Осколки прошлого

– Я знаю, ты любишь сэндвичи. Я подумал, мы могли бы сходить туда вместе. Если, конечно, ты не хочешь взять кого-то другого.

– Это просто здорово, пап. Спасибо.

Он поболтал бурбон в стакане, но так и не выпил.

– Тебе нужно поесть.

Энди откусила сэндвич. Она подняла глаза на Гордона. Он снова приглаживал свои усы, проводя по ним двумя пальцами так же, как между лопатками Мистера Мяукинса.

– Не представляю, что происходит в голове у твоей матери.

Челюсти Энди скрежетали друг о друга, пока она жевала сэндвич. С тем же успехом она могла есть картон, обмазанный пастой.

– Она велела сообщить тебе, что оплатит твой долг за обучение.

Энди подавилась очередным куском.

– Я точно так же отреагировал.

Долг Энди был у них больной темой. Гордон предложил ей рефинансировать долг, чтобы не платить ежемесячно почти 800 долларов только по процентам, но по какой-то причине, известной лишь ее подсознанию, она умудрилась пропустить крайний срок для сбора документов.

– Твоя мать хочет, чтобы ты вернулась в Нью-Йорк. Исполнила свои мечты. Она сказала, что поможет тебе с переездом. Финансово. Внезапно она стала очень свободно распоряжаться деньгами.

Энди пыталась языком отлепить арахисовое масло от своего нёба.

– Сегодня ты можешь остаться на ночь у меня. Завтра мы что-нибудь придумаем. План. Я… я не хочу, чтобы ты возвращалась в Нью-Йорк, милая. По-моему, ты никогда не была там счастлива. Мне показалось, что он забрал частичку тебя; забрал что-то из твоей «эндивости».

Энди с оглушительным звуком сглотнула.

– Когда ты вернулась домой, ты так хорошо себя проявила, заботясь о маме. Очень хорошо. Но, может, от тебя слишком многого хотели. Может, мне стоило помогать больше или… Я не знаю. На тебя столько всего свалилось. Такое давление. Такой стресс. – Его слова были полны отчаянного раскаяния, будто это он был виноват, что у Лоры нашли рак. – Мама права, тебе надо начать жить своей жизнью. Построить карьеру и, может, ну, я не знаю, может быть, однажды завести семью. – Он поднял руки, чтобы остановить ее возражения. – Я знаю, что немного опережаю события, но в чем бы ни была проблема, я не думаю, что переезд в Нью-Йорк – это решение.

Взгляд Гордона переместился в сторону телевизора. Что-то привлекло его внимание.

– Это же… из твоей школы… как ее…

Вот сволочь.

Си-эн-эн охарактеризовал Элис Блэдел, одну из подруг Энди в школе, как «близкого друга семьи».

Энди нашла пульт и включила звук.

– …всегда была такой крутой мамой, – рассказывала репортерам Элис, которая не разговаривала с Энди больше десяти лет. – Можно было, знаете, поговорить с ней о своих проблемах, и, ну, она никого не осуждала, понимаете? – Элис пожимала плечами при каждом слове, словно ее били током. – Я не знаю, так странно было смотреть на нее на видео, потому что, ну, понимаете, ты такой: вау, это же миссис Оливер, но потом все как в «Убить Билла», когда мама абсолютно нормальная при своем ребенке, а на самом деле втайне она машина для убийств.

Рот Энди все еще был набит арахисовым маслом, но она смогла выдавить из себя эти слова:

– Машина для убийств?

Гордон забрал у Энди пульт. Выключил звук. Уставился на Элис Блэдел, которая по-прежнему разевала рот, хотя вообще ни черта не знала.

Энди налила еще виски в свой пустой стакан. Элис ушла с показа «Убить Билла», потому что, по ее словам, фильм был глупым, и теперь использовала его как культурную параллель.

Гордон произнес:

– Уверен, что она еще пожалеет о том, как выбирает выражения.

Как она пожалела о том, что подхватила остроконечные кондиломы у Адама Хамфри.

Он попытался заговорить еще раз:

– Я не знал, что ты снова общаешься с Элис Блэдел.

– Я и не общаюсь. Она эгоистичная корыстная сучка. – Энди проглотила весь бурбон за один присест. Закашлялась, когда он внезапно обжег ей горло, и налила еще.

– Может, тебе стоит…

– Они машины поднимают, – выпалила Энди, хотя хотела сказать не совсем то. – Матери, я имею в виду. Ну, на адреналине, когда они видят, что их дети в опасности. – Она подняла руки, изображая процесс поднятия перевернутого автомобиля.

Гордон пригладил усы двумя пальцами.

– Она была такая спокойная, – сказала Энди. – В дайнере.

Гордон откинулся на стуле.

Энди продолжила:

– Люди кричали. Это было ужасно. Я не видела, как он стрелял. Первого выстрела не видела. А второй уже видела. – Она потерла ладонью подбородок. – Знаешь, как говорят в кино: «Я тебе башку снесу»? Так это и происходит. На самом деле так это и происходит.

Гордон сложил руки на груди.

– Мама побежала в мою сторону. – Картина снова встала у нее перед глазами. Крошечные кровавые точки как веснушки на лице Лоры. Ее руки, выброшенные вперед, чтобы стянуть Энди на пол. – Она выглядела испуганной, пап. Это был единственный момент, когда я помню ее испуганной.

Он молчал.

– Ты смотрел видео. Ты видел, что я делала. Ничего я не делала. Я была в панике. Совершенно беспомощная и бесполезная. Поэтому… – Она с большим трудом смогла облечь свой страх в слова. – Поэтому мама злится на меня? Потому что я струсила?

– Совершенно точно нет. – Он решительно замотал головой. – Нет такого понятия как трусость в подобных ситуациях.

Энди задумалась, прав ли он и, что важнее, согласна ли с ним ее мать.

– Андреа…

– Мама убила его. – Произнеся эти слова, она будто проглотила пылающий кусок угля. – Она могла бы забрать у него пистолет. Ей хватило бы на это времени – чтобы нагнуться и взять его, а вместо этого она выпрямилась и…

Гордон ее не прерывал.

– Ну правда, ведь хватило бы ей времени? Или нет смысла думать, что она была способна принимать рациональные решения? – Энди уже не ждала ответа. – Она выглядела спокойной на видео. Безмятежной, как ты выразился. Но, может, мы оба правы, потому что на самом деле у нее не было никакого выражения. Ничего, понимаешь? Ты видел ее лицо. Сама будничность.

Он кивнул, но не прервал ее.