Для чего? Нагнать градус кайфа? А не много ли кайфа, блуждающая девушка, не много ли претензий к чужой жизни? Я отдал приказ Геннадию – мажордому собрать твои вещи и вызвать такси. Дом уже продан, через три дня он должен быть пуст, я улетаю далеко, последний куплет этой песни закончен, взмах палочкой дирижера и занавес. Без тебя мой мир станет лучше…

Лиза громко молчала, безнадежно разглядывая его лицо. Коньячные пары розовели на молодых щеках, два пальца на левой руке затряслись, и она захотела к маме, как в детстве, когда во дворе ее обижали плохие мальчишки. Страшно захотелось её детский бутерброд с жаренным мясом и помидор. Она была странно похожа на портрет Адели Блох Бауэр, та же поза, те же глаза с ложью век и ресниц, все тот же каприз, все те же ловушки для мужских дураков, все та же судьба…

– У тебя снова синдром бай-поло? – с удовольствием спросил Андрей.

– Это что за херь?

– Эта херь – быстрая смена настроений с истерическими проявлениями!

– Ты с ней спал? – неожиданно прозвучал нелепый вопрос.

– Нет! – сказал правду Андрей.

– Ты что, дурак? – с удовольствием спросила Лиза, наслаждаясь словом «дурак».

– Я дорожу ею и хочу восхититься первым прикосновением в первую брачную ночь, как это делалось в благородных семействах, а не по схеме бегущих по чужим счетам в никуда. Я обожаю «Сагу о Форсайтах».

– Это что за дрянь? – зло спросила Лиза и налила еще больше коньяку.

– Фак…, это просто Джон Голсуорси, прочти… Вместо тупых попоек с подружками и лазанья по магазинам прочти хоть одну страницу любого текста, даже на календаре прочитай «завтра наступит зима» или «лошади любят овес и яблоки». Не унижай себя незнанием классики, она нужна еще с молодости, чтобы понимать, чем дышат совсем другие люди. Твой дух не должен пахнуть алкоголем, он должен быть свободным от искусственной земной зависимости.

– Сука ты, Точеный! – промолвила Лиза, надевая туфли.

– Вполне в твоем стиле, чудь белоглазая и очень предсказуемая. Я не могу снизойти и назвать тебя тупой коровой, потому что я воспитанный человек, поэтому ругательства с моей стороны не жди! – равнодушно ответил Андрей и отложил бумаги в сторону. – Тебе нужно тренировать свою ненависть, потому что больше тренировать нечего. Ты девушка кошко- подобная, потребитель свежего молока, не распознающая дорогу, по которой ползешь…, так делают Устрицы по гороскопу с глазами из стекла.

– Белебердист, приползешь еще на коленях, измазанных макаронами! Чтоб ты сдох, философ хренов! – зло бросила Лиза и слегка качаясь вышла из кабинета! – Я тебе еще покажу, гад! Ты у меня попляшешь, гребаный отшельник, я на тебя потратила столько времени, сука!

Это неслось из приемной.

– Не ты тратила время, а время тратило тебя… Читай классику, по русской литературе тебе двойка! – тихо засвидетельствовал Андрей. – Охрана! – произнес он в селектор.

– Да, Андрей Борисович! – быстро откликнулся серьезный мужской голос.

– Сейчас выйдет та же девушка из лифта, она пьяна, за руль не пускать, ключи от джипа отобрать вместе с документами, это машина не её. Вызвать такси, усадить, оплатить, отправить, куда захочет. Спасибо!

– Все сделаем, Андрей Борисович!

– Когда отправите, перезвоните мне.

– Так точно, доложу! – ответил мужчина.

– Спасибо! – уже тихо ответил Андрей.

В кабинет вернулась тишина, пропитанная сладким запахом ее духов. Ароматный шлейф, брошенный на произвол молекулярной судьбы, висел в воздухе кабинета в районе двери и дивана. Тринадцать капель от мокрых каблуков посетительницы без метлы, тихо лежали на полу возле стыка мощных кафельных плит. В сумме, от позднего визита важной девушки в кабинете Андрея остались капли дождя, каблучная грязь, коньячный пар, стоячие в воздухе бантики дорогого французского аромата и вмятый в центре диван, медленно поправляющий свой помятый кожаный позвоночник. Стук туфель исчез возле лифта и тихий звонок оповестил о закрытии дверей и уходе кабинки вниз. Он поймал себя на мысли, что нужно вздохнуть и выдохнуть с облегчением, но он знал, что это еще не конец, это только начало большого нытья и заживления послеоперационных швов.

Сидя за столом и глядя в закрытую дверь, Андрей чувствовал просветление и освобождение от ядовитого крысиного коктейля, который он долго пил и наконец вылил на пол. «Ты выпрямил свое время!» – кто-то кричал внутри. Человек, который приедет через десять минут, говорил ему:

«…чтобы набрать высоту, нужно сбрасывать все лишнее, сбрасывать быстро и взвешенно, не возвращаясь и не оглядываясь…, высоте лишнее ни к чему!»

… мне так больно знать, что нам с тобою не летать…, мне так больно знать… – звучало в голове приятным голосом незнакомой певицы, затем все переиначилось в словах, – … мне так радостно осознавать, что нам с тобою не летать, мне так радостно…

В приемной громко звякнул лифт. И еле слышные мягкие шаги, приблизившись к ковру, быстро растворились в тишине. Дверь открылась и в неё вошел человек с аккуратной седой бородкой. Он был одет в серый костюм, черный батник под горло и черные туфли с отливом. Он улыбался и блестел седыми волосами на висках.