Восточный экспресс

– О Боже, Дари, что это за красота?! – К ней подлетела Эванна. – Это подарок? – Она посмотрела на Ставроса. – Это… вы? Послушайте, у вас бездна вкуса!

– Не сомневаюсь! – Алхимик хмыкнул и шагнул в сторону как раз вовремя: вокруг Дарьи в мгновение ока столпилась вся женская часть лаборатории, а мужская тоже тянула шеи взглянуть, что произвело подобный фурор…

Потом еще пили, ели, травили байки и анекдоты до десяти вечера. В какой-то момент Дарья осознала, что она давно так не веселилась. «А может, и не увольняться? – подумала она. – Что это я, в самом деле, как ребенок? Я же хотела приблизиться к другим граням жизни – ну вот, пожалуйста, что ж теперь бежать из-за первых же искушений? Этак никогда ничего не поймешь и ничему не научишься, так и останешься тепличным растением… Работает же Лари в этом институте, хотя наверняка тоже со всяким сталкивается, и ничего с ней до сих пор ужасного не случилось…»

Вечером на улице было совсем прохладно – не больше пяти градусов. Но, по сравнению с морозами в это же время в Сибири, здесь царило почти лето! Несмотря на выпитое вино, Дарья бодро дошла до остановки трамвая и вскоре уже ехала в сторону Феодосиевых стен. Вагон был почти пуст. Дарья рассеянно глядела в окно, вспоминая прошедший вечер, и внезапно вздрогнула. «Пусть ваш дракон, наконец, поймает себя за хвост…» Почему Алхимик это сказал? Неужели… он о чем-то догадывается?

***

Когда Дарья пришла домой, дети уже спали. Василий с сонным видом вышел в коридор встречать жену.

– Я тебя заждался. Ну что, как отпраздновали?

– Хорошо, было так весело! Мне очень понравилось.

Дарья сняла туфли и, подойдя к мужу, чмокнула в щеку. Он помог ей снять куртку и спросил:

– Как твой подарок, оценили?

– О, да! – Дарья засмеялась. – Аристидис в восторге! Но все решили, что лучший подарок на этот раз сделали мне. Смотри, какая красота!

– Ого! – проговорил Василий, рассматривая кулон у нее на груди. – Кто это тебе такое подарил? Это же целое состояние!

– Да нет, я сначала тоже испугалась, но он сказал: это не слишком дорого, просто места надо знать. Это Севир Ставрос, тот самый Алхимик, помнишь, я говорила? Видишь, уроборос – алхимический символ вечности.

Про «великое делание» она решила не упоминать: с христианской точки зрения, вечность привлекательнее, и Дарья мысленно порадовалась, что вовремя прочла книгу об алхимии. «А все-таки что он имел в виду, сказав про моего дракона?» – опять подумала она.

– Ну, я не знаю, может, это и не очень дорого, – протянул Василий с сомнением, – но это далеко не обычный подарок. – Он слегка нахмурился. – И, по-моему, дарить такое малознакомой женщине это… как-то неприлично!

Дарья растерялась: она не ожидала, что муж посмотрит на подарок Ставроса с такой стороны.

– Какая ерунда! Что ты выдумал? – с досадой проговорила она. – Там так принято, сегодня всем женщинам подарили дорогие вещи, ничего в этом такого нет! Эванне, например, Контоглу знаешь, какое красивое колье преподнес? Лейле серьги подарили, Софии часы… В общем, это обычное дело, все хорошо зарабатывают, могут себе позволить… Что тут неприличного? Ты б еще сказал, что он за мной ухаживает! – Дарья фыркнула. – Вытянул жребий и начал…

Она сердито повернулась и прошла в гостиную, а оттуда в спальню. Василий ничего не ответил, но, снимая и пряча в коробочку кулон, Дарья видела в боковой створке трюмо, что муж стоит в дверях и наблюдает за ней. Неужели ревнует? Вот еще, не было печали! Вынув из волос несколько шпилек, она раздраженно принялась разорять праздничную прическу, ради которой утром встала на полчаса раньше. «Нет, чтобы заметить, как я уложила волосы, или какая у меня красивая блузка…» Блузку она купила нарочно ради нынешнего празднования и впервые надела, обновка ей очень шла, но муж ничего не сказал. Не заметил? Или ему всё равно?.. А впрочем, он почти никогда не говорит ей комплиментов насчет одежды, чего же она хочет? И раньше ее это как будто бы не задевало…

Вдруг она увидела в зеркале, как Василий подходит к ней. Положив руки ей на плечи, он тихо проговорил:

– Прости меня! Я не хотел тебя обидеть.

Поймав в зеркале его виноватый взгляд, она повернулась, и Василий, склонившись, поцеловал ее в губы. Дарья обхватила его за шею и прижалась к нему… но муж слегка отстранился, шепнув с улыбкой:

– Подождем еще немного.

