Маршал

– Кто это «мы» и куда? Этого ангелочка мне Бог послал.

– Там мои вещи, заначка.

– Какая «заначка»? Ты мне этот тюремный блатной жаргон брось… У нас интеллигентная семья. – Тут она, словно до сих пор не видела, с ног до головы изучающе оглядела Даду. – Вот у меня вопрос: а как ты там одна жила?

– В микрорайоне? – Дада усмехнулась. – Но и вы одна живёте.

– Ну… Я в центре. Меня все знают, и я всех знаю. А ты в чужом городе. Кругом бандитизм, беззаконие. Света и газа нет.

– Не поверите. Жила, как в раю. Это же не тюрьма.

– Всё! – топнула ногой новоявленная бабушка. – Более о тюрьме и прочем – ни слова. Начнём жизнь с чистого листа. А для этого, для пущего порядка и чтобы всё было по-мусульмански, а главное, по-человечески, нам нужен мулла. Ты не против? – вновь изучающе смотрит она на Даду. – Тогда я побегу, вначале – на переговорный пункт, Тоте надо позвонить, а потом в старую мечеть, тут рядом, у рынка, а ты располагайся, как дома. Следи за дитём, а дверь не открывай. Мало ли что? Никому. Время сама знаешь какое.

Так получилось, так в жизни случается, мать и сын разминулись буквально на минуту. Двор пустой, ни души, ни жизни не чувствуется. Тота долго стоял в задумчивости.

Он не знает, что с Дадой? Как теперь на глаза матери, да и знакомым, показаться. Что скажет мать ему? Что сказать ему матери? В этот момент, совсем рядом, раздался такой взрыв, следом – второй, что Тота чуть не упал. Начались пулемётно-автоматные очереди, которые вышибли предыдущие мысли из головы.

– Нана! Нана! – Он стал стучать в дверь.

Тишина. На улице тоже внезапно наступила тишина.

– Нана! Нана! – Он вновь стал стучать. Дверь раскрылась. На пороге – Дада с ребёнком в руках.

– Тота, Тотик, – прошептала она. Вдруг глаза у неё закатились, и она стала падать, и Тота машинально успел перехватить из её рук запеленатый клубочек.

…Это был кошмар. С одной стороны, стал плакать ребёнок. С другой стороны, Дада не приходит в себя, всё ещё на полу. И тут – дверь-то Тота не закрыл, не до этого было, – вбегают испуганная мать, за ней задыхающийся пожилой мулла.

Когда все пришли в себя, успокоились, слово взял мулла:

– Мне в село ехать. Стреляют.

– Да-да. Вот. Как в хорошем кино – сын приехал. Хвала Всевышнему! Их надо благословить, соединить, как у нас положено.

– Нужды два свидетеля. Мужчины.

– Сейчас. Кого бы найти? – Актриса бросилась в подъезд. Запыхавшаяся, вернулась нескоро. – Кругом ни души… Может, я сбегаю через дорогу в театр. Там сторож, авось ещё кто-то будет.

– Мы эту процедуру уже в тюрьме свершили, – вполголоса объявил Тота.

– В тюрьме? – изумилась мать. – И был мулла?

– И был мулла – татарин.

– Тогда отбой, – сказал мулла-чеченец.

– Нет! Не отбой, – скомандовала мать. – Как говорят русские, кашу маслом не испортить. А моей внучке нужен порядок во всём и с самого начала!

– Так это девочка? – озадачен Тота.

– Да. Моя золотая!.. Я побегу в театр.

– Нет! – сказал мулла. – Там стреляют.

– Я побегу, – вызвался Тота.

– Нет! – теперь против мать.

– Тихо! – Голос муллы. – Время тяжелое. Война начинается. И в такой период должны быть исключения для праведный дел. Свидетелем всегда и везде есть Всевышний!

Мулла сел.

– Садимся все. – Он приступил к делу. – Кто у этой молодой матери, – указал он на Даду, – верас[15 - Верас (чеч.) – опекун.].

– Отныне – я! – слово матери.

* * *

Когда Тота вспоминал тюремное прошлое Дады, ему становилось не по себе. А вот оказавшись в этих местах, он уже жалел, что не имеет этого опыта или хотя бы поинтересовался бы в своё время, как в неволе живётся?.. Впрочем, один урок, точнее свой опыт выживания, она ему так продемонстрировала, что он сам чуть не умер. …Декабрь 1994 года. Чеченская республика, к названию которой добавлено никому не известное – Ичкерия.

Всё готово к войне. К ней готовились. К ней всё вели.

…Почти что все жители из Грозного бежали. Остались только те, кому некуда бежать. Кто ожидал, что российские, или, как позже их окрестили, федеральные, войска быстро наведут порядок. Были и такие отчаянные патриоты, как мать Тоты, которая свои позиции, свой театр покидать, а тем более сдавать не собиралась, думая, что будут востребованы обществом и государством.

Мать умоляла Тоту уехать, напоминая, что у него и вид, и норов «огнеопасные» и он, как и прежде, первым и сильно получит по башке. При этом она представить не могла, как теперь останется без внучки. Однако уже не только по ночам, но и днем раздаются выстрелы и взрывы, а в самом центре города, наводя ужас, как застывшие монстры, стоят подбитые танки и бронетехника. И страшно. И опасно.

Под самый Новый год лидер Ичкерии – российский генерал – и министр обороны России, такой же генерал, встретились на границе. Вроде мило поговорили. Даже якобы выпили шампанское и решили… повоевать! Мол, ещё посмотрим, кто кого одолеет.

Мать, как и прежде, ни в какую. Она теперь самая взрослая в театре и как бы на боевом посту. Тота тоже твердит, что будет только рядом с матерью. Да вот ночью прямо под их окнами началась стрельба. Непонятно, кто в кого и против кого. Однако под утро всё успокоилось и другая забота – у ребёнка жар, кашляет. Тота побежал в аптеку. Тут же бледный вернулся – во дворе труп, много крови. Теперь и Тоту надо в чувство приводить.

– Срочно уезжайте! – постановила мать.

– Всё! Я здесь жить не могу. Не хочу, – сдался Тота. – Мама, давай вместе уедем!

– Нет!

– Как я тебя здесь одну оставлю?!

– Ради Бога, уезжайте. Мне одной будет очень просто… Быстро все перебесятся и успокоятся… Тота, уезжай. И их – с собой.

– Да, – согласился сын. – Только одно – на старой квартире мои кассеты с записями концертов.

– Ты их там оставил? – удивилась мать. – Обойдётся. Там, на окраине, ныне, говорят, очень опасно.

Тота задумался. Тут вдруг Дада проскулила:

– Чемодан отца там.

– Тот старый чемодан? – спросила мать. – Это – святыня! – постановила она.