Последний вечер в Лондоне

С почти слышным вздохом собачка успокоилась и уселась у ног женщины.

– Лаура, – приветливо произнес Колин. – И, конечно же, Оскар.

Он присел на корточки и улыбнулся с теплотой, которой сегодня я еще не наблюдала по отношению к себе. Собачка запрыгнула ему на руки, словно они были старыми друзьями. Они улыбнулись друг другу с взаимным обожанием, и мне пришлось признать, что эта картина на самую малую толику улучшила мое мнение о Колине.

– Лаура, я бы хотела познакомить тебя с Мэдисон Уорнер, она журналистка, о которой я тебе рассказывала, – произнесла Арабелла, пройдя вперед, чтобы по-дружески поприветствовать Лауру. – Она приехала, чтобы взять интервью у Прешес.

Лаура кивнула.

– Приятно с тобой познакомиться. Гостевая комната уже готова. Прешес сегодня немного ворчливая, но я знаю, что она ждет не дождется встречи с тобой.

Арабелла махнула рукой.

– Ой, не беспокойся, Мэдди моментом улучшит ее самочувствие. Все любят Мэдди.

Я выбрала именно этот момент, чтобы погладить Оскара, который влюбленно пялился на Колина и лизал ему подбородок. Собака дернула головой и огрызнулась на меня.

– Не принимай на свой счет, – сказала Лаура. – Оскар любит Колина. Он, наверное, думает, что ты пытаешься их разлучить. Она протянула мне ладонь. – Я – Лаура Аллен, сиделка мисс Дюбо, хотя она предпочитает называть меня своим спутником, потому что от слова «сиделка» чувствует себя старой.

Она приветливо улыбнулась, и я подумала, что если бы мне потребовались друзья, то я хотела бы видеть ее среди них. Я пожала протянутую руку.

– Мэдди Уорнер, – сказала я. – Ты американка?

– Боюсь, что да. Такое ощущение, что мы везде. Я приехала, чтобы ухаживать за бабушкой Колина Софией в ее последние годы. Когда она умерла, Пенелопа попросила меня остаться присмотреть за мисс Дюбо. Хотя – сама увидишь – за ней не особенно-то и нужно присматривать, даже учитывая ее недавнюю госпитализацию и ухудшающееся здоровье. Так что не нужно ее спрашивать, как она себя чувствует.

– Поняла.

Я подавила зевоту, прикрыв рот рукой.

– Ты, должно быть, вымоталась, – проговорила Лаура, взяв меня под руку и проводив в квартиру. – Я как раз собиралась приготовить чай мисс Дюбо. Давай и для тебя тоже.

Мы прошли в большое фойе, в котором господствовал отделанный красным деревом камин – похоже, уже неработающий. Высокие потолки и вычурная лепка заставили меня вспомнить дом в стиле греческого Возрождения, в котором росли моя мама и тетя Кэсси. Тщательно отполированный паркет отражал свет бронзовой люстры, свисающей с потолочного медальона тонкой работы. Мой взгляд привлекло закрытое витражными стеклами углубление в стене, в котором приютился один-единственный стул и стол с дисковым телефоном.

Квартира была, несомненно, роскошная – так я себе и представляла лондонское жилье времен Эдуардов. На поверхностях не виднелось ни пылинки, и если бы я подошла поближе к сияющей бронзовой фурнитуре на дверях и светильникам, то, наверное, увидела бы в них отражение своего уставшего лица и темных кругов под глазами. И все же… Я оборвала поток своих мыслей, задаваясь вопросом, что же заставило меня думать о тех странных днях после смерти мамы, когда день и ночь смешались воедино в окутавший всех нас серый туман.

Да, вот оно. Атмосфера задержанного дыхания, предчувствие, похожее на миг перед тем, как включить свет в темной комнате. И старинная мебель, и телефон, казалось, ждали, что вот-вот что-то случится, кто-то появится. Позвонит. Кто-то войдет во входную дверь после долгого отсутствия.

Я почувствовала неясное напряжение в глазах, удивительно похожее на подступающие слезы. Но тут же вспомнила, насколько измотана и как от усталости мое воображение начинает скакать как табун диких лошадей – мама когда-то рассказывала мне, что, когда я была маленькой, ей из-за этого приходилось лежать со мной, пока я не усну.

– Ты в порядке? – спросил Колин, удивив меня прозвучавшим в его голосе искренним беспокойством.

– Просто акклиматизация. Мне действительно требуется кофеин. Или прилечь, как предложила Арабелла.

– В новом часовом поясе лучше оставаться на ногах до конца дня, – сказала Лаура. – Прешес так не терпится тебя увидеть. Уверена, ты оживешь, как только мы вольем в тебя немного кофеина. – Она указала в угол фойе. – Можешь оставить чемодан прямо там – Колин позже перенесет его к тебе в комнату, – и пойдем за мной.

Лаура отвела нас и собак в светлую кухню с высокими окнами, черно-белым плиточным полом и прелестным дубовым столом на козлах посередине комнаты. Холодильник, едва ли больше холодильничков в общежитиях, стоял рядом с раковиной, а в углу аккуратно приютились две синие подстилки для собак: большая и маленькая.