«Ах да, еще же пост!» – вспомнила Дарья и внезапно ощутила острое разочарование. Странным образом непропорциональное случившемуся – ведь еще минуту назад ей вроде бы совсем не хотелось ничего такого…

Когда она, тихонько заглянув в детскую, где посапывали Макс и Дора, прошла в душ, а затем вернулась в спальню, Василий пожелал спокойной ночи и погасил свой ночник. «Не успеешь оглянуться, как заснет», – подумала Дарья, садясь на постель. Она ощущала досаду от того, что такой чудесный вечер под конец слегка испорчен, и к тому же легкую неудовлетворенность – неужели тем, что из-за поста отменилась близость с мужем? Она прислушалась к себе. Нет, вроде бы не особенно и хочется…

«Интересно, Богу правда так уж важно, чтобы мы не занимались любовью во все эти дни? – подумала она. – Отец Павел проповедует, что аскетические ограничения нужны не Богу, а нам… Вот только зачем? Неужели мы становимся намного ближе к Богу, вот так себя ограничивая? Почему-то я никогда не замечала, что мое состояние в посты сильно духовнее, чем в другое время. А в монастыре так вообще только есть хотелось от всех этих постных щей, а не молиться… Ну, или спать, если уработаешься. Правда, в Источнике всё было по-другому, но там это естественно: живешь постоянно в обители, ходишь на все службы, Иисусову молитву творишь… Посты и воздержание в такую жизнь сами собой вписываются, внутреннее сочетается с внешним. А у нас тут что? Живем мирскими интересами и делами, на службе только раз в неделю появляемся… Но при этом совершаем кучу всякого внешнего, что и монахи, только без внутреннего. Есть ли в этом смысл? Если есть, то должны же быть внутренние плоды. А где они? Интересно, Василь видит плоды от всего этого?»

– Василь! – тихонько позвала она.

Но он не ответил: уже уснул. Ну, ему ведь вставать завтра рано. Сейчас надо спать, а не обсуждать православную аскетику. Дарье стало смешно, когда она представила, как муж таращится спросонья, пытаясь вникнуть в суть ее вопроса. Она зевнула и решила не придавать значения случившейся размолвке с Василем. Всё хорошо, скоро Рождество… Надо, кстати, не забыть купить гуся! И спечь побольше разных пирогов и пирожков, Дора вчера мечтала о ватрушке… Дарья улыбнулась. Медленно втирая в руки крем, она вспомнила, что не прочла вечерних молитв. Она раскрыла молитвослов, но вскоре осознала, что уже слишком сонная для чтения правила. Прочтя «Да воскреснет Бог» и перекрестив себя и подушку, Дарья выключила ночник, легла и быстро погрузилась в безмятежный сон.

***

Наутро она, подумав, вынула из шкафа темно-красную блузку с глубоким вырезом, чтобы снова надеть кулон. Когда дракончик прохладно коснулся кожи, Дарья испытала странное ощущение – приятное и будоражащее одновременно. Она до сих пор не носила украшений, за исключением серебряного браслета с малахитом, подаренного отцом, и жемчужных бус, подарка мужа, да и те надевала редко, в гости или в театр. Обручальное кольцо на пальце и золотой крестик на шее, всегда спрятанный под одеждой благодаря длинной цепочке, – вот и всё, чем она украшалась в последние годы. В юности Дарья любила бусы, браслеты и серьги, но три года монастырской жизни положили конец этому увлечению, дырки в ушах заросли, а после замужества Василий не дарил ей драгоценностей, кроме бус на свадьбу, – видимо, считал чем-то излишним? Она никогда не задавалась этим вопросом. Муж не скупился на подарки, вовсе нет, но чаще всего дарил книги или технические штучки вроде мобильника, планшета, фотокамеры. Дарья не страдала без украшений, да и носить их было почти некуда – не учеников же в них принимать! Но теперь в ней проснулась «страсть молодости»: хотелось носить что-нибудь красивое, как вот этот кулон… Не купить ли к нему золотой браслет? Или попросить Василя? Может, он потому вчера и рассердился, что сам ничего такого до сих пор не дарил? Ну, а кто виноват? Мог бы и додуматься! Вон, Елизавете Панайотис каждый год что-то новенькое дарит…

Дарья уже надевала куртку в коридоре, когда из комнаты вышел Василий.

– Доброе утро! Убегаешь?

– Ага. Я там сварила кашку детям на завтрак, в кастрюле под полотенцем. Уже пора будить их, кстати. Сейчас Миранда должна придти… А ты сегодня надолго уйдешь? Надо бы в магазин сходить, купить кое-что к празднику. Боюсь, мне одной всё будет не утащить. Может, встретишь меня у института часа в три?

– В три?.. – Василий прикинул в уме. – Да, можно. Я позвоню. – Он прошел мимо жены к ванной и уже взялся за ручку двери, но вдруг обернулся. – Ну, а ты еще не надумала увольняться из лаборатории?

Дарья на миг замерла.

– Нет, думаю еще поработать, а что?

– Ничего, просто ты вроде осенью говорила: до нового года поработаешь, а там… Ну, тебе виднее. Счастливо!

