О, счастливица!

– У тебя почти закончился «Чарли», – заметила Триш.

Деменсио раздраженно кивнул. И впрямь проблема. Нужно использовать запах, который не узнают благочестивые верующие, – иначе это вызовет подозрения. Однажды он экспериментировал с «Леди Стетсон» и чуть не прокололся. Третья паломница в очереди, старушенция-кассирша из банка в Хантсвилле, моментально пронюхала: «Ишь, у Девы-то Марии слезы от Коти!»

Женщину аккуратно оттеснили от святыни, от греха подальше. Деменсио поклялся себе быть осторожнее. Ароматизация слез Мадонны – изящный штрих, думал он. Набожные души, так долго ожидавшие под жарким солнцем Флориды, заслуживали большего, чем просто капель соленой воды на кончиках пальцев, – это же, в конце концов, мать Иисуса, ради всего святого. Ее слезы обязаны пахнуть особенно.

Жена держала пластиковую бутылку, пока Деменсио выливал туда остатки духов «Чарли». Триш вновь изумилась, какими маленькими, совсем детскими были его смуглые руки. И крепкими. Он мог бы стать прекрасным хирургом, ее муж, будь у него шанс. Родись он, скажем, в Бостоне, штат Массачусетс, вместо Хайали, Флорида.

Деменсио вставил емкость обратно в Мадонну. Тонкие прозрачные трубочки шли внутри статуи от крышки бутылки к векам Мадонны, где умный Деменсио просверлил дырочки размером с булавочное острие. Черная трубка потолще тянулась по всей длине статуи и выходила из другого отверстия в ее правой пятке. Черный воздухозаборник соединялся с маленькой резиновой грушей, на которую можно было давить рукой или ногой. Сжатие груши приводило к тому, что фальшивые слезы по двум трубочкам попадали из бутылки прямо в глаза.

Тут требовалось особое искусство, и Деменсио мнил себя одним из лучших в своем деле. Слезы у него получались маленькие, едва различимые, и капали с интервалами. Чем дольше задерживалась толпа, тем больше прохладительных напитков, «ангельских бисквитов», футболок, библий, освященных свечек и солнцезащитного крема люди покупали. Разумеется, у Деменсио.

Почти все в Грейндже знали, чем он промышляет, но никто особо не болтал. Некоторые и сами были слишком заняты собственным жульничеством. К тому же туристы есть туристы, и если добраться до сути морального аспекта, нет большой разницы между Микки-Маусом и стеклопластиковой Мадонной.

«На самом деле мы продаем лишь надежду», – говаривала Триш.

«Я лучше буду впаривать религию вразнос, чем липового грызуна», – говаривал Деменсио.

Он зарабатывал неплохие деньги, хотя и не был богат и, вероятно, никогда не будет. В отличие от мисс Джолейн Фортунс, чье неожиданное, поразительное и незаслуженное везение он сейчас и обдумывал.

– Сколько она выиграла? – спросил он жену.

– Четырнадцать миллионов, если это правда.

– Она не уверена?

– Не говорит.

Деменсио фыркнул. Любой на ее месте давно бы с гиканьем и воплями носился по всему городу. Четырнадцать миллионов баксов!

– Сказали только, что выиграли два билета, – продолжила Триш. – Один купили где-то в Хомстеде, другой – в Грейндже.

– «Хвать и пошел»?

– Ага. Вычислили просто: за всю неделю было продано двадцать два билета «Лотто». Двадцать один учтен. Осталась только Джолейн.

Деменсио снова собрал Мадонну.

– И что она поделывает?

Соседи говорят, сообщила Триш, что Джолейн Фортунс все утро не выходила из дома и не отвечает на телефонные звонки.

– Может, ее там и нет? – спросил Деменсио. Он понес Мадонну в дом. Триш пошла следом. Он поставил статую в углу, рядом со своей сумкой для гольфа. – Давай-ка сходим к ней, – вдруг сказал он.

– Зачем? – Триш не поняла, что задумал муж. Они были едва знакомы с Фортунс, только здоровались.

– Отнесем ей ангельских бисквитов, – предложил Деменсио. – Вполне по-соседски в воскресное утро. В смысле, почему бы, черт возьми, и нет?

Два

Джолейн Фортунс не ожидала увидеть на крыльце Триш и Деменсио, а Деменсио не ожидал настолько увидеть ноги Джолейн. Она вышла в персиковом спортивном бюстгальтере и небесно-голубых трусиках.

– Я не готовилась к визитам, – сказала она сонным голосом.

– Мы зайдем в другой раз, – пискнула Триш.

– Что там у вас?

– Пирог, – ответил Деменсио.

Он был до глубины души поражен прекрасно накачанными икрами Джолейн. Как ей это удается? Он никогда не видел, чтобы она бегала.

– Давайте заходите, – пригласила она, и Деменсио, вывернувшись из захвата жены, прошел внутрь.

Они стояли, каждый держась за свой край тарелки с пирогом, пока Джолейн вышла надеть джинсы. В маленьком опрятном доме не наблюдалось и следа постлотерейного празднования. Триш заметила симпатичное пианино в гостиной, Деменсио глазел на аквариум, полный малюток-черепах – штук пятьдесят; черепахи шлепали лапами и таращились через стекло.

Он спросил Триш:

– Хотел бы я знать, это-то все к чему?

– Тише ты. Это просто домашние питомцы.

Джолейн вернулась, убрав волосы под бейсболку, что показалось Деменсио интригующим и сексуальным – и сам жест, и стиль. Джолейн сообщила Триш, что пирог на вид аппетитный.

– Ангельский бисквит, – объяснила жена Деменсио. – Рецепт моей бабушки. Со стороны матери.

– Присаживайтесь, пожалуйста. – Джолейн отнесла тарелку на кухонный стол.

Триш и Деменсио чопорно сели на старинный двухместный диванчик вишневого дерева.

– Ваши черепахи? – осведомился Деменсио

– Хотите себе такую? – широко улыбнулась Джолейн Фортунс.

Деменсио покачал головой. Триш, в порядке объяснения:

– У нас ревнивый котяра.

Джолейн сняла целлофановую обертку с пирога, отломила кусок. И невозмутимо отправила его в рот.

– Какими судьбами, ребята?

Триш покосилась на Деменсио, ерзавшего на диване.

– Ну, – сказал он, – тут вот какое дело: мы узнали о вашей удаче. Понимаете… – Джолейн и не думала спасать положение. Она смаковала ангельский бисквит. Деменсио продолжил: – О лотерее, я имею в виду.

Ее изящная темная бровь удивленно изогнулась. Джолейн дожевывала. Деменсио неумело пытался нащупать стратегию. Женщина казалась слегка чокнутой.

На помощь пришла Триш: