Каждый час ранит, последний убивает

Его лишили неба и поместили за решетку. Его лишили природной стихии, и он оказался в холодном пригороде Парижа. Ни семьи, ни свободы.

Я чувствую себя так же, как он.

Поскольку Сефана не удостоила его имени, я решила назвать его Атэк. На арабском это означает «породистый».

У всех должно быть имя. Если у тебя есть имя, значит ты существуешь.

Выбрать щеглу имя – как будто показать ему, что он для меня что-то значит.

Мои родители тоже выбрали для меня имя. Но я больше не имею права его носить.

Вначале Атэк был очень беспокойным. А сейчас он обессиленно сидит у металлических прутьев клетки, и требуется бесконечное терпение с моей стороны, чтобы хоть чуть-чуть его покормить.

Я слушаю его, как только у меня появляется свободная минутка. Я слушаю его и говорю с ним.

Потому что я знаю, как ему грустно, в каком он отчаянии.

* * *

Я нашла ее, когда убирала в комнате девочек. Я давно смотрю на нее, и поскольку ее не перекладывают, я решила, что Адине она больше не нужна.

Это книга, чтобы научиться читать. В ней картинки с животными и предметами, а под ними – слова. Я уже говорю по-французски, поэтому чувствую, что смогу.

Я соорудила за стиральной машиной тайник. Положила туда книгу, несколько листов в клеточку и ручку. Это мои военные трофеи, украденные у детей Сефаны. Раз она не желает отправлять меня в школу, я сама выучусь. Посмотрим, так ли я тупа, как она говорит…

Пришла зима, и вчера на землю упало несколько снежинок. Было красиво до слез. А я и плакала. Сефана спросила меня, почему я «реву». Я ответила, что скучаю по маме. «Когда ты забудешь о ней, в конце концов?!» – прокричала она, выходя из комнаты.

Через месяц будут рождественские праздники. Наверное, это самое прекрасное время для детей. Для меня же это означает еще больше работы.

Я не надеюсь получить подарков. Может быть, мне дадут доесть чуть больше остатков с тарелок и положат кусок праздничного пирога.

Но я смогу полюбоваться на елочные фонарики и взять тайком несколько конфет из открытых коробок. Я засуну их поглубже в карман, а потом съем у себя в уголке.

В общем-то, Рождество – это не так уж и плохо.

* * *

Сегодня после обеда зайдет Межда, двоюродная сестра Сефаны. Она приходит два или три раза в месяц, всегда без мужа, но иногда берет с собой сына Изри.

Изри четырнадцать, почти пятнадцать лет, и он уже красивый юноша с серыми глазами. Если Фадила дома, они вместе играют в приставку, пока их матери беседуют на нашем языке. Сегодня Фадилы нет. Так что Изри скучно. Он уставился в телефон, полуразвалившись на диване.

Я уже несколько раз замечала у него на лице синяки, а однажды даже видела, как он пришел в ортопедическом воротнике. Я спрашиваю себя, не таинственный ли отец в этом виноват. Может быть, Изри – просто задира или занимается каким-нибудь единоборством…

Я подаю чай Сефане и Межде, потом возвращаюсь в кухню. Изри идет за мной.

– Дай попить, Тама, пожалуйста?

От его «пожалуйста» я краснею. Я ему улыбаюсь и подаю баночку кока-колы.

– Спасибо.

Вместо того чтобы вернуться в гостиную, он остается в кухне и наблюдает за мной. Я чувствую на себе его взгляд, это очень странное ощущение.

– Что это? – спрашивает он у меня.

– Курица, фаршированная лимонами.

– Супер пахнет!

Он встает рядом со мной и бросает взгляд в латку.

– Ты волосы постригла? – удивляется он.

Я съеживаюсь:

– Их Сефана обрезала.

– Зачем?

– Не знаю.

– Тебе идет.

Он не представляет, до какой степени меня успокаивают его слова. Легкие заполняются воздухом, голова гордо выпрямляется. Это один из самых прекрасных дней в моей жизни.

13

Солнце встало час назад, а Габриэль так и сидел в кресле. Он смотрел, как девушка, не переставая, боролась за свою жизнь. Незнакомка оказалась удивительно живучей.

Она напоминала ему Лану, несмотря на то что внешне они похожи не были. Может быть, просто обе были красивыми.

Он потянулся и бесшумно вышел из комнаты. Приготовил себе кофе, открыл Софоклу дверь, потом сел за компьютер. Он внезапно понял, что накануне забыл посмотреть почту, чего с ним никогда не случалось. Девушка, которая ворвалась в его жизнь, заняла в ней слишком много места.

Пришло время ей исчезнуть.

Одно письмо привлекло его взгляд. Оно было от леди Экдикос. Краткое и четкое, как обычно.

Здравствуй, Габи. Думаю о тебе и обнимаю.

У Габриэля сжались кулаки. Участился пульс. Он откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Эти несколько слов, кажущиеся безобидными, означали много.

Они означали смерть.

14

Тама заболела. Иногда с ней это случается. Насморк, ангина или бронхит. Но на этот раз дело посерьезней. У Тамы температура, высокая температура. Она едва стоит на ногах, и ей кажется, что мозг словно плавится в кипящей воде, а ноги голые, ледяные. У нее ужасно болит голова, все тело ломит.

Несмотря на это, она приготовила обед и убрала в доме.