Портрет моего мужа

Если потребует моего голема… я… отдам? Работу всех потерянных для жизни лет? В обмен на свободу? Хорошая сделка?

– Хорошо, – Мар вытащил портсигар. – Не возражаешь?

– Раньше ты не курил…

– Да… работа нервная. Не представляешь, сколько вдруг появилось друзей, полагающих, будто только их стараниями я добился места. Проклятье, ты бы знала, как они меня достали… одним квоты увеличить, другим подряд организовать. Третьи и вовсе хотят невозможного. А еще моя семейка, чтоб ее…

Сигареты были тонкими, кофейного цвета и ароматом обладали сладким, терпким. Такие подошли бы девице, но и Мар умудрялся выглядеть органично.

– Меня хотят убить, – сказал он, выпустив облачко темного дыма.

Я чихнула.

– Извини…

– Да нет, кури, – над печью приходилось нюхать и куда более отвратительные вещи. Дым же… карамельный. Точно. – Но не удивлена. Ты редкостный засранец…

– Стараюсь.

– Это не комплемент.

Куча ветоши в углу зашевелилась, а я замерла: если Мар обернется…

…оно было небольшим, мое последнее творение. И металл я не просто покрыла пленкой кристалла, но сделала пленку многослойной, способной к изменению цвета, а потому в куче тряпья темного голема, почти сроднившегося с этой кучей, рассмотреть было крайне затруднительно.

Но Мар…

Я покачала пальцем, и голем замер.

Он получился на редкость сообразительным, как по мнению сала, даже чересчур, хотя я не рискнула бы говорить о разумности.

– Это кто-то из моих… не знаю… матушка? Я отказался делать ее любовника министром. Не потому, что он любовник матушки, но просто он невероятно тупой самовлюбленный ублюдок.

Голем слегка шевелил передней парой конечностей, будто прислушиваясь к Мару.

– А матушка, кажется, растеряла остатки разума… влюбилась она… в ее-то годы… впрочем, не важно. Пусть бы любилась, я не мешаю… Сауле тоже… требует свою долю в верфях, но пускать ее нельзя, потому что у нее талант разрушать все, до чего она дотягивается. Я плачу содержание, но ей мало. Лайма до сих пор злится из-за тебя. В свете ей время от времени напоминают… сын мой… юноша со странностями. Дочь слишком юна, благо, Лайма не слишком ей интересовалась, поэтому не успела испортить.

– Зачем ты мне это рассказываешь?

– Я хочу, чтобы ты отправилась со мной на Бейвир. Мне придется умереть…

– В смысле…

– В прямом. На меня трижды покушались.

– И ты… это лишено смысла, – я присела и расправила юбки, стараясь не смотреть в угол, где голем копошился в тряпье, цепляя его на спинку, которая покрылась острыми шипами. Он подберется ближе. Он пока не решил, представляет ли чужой человек – а жителей острова он успел запомнить – опасность. Но оставлять его без присмотра малыш не был намерен.

Спасибо.

– Сам подумай. Если ты умрешь, то… во-первых, тот, кто займет твое место, точно не станет продвигать любовника твоей матери. А с живым, с тобой можно договориться. Далее. Верфи. Кому они отойдут? Подозреваю, что не Сауле. Только полная дура может рассчитывать, что ее пустят в правление. А Сауле, насколько помню, не так уж глупа… что до твоей жены. Лайма имеет шанс стать первой после королевы. И все, кто еще вчера над ней посмеивался, заткнутся. Думаешь, она этого не осознает?

Мар отломил пепел о край глиняной тарелки.

– Я тоже про это думал… и так, и этак… только, понимаешь, это не мог быть чужак. Не мог! Я никому не рассказывал, что не переношу розовый перец. Не просто не люблю, но у меня горло отекает, задыхаться начинаю. И вот как-то за семейным ужином подали крем-брюле с цитрусовой глазурью. Благо, не успел съесть много… все свалили на новую помощницу кухарки, как раз третий день трудилась. Она, правда, клялась, что розовый перец не использовала, что его и на кухне-то не было никогда. Мне повезло в тот раз.

– Случайность? – предположила я, подвигая ногу.

И голем мигом шмыгнул под юбку.

Острые коготки пробили и гетры, и чулки из местной толстой шерсти, чуть царапнули кожу.

– Знаешь… я почти себя убедил, что да, случайность, пока однажды вечером не споткнулся на лестнице. На ровном, мать его, месте! – он загасил остаток сигареты. – Я его вдоль и поперек излазил… Если бы не зацепился тогда за перила… а я ведь из кабинета с бумагами выхожу… как правило… руки заняты… тогда просто что-то понадобилось, не помню, что именно… ерунда какая-то, а колокольчик, которым Кириса вызываю, пропал куда-то. Я и выскочил. Быстро. Помню, злился, что отвлекаться приходится, а пол вдруг из-под ног вывернулся…

Коготки исчезли, но ногу мою обвили конечности голема, сомкнулись сомнительного свойства украшением.

– И главное, ничего… ни следа… я уже не только магию искал, хотя бы нитку какую, которую поперек лестницы натянули, но нет. В третий раз букет появился. Вроде обыкновенный, но… слышала про шермский многоцветник?

Я кивнула.

Кто ж не слышал. Дурманный цветок с тягучим плотным ароматом, который на одаренных оказывает престранное влияние. Сперва отмечается немалый прилив сил, в скором времени, однако, сменяющийся беспричинной тоской.

Сила выходит из-под контроля, а в голове появляются мысли крайне нехорошего свойства.

– Я не сразу понял… то есть, я бы, наверное, вообще не понял, если бы не Кирис… снял меня с башни. Как я там оказался? Не помню. Но помню, что очень хотел шагнуть в пустоту. Полетать. До сих пор… – Мар стиснул кулаки до побелевших пальцев. – Во сне вижу этот край… и желание такое… почти непреодолимое. Понимание, что все вокруг напрочь лишено смысла, что… только в смерти он есть.

Ого… а вот это уже не случайность.

Шермский многоцветник не растет на островах. Разве что… в оранжереях.

– Верно. Моя матушка увлекается разной… экзотикой.

Я поежилась.

– У нее изрядно… всякого собралось. Пытались расследовать…

– Без результата?

– Отчего же… мой камердинер сбежал. На него и свалили вину. Объявили имперским шпионом.

– Ты не веришь?

– Он был клятвой крови связан. Правда об этом знали я и Кирис.

Что за Кирис такой, которому этакое доверие оказано?

– И при чем здесь я? Ты не подумай, я сочувствую…

Теперь, держа в руках бумагу, которая высочайшею волей даровала мне свободу от брака, я была готова проявить милосердие. И даже пожалеть уже, к счастью, бывшего мужа.