– Всем чай? – спросила Лаура, наполняя чайник. Она, должно быть, заметила разочарование у меня в глазах. – У меня есть холодный чай для мисс Дюбо, если тебе он больше нравится, Мэдди.

Я почувствовала себя так, словно меня обняли.

– С удовольствием. Он сладкий?

– О да, – произнесла Лаура, утвердительно кивнув. – Я всегда кладу две чайные ложки сахара в холодный чай мисс Дюбо, чтобы он был достаточно сладким, но можешь сама себе насыпать.

– Я… – Я замолчала, не желая показаться грубой. Ни один уроженец Юга не станет подслащивать чай, кидая сахар в стакан с холодным чаем. По правилу чай нужно было заваривать с сахаром. Я знала, что с возрастом вкус слабеет, и именно поэтому Прешес не возмущалась и не требовала сделать все по правилам. Или ее южные корни сделали ее слишком вежливой, чтобы сказать что-то, способное оскорбить чувства Лауры. Именно по этой причине я улыбнулась и сказала: – Да, прекрасно… спасибо.

Болтая с Арабеллой и Колином, она добавила заварки в разрисованный розами чайник и налила кипятка. И Колин, и Арабелла кивнули, когда она выставила перед собой небольшой кувшин, а затем налила довольно много молока в две пустые чашки. Ожидая, пока настоится чай, она достала из холодильника холодный чай.

– Лимон? – спросила она.

– Конечно, – ответила я, размышляя, как же выпью целый стакан обычного чая с плавающими кристалликами нерастворенного сахара.

– Идемте? – спросила Лаура, ставя тарелку печенья «МакВитиз» на поднос рядом с нашими разнообразными чашками и стаканами. – Хорошо, что ты здесь, Колин. Твое присутствие всегда поднимает настроение Прешес. Ты так много работаешь, что для нее праздник, когда она видится с тобой днем.

Колин поднял поднос.

– Она в своей гостиной?

– Да. Я открою дверь.

Лаура раздала собакам угощенья и оставила их на кухне. Мы двинулись за ней через створчатую дверь, ведущую из фойе в длинный коридор с дверями по обеим сторонам. Стены коридора оказались увешанными фотографиями в рамках. Я задержалась у одной, которая была больше других: черно-белый снимок фото с автомобилем, по всей видимости, тридцатых или сороковых годов с правым рулем. Элегантный стройный мужчина в смокинге и с зализанными назад темными волосами стоял возле задней двери машины, из которой выходила женщина в вечернем платье. Сосредоточившись на даме, он отвернулся от фотографа, тем самым скрыв свое лицо. Он протягивал ей руку; на ее длинном, стройном запястье не виднелось ни единого украшения. Одна изящная ножка в туфельке на высоком каблуке высовывалась из автомобиля, можно было разглядеть лишь тонкую лодыжку и бледное лицо над тяжелым меховым воротником. Но что это было за лицо! Меня покорила не его красота. Моя мачеха, Сьюзан, была профессиональным фотографом. Она учила меня, что делать фотографии так, чтобы большинство людей захотели посмотреть на них, не вдумываясь, несложно. Секрет профессионализма заключен в том, чтобы найти спрятанное под очевидной красотой и вычислить, что же именно притягивает взгляд зрителя.

Блестящие волосы и светлые глаза лучились энергией; постановка плеч и груди показывала уверенность, которой я обычно не замечала у столь молодых женщин. Но заставило меня остановиться и подойти ближе именно выражение ее лица. Рот был приоткрыт, словно она что-то говорила, и я непроизвольно подалась вперед, будто хотела расслышать ее слова. Приглядевшись к ее глазам, я подумала, что все же смогла расслышать: Помогите.

– Мэдди? Ты идешь? – обернулась Арабелла.

– Извини. Загляделась на фотографии.

Прежде чем отвернуться, я отметила изящную сумочку в форме коробки в правой руке женщины и бледность пальцев на фоне темной ткани.

– У тебя еще будет время полюбоваться ими. Ты видела дедушку и бабушку Колина на их свадьбе? Это происходило перед войной, его дед был в армейской форме, хотя, я уверена, он не служил. Но выглядел он довольно стильно. Колин, помнишь, как мы раньше играли в переодевания, и ты щеголял в этой самой форме?

– Хватит, Белла.

Колин обернулся и пристально посмотрел на свою двоюродную сестру.

Я двинулась за ними по коридору – мимо большой фотографии в золотой овальной рамке с невестой в белом и женихом в мундире. Они казались совершенными в своей красоте и невинности и выглядели такими молодыми и преисполненными надежд, что на них было почти больно смотреть. Жених держал головной убор в руке, демонстрируя густые темные волосы. Он склонился к своей невесте, словно не мог находиться вдали от нее. Ее маленькая кисть покоилась на сгибе его руки, прижатой к ее боку.

Я поспешила за Арабеллой.

– Он пережил войну?

И тут же пожалела, что спросила; если он не пережил, я не хотела слышать об этом.

– Дэвид? Ой, да. Слава Богу. У него и Софии был один-единственный ребенок, Джеймс – отец Колина, но все говорят, что они прожили долгую и счастливую жизнь.

– Это радует. – Моя радость выглядела чрезмерной, учитывая, что я никого из них не знала. И все же одна из причин моей любви к старым фото – истории, незримо присутствующие за ними.