Оплот добродетели

У Лотты были отчеты.

В том числе и спасательной службы, но были они какие-то… слишком уж одинаковые, будто подсмотренные друг у друга. А главное, собственная служба безопасности настоятельно порекомендовала не вникать в детали.

И Шарлотта совету вняла.

В конце концов, тогда ей было девятнадцать и она только-только осваивалась с новой для себя ролью.

– Если, конечно, вам можно говорить… – она все же отступила на шаг, чтобы полюбоваться белыми звездами лилий, которые одна за другой поднимались над черной бездной воды.

– Уже можно, – Кахрай тоже остановился. – Теракт.

– А разве?..

– Есть, конечно, – ответил он на невысказанный вопрос. – Увы, сколь бы прогрессивным общество ни было, всегда найдутся те, кто точно знает, каким оно должно быть на самом деле…

Это все колокольчики виноваты.

Их аромат, который дурманил и пьянил, хотя как раз таки к алкоголю Кахрай был невосприимчив. А вот колокольчики… люминесцирующие лепестки в рыжих волосах.

И на коже.

И на блузке, что оказалась почти прозрачной, хотя Лотта этого и не замечала. Или, скорее, делала вид, что не замечает. Лепестки ложились на кожу и таяли, оставляя тусклый свет, и казалось, что светиться начинает сама девушка. Ее хотелось потрогать.

Даже не так.

Ее хотелось.

И потрогать в том числе.

Кахрай вцепился в спинку кресла, тихо радуясь, что он здесь не один. Проклятье… а там, на базе, в сезон цветения, конечно, здорово пахло, и всем по-разному. Кому-то бражкой, кому-то вином, еще кто-то утверждал, будто запах апельсиновый или вот духов, причем однажды нашлись идиоты, что сцепились, споря, каких именно духов… потом-то и велено было респираторы использовать.

Надо было бы…

Или нет? Хороша романтика. В респираторе.

– Там на самом деле глупо донельзя вышло, хотя глупость в итоге большой кровью обернулась.

Она чуть отстала, остановилась, сложив руки на высоком бортике и глядя вниз, на черную воду и белые цветы.

– Группа активистов выступала против расширения горной добычи. Сперва проводили онлайн-митинги, сборы подписей. Устраивали флешмобы в поддержку. Потом кому-то показалось, что этого недостаточно.

Лицо Шарлотты скривилось, будто она вот-вот заплачет.

– И ребята решили устроить небольшую диверсию. На их беду, они оказались в достаточной мере образованными и талантливыми, чтобы получилось… как получилось.

Та история осталась в памяти огненным кольцом, в котором медленно истаивали остатки защитного купола.

– Кто-то разработал схему взрывного устройства. Кто-то добыл пакеты со стаб-взрывчаткой.

Шарлотта кивнула.

– Кто-то сумел пробить систему и подключиться к ней. Они вошли. Оставили заряды. И ушли. А потом отдали приказ…

Они плакали.

Каялись.

Кричали, что это во благо всего человечества, что именно жертвы и привлекают внимание к проблемам…

– Там ведь просто астероидный пояс, – тихо произнесла Шарлотта и оглянулась, будто пытаясь найти поддержку. – Ни тени жизни. Разведка была полной. И добыча велась давно. Завод тоже поставили задолго до… и купол при нем. Многие ведь с семьями переселялись. Потом, после реконструкции и расширения.

– Они не хотели никого убивать. Не подумали просто, что заряды сдетонируют одновременно. И что совокупной силы хватит, чтобы повредить блоки ядерного синтеза. Что на складах сжиженный газ, в том числе и кислород. Что купол жилого сектора не рассчитан на подобные нагрузки… да ни о чем они не думали.

Кахрай стиснул кулаки. Сколько лет прошло, а надо же, память еще жива. И боль. И непонимание, и не только у него, но и у остальных, кто решил спуститься. Приказа не было. Добровольно.

На свой страх.

На совокупный риск.

И ведь жребий бросать пришлось, выбирая, кто останется, потому что оставаться никто не хотел. Понимали…

– Двести семьдесят шесть человек, – очень тихо произнесла Лотта, отворачиваясь. – Двести семьдесят шесть… просто потому, что не подумали?

– Да.

Надо же. А ведь число точное. И откуда знает? В новостях говорили о десятках пострадавших, но точную цифру никто не называл.

– Повезло, что жилой сектор перестроили незадолго до аварии. Хотя и не полностью.

Шарлотта вздохнула так, будто это она была виновата.

– Часть переборок уцелели и даже сохранили герметичность. Собственно, там и спаслись…

Раненых почти и не было, разве что по мелочи. А в остальном…

– Мы трижды спускались. В последний раз вывозили вдвое больше, чем положено, но… фон стал слишком уж жестким, защита и та не спасла бы. Да…

– Значит, вы герой? – поинтересовалась она.

А Кахрай лишь плечами пожал. Герой? Вряд ли… просто работа такая. Была.

– А что с ними стало? С теми, кто…

– Двое повесились. Один свихнулся. Сказали, что без шансов. Проходит реабилитацию. А главаря судили.

Наглый пацаненок, искренне уверенный, что ничего-то ему не сделают, ведь у него и отец, и дядя в Совете Созвездия, а стало быть, как обычно, поругают, может, запрут на месяцок в родовом поместье, и только-то. Он и держался этак снисходительно, так, что хотелось разбить наглую его рожу.

И слова цедил сквозь зубы.