Последние часы. Книга II. Железная цепь

– Отлично. Я не уступлю тебе ни в одной игре, что бы ты ни выбрал. Хотя я предпочитаю шахматы, ведь, как ты знаешь, они были изобретены в Персии.

Джеймс несколько мгновений пристально смотрел ей в лицо – как ей показалось, на ее губы. Потом опустил взгляд и сосредоточился на игре.

– Я не слышал об этом.

Корделия размышляла над своими фигурами.

– Ты знаешь такую поэму, «Шахнаме»?

– В переводе это означает «Книга царей», – ответил Джеймс. – Сборник персидских легенд.

– Все легенды – правда, – напомнила она. – Так вот, среди прочих в «Шахнаме» есть история о двух принцах, их звали Гав и Талханд. Талханд пал в битве, но когда его тело нашли, на нем не обнаружили даже царапины. Царица, его мать, лишилась рассудка от горя и обвинила Гава в том, что он отравил брата, ведь как может воин умереть на поле боя, не получив ни единой раны? Для того чтобы убедить царицу в том, что она ошибается, придворные мудрецы изобрели игру в шахматы и, передвигая фигуры по доске, показали ей, как разворачивалась битва. Талханд, окруженный врагами, просто умер от истощения. Отсюда и название игры, которое в переводе означает «король мертв». – Корделия проворно протянула руку к доске и сделала ход, который планировала почти с самого начала, классический эполетный мат. – Итак, король мертв. Другими словами, шах и мат.

Джеймс втянул воздух сквозь зубы, чертыхнулся и улыбнулся.

Корделия позволила себе искренне рассмеяться – ей так редко приходилось смеяться от души, забыв обо всех тяготах жизни, что ее лицо совершенно преобразилось.

– Отлично, превосходно, Маргаритка. Ты меня отвлекла, а я поддался на твою уловку.

– А теперь ты пытаешься меня отвлечь, – сказала она, с притворной скромностью складывая руки на коленях.

– Вот как? – Он оглядел ее с головы до ног. – От чего же?

– Я выиграла. Ты обязан откровенно ответить мне на вопрос.

Услышав это, Джеймс сел прямо и отбросил назад волосы, упавшие на глаза.

– Что ж, говори, – произнес он. – Спрашивай, что тебе угодно.

– Алистер, – быстро сказала она. – Я… я хочу знать, почему вы все так ненавидите его.

Выражение лица Джеймса не изменилось, но он испустил долгий, тяжелый вздох.

– Ты ошибаешься, не все ненавидят его, – наконец заговорил он. – Но Мэтью и Томас его очень не любят. Когда мы учились в школе, Алистер был к нам… относился к нам… плохо. Думаю, тебе об этом известно. Также он распространял гадкие слухи насчет Гидеона и Шарлотты. Не он придумал эту мерзость, но он это повторял. Отвратительные слухи причинили сильную боль и Мэтью, и Томасу, поэтому они не собираются прощать твоего брата.

– О, – тихо произнесла Корделия. – Но Алистер… он ведь извинился перед ними? За это, и за все… за все, что было в Академии?

«Как же так, Алистер».

– Справедливости ради скажу, что Мэтью и Томас не дали ему такой возможности, – ответил Джеймс. – Он был не единственным, кто издевался надо мной, над нами, но… сначала мы считали, что он… другой, и поэтому, я думаю, разочарование было сильнее. Прости, Маргаритка. Мне хотелось бы, чтобы ответ на твой вопрос был не таким… грустным.

– А я рада, что ты сказал мне правду. Алистер… он всегда был самому себе злейшим врагом, он уже много лет твердо намерен разрушить свою жизнь.

– Его жизнь не разрушена, – возразил Джеймс. – Знаешь, я верю в прощение. В милосердие. В то, что даже самые дурные поступки можно искупить. – Он поднялся. – Я провожу тебя наверх. Мне кажется, ты устала не меньше, чем я.

Наверх. Вот оно. Корделия снова почувствовала прежнее смятение и растерянность, поднимаясь за Джеймсом по лестнице – предположительно, в их спальню. В комнату, которая принадлежала только ей и Джеймсу, куда не могли заглянуть посторонние, куда не полагалось входить никому из гостей. Там между ними неизбежно должна была возникнуть близость, при мысли о которой ей становилось не по себе.

На втором этаже горел свет. Короткий коридор был ярко освещен настенными светильниками. Джеймс открыл первую дверь и жестом пригласил Корделию войти.

Стены в спальне были выкрашены в голубой цвет, окно выходило в крошечный сад. Корделия заметила заснеженные ветви и серп луны, а потом Джеймс повернул выключатель. Две лампы загорелись по сторонам великолепной кровати с четырьмя столбами, застеленной вышитым покрывалом. Определенно, на этой кровати хватало места для двоих.

Корделия постаралась сосредоточиться на первом предмете, попавшемся ей на глаза – это была резная панель над камином. На мраморной плите были вырезаны зубчатые башни, фрагмент герба Карстерсов.

– Это?..

– Надеюсь, ты не против, – тихо произнес Джеймс, стоявший у нее за спиной. – Я понимаю, что для всего мира ты теперь принадлежишь к семье Эрондейлов, но мне показалось, что тебе захочется иметь напоминание о своей семье.

