Последняя книжная вечеринка

Я уже хотела повернуться и идти, когда почувствовала, что мой пучок распустился и волосы рассыпались по плечам. Я повернулась. Джереми стоял прямо передо мной и держал в руках карандаш, которым я заколола волосы. Он выглядел удивленным ничуть ни меньше меня.

– Прости. Не смог устоять, – сказал он.

На секунду на его лице отразилась нерешительность, он казался мне совершенно открытым. Он что, заигрывал со мной, простушкой, которая с такой легкостью отдалась Фрэнни? Затем, постукивая карандашом по ладони, он, кажется, смог вернуть себе самообладание.

– Могу я одолжить карандаш?

– Ты, кажется, только что это сделал, – ответила я и, сказав, что мы еще увидимся, я, стараясь не глядеть на него, позволила себе покинуть этот дом.

7

К тому моменту, когда я вернулась обратно и поднялась на лифте на третий этаж, офис «Ходдер энд Страйк» окончательно опустел – в нем не было никого, кроме Мэй Кастанады, новой сотрудницы ресепшена, которая сидела с закрытыми глазами, слушая свой плеер. Заходя в кабинет Малькольма без разрешения, я чувствовала себя настоящей преступницей. Малькольм так старательно охранял в целостности рукописи авторов! Если рукопись еще не прошла несколько этапов редактуры, он обычно держал ее подальше от своих ассистентов. Перед тем как уехать за город, он вскользь упомянул, что роман Джереми сейчас на стадии «фильтрации». Это означало, что роману нужно отлежаться, перед тем, как Малькольм сможет взяться за него снова.

Широкий стол из красного дерева в кабинете Малькольма сиял так, как будто его только что отполировали, и был практически пуст. Ничего, кроме черной кожаной настольной подкладки, шести идеально заточенных карандашей, выложенных в ряд, толстой стопки белых листов и одной-единственной серебряной ручки, которая была заправлена зелеными чернилами – я знала это, потому что именно я должна была следить за тем, чтобы на складе они никогда не заканчивались.

Я нашла рукопись Джереми в картонной коробке на комоде, который стоял позади стола Малькольма. Не решаясь оставаться в его кабинете, я взяла коробку и вернулась на свое рабочее место, оно было прямо перед входом в кабинет. Не знаю, почему я так разволновалась. Если Малькольм узнает, что я читала рукопись, самое большее, что он может сделать, это выказать мне свое неудовольствие. С его стороны это будет выглядеть так – выждать неделю или две и только потом спросить, что я думаю об этой книге. Но когда я подняла крышку картонной коробки и увидела первую страницу, на которой было написано: «Без названия. Дж. Грант», мое сердце забилось быстрее.

Когда Малькольм описывал мне роман Джереми, я подумала, что это звучит довольно нелепо. Зачем молодой американский писатель поместил действие своего романа в Непал, в колонию прокаженных? На месте главного героя я представляла тогда самого Джереми, слегка видоизмененного для приличия, который «проходит через череду невероятных приключений и получает важные жизненные уроки в самом сердце Гималаев», как обычно пишут в аннотациях. Роман, конечно, получится прилизанным, полным черного юмора и каким-то пустым.

Однако, прочитав сама первые две страницы, я поняла, как сильно я ошибалась. Дело было совсем не в языке, простом и понятном, без каких-либо претенциозных литературных фокусов, которые я ожидала там увидеть. Дело было в особом «внутреннем голосе», который помогал мне читать роман в ролях и красках. Рассказчиком в книге выступал не молодой парень, вроде Джереми, а девочка-подросток с очень самобытным и живым языком. В первой главе она забралась на дерево и рассматривала крепко обвивавшие его толстые лианы, с ужасом думая о том, что ее, наверное, никто никогда так крепко не обнимет.