«Разве я такое говорила?» – подумала Дарья. Выходя внизу из лифта, она нос к носу столкнулась с Мирандой: няня шла заниматься детьми, ведь Василий убежит через полчаса… Они поздоровались, и Дарья предупредила девушку, что сегодня она запланировала поход в магазин, поэтому вернется примерно на час позже. Выйдя на улицу, она с наслаждением вдохнула чистый утренний воздух. Было не холодно, а безоблачное небо обещало солнечный день – пожалуй, к обеду может и до двадцати градусов дойти, как позавчера… Плюс двадцать в конце декабря! В первые годы жизни в столице мира здешние зимы вызывали у Дарьи постоянное изумление: шутка ли, сорок градусов разницы с российскими! Но вскоре она привыкла, хотя иногда всё же весело удивлялась, сталкиваясь в зимние месяцы с почти летним теплом. Здесь она забыла, что такое шубы, меховые шапки и варежки…

В трамвае, усевшись на свободное место, Дарья расстегнула куртку и тут же поймала взгляд женщины напротив – конечно, причиной тому был уроборос. Дарья с улыбкой отвернулась к окну. «Все-таки красивые вещи придают уверенности в себе», – подумала она, ощущая прилив удовольствия, точно выиграла небольшой, но очень приятный приз.

На работе кулон, впрочем, скрылся под халатом и снова увидел свет лишь за чаем в «трапезной». Дарья как раз вешала халат на крючок у двери, когда вошел Ставрос и, скользнув взглядом по ее груди, посмотрел в глаза и чуть заметно улыбнулся, точно спрашивая: «Дракончик прижился?» Она возвратила улыбку: «Да, ему хорошо», – и прошла к привычному месту. Алхимик сел, как всегда, слева от нее у окна, и она странным образом ощущала, что благодаря подарку, сделанному по случайно выпавшему жребию, они стали ближе, хотя по-прежнему почти ничего не знали друг о друге. И Дарье всё больше хотелось поговорить со Ставросом – ну, хотя бы об алхимии, о том, как он заинтересовался этими исследованиями… или о том, где же все-таки он купил кулон. Вдруг там продается что-нибудь еще такое же красивое… серьги, например? Правда, об этом Дарья могла бы спросить и за чаепитием, но стеснялась. Может, улучить момент во вторую смену, отдавая Алхимику ключ перед уходом?..

Аристидис и Йоркас между тем заспорили о том, каковы будут итоги приближавшегося Золотого Ипподрома: очередные бега открывались на следующий день после Рождества и заканчивались в первый день нового года. Спор, правда, шел не о том, кто выиграет – оба мужчины верили в победу Феотоки, – а о том, в скольких заездах ему удастся придти первым. Василий уже третий раз собирался взять Великий приз этих знаменитых на весь мир колесничных бегов. Победителю, занявшему одно из трех мест, разрешалось снова принять участие в Ипподроме только спустя четыре сезона. Правда, при переходе в партию другого цвета этот запрет снимался, и некоторые возницы то и дело делали такие переходы, чтобы чаще попадать на знаменитые бега, но Феотоки неизменно оставался верен красным. Второй раз он выиграл Великий приз в августе две тысячи двенадцатого года, но в мае четырнадцатого пришел лишь вторым, и сейчас настало время вновь попытать счастье.

– Вы всерьез думаете, что сумеете угадать число заездов, которые он выиграет в каждый конкретный день? – со смехом спросила Дарья, прислушавшись к спору. – По-моему, это невозможно. Это же колесо судьбы! Если только случайно повезет угадать…

– Боюсь, вы правы, – согласился Йоркас, не так азартно настроенный, как его собеседник. – Помню, в две тысячи десятом какой был скандал, когда все на него ставили, а он так неудачно навернулся!

– Ой, да, это было нечто! – подхватила Лейла. – Моего папу тогда чуть удар не хватил, он сто-о-олько проиграл! Кстати, Дарья, просвети нас, ты же наверняка знаешь, что тогда такое случилось? Кто говорил, что его подкупили, кто – будто он не выспался…

– Да это сам Феотоки и говорил, что не выспался, – вмешался Аристидис. – Сразу после бегов, в интервью.

– Это как-то банально! – наморщив нос, сказала Марфа, хорошенькая белокурая аспирантка, писавшая диссертацию под руководством Контоглу.

– Банально, но так и было. – Дарья улыбнулась. – Он правда тогда сильно не выспался, спал, наверное, часа два всего. Так получилось, разговоры всякие… – Тут она умолкла. Все-таки не стоило вдаваться в подробности, с кем и о чем он разговаривал. Ведь это она тогда заболтала Василия – точнее, они заболтали друг друга: именно в ту ночь они объяснились в любви… Но не рассказывать же об этом на публику!

– Разговоры всю ночь? – удивилась Лейла.

– А что такого? – Эванна засмеялась. – Для «сов» в самый раз!

– Да, у меня внук тоже каждый день в пять утра ложится! – Тетя Вера вздохнула. – У него своя компьютерная химия, Бог знает, что такое, я в этом не разбираюсь…

– Все-таки это легкомысленно, – заявила Лейла. – Я имею в виду – болтать всю ночь, когда назавтра такой ответственный день и надо быть в форме!