Никогда

Все. Короткая история.

Заново.

Маме стало плохо в понедельник рано утром. Мы еще спали, когда пришла бабушка Нильда, она осталась с нами. Вечером я попросила папу отвезти меня к маме, он сказал, мы пока не можем ее проведать, потому что она в отделении интенсивной терапии. Поехали на другой день утром. Мама была спокойная и грустная. Ее подключили к тысяче каких-то проводков и аппаратов.

Я села рядом с ней. Мама медленно выпрямилась и сказала:

– Позаботься о Мэгги. Знаю, она еще маленькая и порой несносная, но вы есть друг у друга.

– Мам, не говори так! Ты заболела всего два дня назад, ты поправишься. Позвони дедушке, у него наверняка есть друзья врачи.

– Фьоре, мне введут анестезию и посмотрят, можно ли меня вылечить, но врачи не знают, проснусь я после укола или нет. Доченька, я никогда и ни за что не перестану тебя любить, что бы ни случилось.

Мама притянула меня к себе, она была горячая. Мы немного полежали в обнимку.

– Позови Мэгги и папу.

Мэгги взобралась на кровать и улеглась на маму, осыпая ее поцелуями. Мама говорила с ней, но сестра, кажется, не поверила ей, потому что не заплакала, а потом бабушка увезла ее домой.

Я осталась в приемном покое.

Немного погодя медсестра пригласила меня войти и поцеловать маму.

Два дня мама спала, а мы ждали. Уезжали домой и возвращались в больницу. Утром в четверг папа вышел из палаты и сказал, что мама умерла. Вот так все и было.

Глава 2

– Приехали, Фьоре. Я возвращаюсь в больницу. До встречи. Держись.

Я осталась стоять перед дверью в подъезд.

Я поднялась на свой этаж и зашла домой, бабушка вопросительно посмотрела на меня.

– Чего? – спросила я.

– Ну что?

– Папа не сказал? Не сказал?!

Бабушка разрыдалась и ушла, а Мэгги обхватила меня за ноги:

– Где мама?

И мне пришлось сказать ей, произнести те же слова, какие я услышала от папы:

– Мама умерла.

– Когда она разумрет? – не поняла Маргарита.

– Никогда.

– Никогда?

– Никогда, малышка, никогда. Мама больше не вернется.

– Почему-у-у-у-у-у?! Хочу к маме! – завыла Мэгги.

– Тихо! Она УМЕРЛА! ПОНИМАЕШЬ? УМЕРЛА!

– Фьорелла Амато! – прогремела бабушка, подхватила Мэгги на руки и прижала к себе.

Я бросилась в свою комнату и посильнее хлопнула дверью, не помогло – все равно слышно, как Мэгги ревет.

Я позвонила Каролине, моей тете. Занято. Писать ничего не стала. Да и что тут напишешь?

Меня разбудила бабушка Нильда, я так и не вспомнила, что мне снилось.

– Одевайся, все собираются.

– Кто – все?

– Поминки справим дома. Твоя мама не хотела обращаться в похоронное бюро. И от гроба отказалась. И от похорон. Ее кремируют.

В голове зазвучал мамин голос: «Когда меня достанут из холодильника, пусть сразу сунут в печь. Не надо церемоний». Слушать ее было тревожно, и я представляла себе пиццу из супермаркета и смеялась, а теперь оказалось, ничего смешного.

– Бабушка, зачем все собираются?

– Побыть с нами.

– Я не хочу никого видеть. Хочу побыть одна.

– Так принято. Люди должны горевать вместе и поддерживать друг друга.

– Не хочу, чтобы меня поддерживали какие-то чужие люди.

– Фьоре, пожалуйста, не спорь и одевайся.

– Зачем?

– Потому что я тебя прошу.

– Я в душ.

– Потом помоешься. Сейчас гости придут, а ты в полотенце по коридору ходишь.

Я встала с постели, ничего не ответив.

Зашла в комнату родителей. Все перевернуто вверх дном. Мамина пижама валяется на кровати, рядом сумка вывернута наизнанку, все вещи рассыпаны вокруг. Носовые платки, солнечные очки, блеск для губ, блокнот, шейный платок. На спинке стула синее платье в желтый горох и два лифчика. На полу трусики, чулки клубком и мешок. На прикроватном столике, как всегда, гора книг, стакан воды и серьги – кольца с синими камешками, которые мама надевала каждое утро, как проснется. Я поглядела на них, одно кольцо продето в другое. Я разъединила серьги, приложила к своим ушам – я ношу совсем другие – и сунула мамины в карман. На дне стакана с водой образовались пузырьки, воду я выпила залпом. Немного прибралась. Стала собирать одежду с пола; складывала, прикасалась к вещам, как делала бы она, и клала их на комод. Начала заправлять постель. Папину сторону заправила, а мамину не смогла. Легла на ее половину, хотела найти ложбинку от ее тела в матрасе. Подушка пахла мамой, весь дом пах ею – персиками и теплом. Я любила вдыхать ее аромат, когда она обнимала меня: уткнусь ей в шею, она прижмет меня покрепче и втянет носом запах моих волос. В такие моменты все проходило – злость, страх, все плохое.