Я на некоторое время прервала чтение, поняла, что все это время не дышала, и выдохнула. Надо признать, что Джереми умеет писать, и, судя по всему, он не такой уж бессердечный. Мне трудно было сопоставить его обычный насмешливый тон в жизни с бесхитростным языком этой книги. Они были мало похожи – более того, здесь этот сбивающий с толку и даже пугающий язык был неотъемлемой частью рассказанной истории. Главная героиня, Сарита, ослепленная страстной любовью к сыну местного доктора, смотрела на него, пока он гулял среди рододендронов[7 - Рододендрон – род растений семейства Вересковые, объединяющий более шестисот видов преимущественно вечнозеленых, полулистопадных и листопадных кустарников, изредка небольших деревьев.]. Когда он ушел, она пошла за ним, стараясь ставить свои босые ноги в его следы. Она балансировала на одной ноге и через пару секунд ставила вторую ногу в следующий след.

Я читала весь день, до самого вечера, пока не дочитала этот невероятный роман до конца.

8

Одна из первых вещей, которые я уяснила с самого начала работы в «Ходдер энд Страйк», это то, что ассистенты на третьем этаже делились на две большие группы – редакторы и рекламщики. Редакторы это простые секретари, вроде меня, и более высокие по статусу помощники редактора, такие как Рон. Они были более серьезными и пафосными, чем рекламщики. Они хорошо разбирались как в писателях-постмодернистах, таких как Анджела Картер и Роберт Кувер, а также в классических произведениях Джона Стейнбека и Джейн Остин. Редакторы осознанно выбирали обычную повседневную одежду, чаще черного цвета, и это могли быть как неожиданные находки из комиссионного магазина, так и дорогостоящие вещи, подаренные родителями, которые нередко спонсировали своих детей, избравших эту низкооплачиваемую профессию.

А еще были юные симпатичные рекламщицы, мужчин в их отделе почти не было. Такие девушки надевали вельветовые обручи, чтобы убирать назад блестящие светлые волосы и открывать свое чистое красивое лицо. Они начинали день бойко и заканчивали его так же активно, очевидно, не без помощи кофейного допинга, и в целом получали искреннее удовольствие от своей роли чирлидеров, только в издательском деле. В отличие от более замкнутых редакторов, которых часто терзали смутные сомнения насчет того, что им приходится работать в издательском деле, вместо того чтобы писать и издавать собственные книги, рекламщицы любили свою работу и не считали зазорным смешивать работу и веселье. Не было ничего удивительного в том, что именно три юных ассистентки из отдела рекламы решили устроить первую в этом издательстве летнюю вечеринку.

– Это будет «прогрессивная» вечеринка, – сказала Мэри Нунен, которая пришла в редакторский отдел раздать приглашения.

– С политической точки зрения? – спросила я. – Это интересно. Наверное.

– Очень смешно, но нет, – ответила Мэри. – «Прогрессивная» – это значит, что она будет прогрессировать, то есть мы будем переходить из одной квартиры в другую. Начнем в моей, затем перейдем к Калли и закончим у Минди.

Я не любила все эти офисные вечеринки, за исключением ежемесячной акции неформального общения от Малькольма, и не слишком-то горела желанием посетить подобное мероприятие. Ходить из квартиры в квартиру, чтобы в каждой проходить через этот этап первоначальной неловкости? Но я уже устала от всех этих вечеров, когда я, пытаясь не думать о Фрэнни, пересматривала фильмы с Бетт Дейвис, сидя в одиночестве в кинотеатре «Редженси».

– А, и еще ты должна привести с собой писателя, – сказала Мэри. – Кого-то из наших.

– Акция «Приведи своего писателя»? Это что-то новенькое, – сказала я.

Мэри подождала, пока до меня дойдет ее намек о том, что я должна привести Джереми, единственного писателя «Ходдер энд Страйк», которому было меньше тридцати.

– Ты серьезно думаешь, что Джереми Гранд пойдет на «прогрессивную» вечеринку? – спросила я.

Мэри посмотрела на меня многозначительным взглядом, который должен был напомнить мне, что она не дурочка и что в дополнение к посту капитана женской команды Гамильтона по хоккею на траве у нее есть два высших образования – по американской литературе и по психологии.