Корделия, наконец, решилась осмотреться, и взгляд ее скользил по стеганому бархатному покрывалу, шелковому пологу, жаккардовым шторам. Оказалось, что Джеймс подобрал шторы ее любимых оттенков, изумрудного и лилового, как аметист. Те же цвета повторялись в узорах пушистого керманского ковра, устилавшего пол. Райза повесила Кортану на позолоченные бронзовые крючки рядом с кроватью – очевидно, крючки предназначались именно для этой цели. Скамья в оконной нише, достаточно просторная для двоих, была завалена шелковыми подушками с кистями, а по обе стороны окна стояли шкафчики с книгами… с ее книгами. Должно быть, Джеймс заранее попросил Райзу распаковать их – в качестве последнего сюрприза для Корделии.

– Эта комната… – заговорила она. – Это… ты выбрал и устроил все специально для меня.

«Но где же твои вещи? Где же ты сам, Джеймс?»

Обернувшись, Корделия увидела, что он снял золотой фрак, сложил его, перекинул через руку. Волосы его рассыпались, на щеке виднелось едва заметное пятнышко цветочной пыльцы – видимо, случайно задел гирлянду в храме, – а манжета была испачкана вином. Наверное, если бы она поцеловала его, то почувствовала бы вяжущий вкус крепкого сладкого чая. У нее путались мысли, ею владели одновременно неуверенность и страстное желание.

– Я подумал, что твоя спальня должна быть комнатой, где ты сможешь чувствовать себя прежней, – сказал Джеймс. – Где тебе не нужно будет притворяться.

Он пересек комнату, открыл боковую дверь: за ней находилась современная ванная комната с блестящими никелированными кранами и эмалированной ванной. В дальней части ванной комнаты Корделия заметила другую дверь, выкрашенную изумрудно-зеленой краской.

– Зеленая дверь ведет в мою комнату, – продолжал Джеймс, – так что если тебе что-нибудь понадобится, и если ты не захочешь будить слуг, можешь постучать в любое время.

В этот момент Корделии стало ужасно стыдно.

– Весьма разумно, – услышала она собственный голос, тоненький, далекий, неестественный. Многие супруги спали в отдельных комнатах, между которыми находилась общая спальня. Что, во имя всего святого, заставило ее думать, будто Джеймс собирается спать с ней в одной постели? У ее родителей была общая спальня, но это было необычно среди аристократических семей. В этом же доме все устроено по желанию Джеймса, и, конечно же, он захотел, чтобы у него была своя комната.

Вдруг она сообразила, что Джеймс смотрит ей в лицо, ждет ее ответа.

– Я очень устала, – пробормотала она. – Мне нужно…

– Да, конечно. – Он подошел к выходу и на пороге остановился, положив руку на дверную ручку. Когда он заговорил снова, голос его был мягким, лаксовым. – Мы сделали это, правда, Маргаритка? В глазах Анклава мы теперь муж и жена. Мы выдержали этот день. И выдержим все дни, которые нам еще предстоят. – Он улыбнулся. – Доброй ночи.

Он ушел, и Корделия машинально кивнула, глядя ему вслед. Она услышала его шаги в коридоре, потом дверь в соседнюю комнату открылась и снова закрылась.

Очень медленно Корделия закрыла дверь ванной, выключила все лампы, так что комната была теперь освещена лишь колдовским огнем, лежавшим на ее туалетном столике. Один из ящиков комода был приоткрыт, и Корделия увидела аккуратно сложенную ночную рубашку, сбрызнутую ароматной водой для белья. У двери находилась кнопка звонка. Корделия знала: нужно только позвонить, и Райза придет, чтобы помочь ей…

Помочь ей снять платье. Корделия в ужасе замерла. Она не могла, никак не могла сейчас вызывать Райзу. Если она это сделает, служанка немедленно догадается о том, что человек, который должен сегодня снимать с нее платье – Джеймс, – спит в другой комнате и вовсе не намерен проводить ночь с молодой женой. Об этом сразу же станет известно Соне. Мать будет встревожена. Нет, она будет в шоке.

Корделия потянула вниз ворот платья, пытаясь высвободиться из него. Но оно тесно облегало фигуру и было застегнуто на спине на сотню крошечных пуговиц, до которых ей было никак не дотянуться. Она в нетерпении вертелась у зеркала. Может, разрезать проклятое платье мечом? Но нет, Райза найдет его и все равно поймет.

Чувствуя, как бешено колотится сердце, Корделия распахнула дверь в ванную и направилась к зеленой двери. Каблуки ее громко стучали по паркету. Нужно сделать это сейчас, прямо сейчас, немедленно, иначе у нее не хватит духу.

Она подняла руку и постучалась к Джеймсу.

Из комнаты донеслось какое-то шуршание, потом дверь приоткрылась, и на пороге появился Джеймс с озадаченным лицом. Он был без обуви, жилет расстегнут, расстегнуто и несколько верхних пуговиц на рубашке. Золотой фрак лежал на кресле.

Корделия старалась смотреть в пространство, но это не сработало – она обнаружила, что взгляд ее упирается прямо в ямочку в основании его шеи, обычно скрытую под рубашкой. У него была изящная, но сильная шея, и Корделии захотелось вечно любоваться ею; но она напомнила себе, что сейчас нельзя терять хладнокровие из-за тела Джеймса Эрондейла. Она собралась с силами и решительным тоном произнесла:

– Ты должен помочь мне снять платье.