– Если ты скажешь ему, что вечеринку проводят люди, ответственные за промокампанию его книги, он придет, – ответила она.

– Думаешь, он настолько прагматичный?

– Да без понятия! – сказала Мэри, дернув плечом. – Я просто думаю, что он милый.

В душе надеясь на то, что у Джереми появятся другие планы и он не сможет прийти, я дождалась конца недели и только тогда позвонила ему. Однако он охотно принял мое предложение, не задавая никаких вопросов про «прогрессивность». Он предложил мне встретиться на пересечении 86-й стрит и Йорк-авеню и пройтись пешком до первой квартиры вместе.

На месте он оказался раньше меня – он стоял, облокотившись на знак «Парковка запрещена», и прятал руки в карманах черных джинсов.

– Ну что, готовы выжимать из себя веселье и спонтанность? – спросила я.

– Мы обязаны посетить все пункты этого увеселительного маршрута? – осведомился он.

По его хмурому лицу было понятно, что он принял приглашение исключительно из деловых соображений, как и предполагала Мэри.

– Ты свободный человек, можешь делать все что хочешь, – сказала я. – Я тебе не надсмотрщик.

– Я не это имел в виду, – сказал он, смягчившись.

Он спросил о девушках, которые организовали вечеринку, и я рассказала ему о делении на редакторов и рекламщиц и о том, кто из редакторов может появиться на этом мероприятии. Я предупредила его о Роне, который не одобрил еще ни одной книги из тех, что понравились Малькольму.

– Он скептично настроен к любому роману с традиционной хронологией событий. Или даже к любому роману с понятным сюжетом. Утверждает, что его собственный роман, который сейчас в процессе написания, будет «вывернут наизнанку».

– Не понимаю, что это значит, – сказал Джереми.

– Я не уверена, что он и сам это понимает.

У меня был соблазн похвалить роман Джереми, но мне пока не хотелось, чтобы он знал, что я его прочитала.

Мы вышли из тесного лифта в доме Мэри, попали в холл и пошли на звуки Eurythmics к квартире 6J. Дверь вела в коридор, а дальше была гостиная с одним окном, диванчиком, накрытым покрывалом с индийскими узорами, и круглым столом, заставленным мисками с картофельными чипсами, луковым соусом-пюре, тарелкой с сыром бри и крекерами. Мэри стояла у стола и общалась с какими-то элегантными молодыми людьми в пенни-лоферах[8 - Лоферы, ло?уферы – это туфли без шнурков, союзка и мыски которых украшены приподнятым полукруговым швом.]. В комнате было слишком светло для вечеринки, от чего было не очень приятное ощущение, как будто вечеринка еще толком и не начиналась.

Мэри в летнем желтом платье с тонкими лямками держала в руке бокал белого вина.

– Вы пришли! – сказала она, легонько похлопав по руке меня, а потом и Джереми. Я думала, что он наградит ее недружелюбным взглядом, но он улыбнулся и поблагодарил ее за приглашение. Я подошла к небольшому столику у окна, где Мэри расставила напитки, и взяла бутылку пива. Рон в своих круглых очках и с аккуратно подстриженной бородкой, которые делали его похожим на профессора, стоял в кухонном проеме, приобняв девушку. Она была чуть выше его, у нее были короткие волосы ежиком и ряд серебряных сережек в левом ухе. Рон сделал мне знак, приглашая присоединиться к ним, и, чокаясь, ударил своей бутылкой о мою.

– Это Кайла, – сказал он. Заметив Джереми, беседующего с Мэри у столика с напитками, Рон спросил:

– Твой парень?

– О нет. Это Мэри просила позвать его.

Кайла повернулась, чтобы посмотреть, о ком мы говорим.

– Кажется, я знаю этого парня, – сказала она.

– Я тебе рассказывал о нем, – сказал Рон. – Это тот самый возмутительно талантливый Джереми Грант, так же известный под именем «божий дар для прокаженных».

– Неужели я слышу комплимент? – недоверчиво спросила я.