Лучшие люди города

Продавщица протяжно, испытующе посмотрела на Лену, а потом бросила с вызовом:

– Можно. 297 рублей.

– Сколько?! – Лене показалось, что она ослышалась. Это в шесть раз дороже, чем в Москве.

– Девушка, я так посмотрю, что вы не местная. Хоть бы ценники сначала изучили.

Если бы в Москве Лену спросили, сколько стоят яйца или масло, она бы растерялась. Лена давно перестала смотреть на цены в продуктовых и кидала в корзинку все, что ей хочется. Но сейчас она оглядела магазин еще раз и обнаружила, что самые привычные продукты – яблоки и помидоры – стоят баснословных денег, как будто их везут из соседней галактики, а не из братского Азербайджана. В центре зала в одном из ящиков лежал маленький, похожий на пушечное ядро, черный от пыли арбуз. Кто-то пальцем подрисовал ему улыбку. На ценнике было даже не написано, а выдавлено ручкой без чернил – «1400 руб.». Похоже, арбуз лежал здесь вовсе не для того, чтобы его купили, а как символ лучшей богатой жизни, которая когда-нибудь непременно настанет.

– Ну, так что, брать будете? Если хотите, вот есть с нашего комбината – «Утро Родины». Он дешевле. И есть можно.

Продавщица поставила на прилавок литровый тетрапак с клубничным йогуртом.

– Нет, я возьму «Активию». – Лена не забыла пытку чебуреком. Лучше повременить с местной едой.

– Как хотите, – продавщица, кажется, обиделась.

Лена расплатилась, но потом все-таки решила спросить:

– А почему так дорого?

– Почему-почему. Пока с материка довезут – этому надо на лапу дать, другому надо на лапу дать. А платит кто? Правильно, мы. А у народа выбора нет. Все равно берут.

Сбоку подкрался мужичок в пиджаке:

– Да, нищает народ. Всё у нас отобрали. Мишка Меченый развалил Союз, зла на него не хватает. – Он вытащил из одного кармана несколько скомканных купюр, а из другого пригоршню монет. – Людочка, мне «Жигулей» полторашку и «Беленькую».

– А чего это ты с утра нарисовался? Оля на дежурстве, что ли?

– Да, нет, к матери уехала.

Лена вышла. Она выпила свой самый дорогой йогурт в жизни и направилась в офис «Нефтепромрезерва». За пять минут пути ей встретилась только одна бабулька, которая катила груженую сумку, будто тащила за руку непослушного внука. Лена представила, что оказалась в компьютерной игре про пандемию, когда по пустынным улицам слоняются зомби, кочуют перекати-поле и одинокие мусорные пакеты. В этой игре она была, конечно же, зомби: под глазами залегли фиолетовые синяки, лицо отекло, мозг вынули. Над дорогой нависла труба с желтой грыжей стекловаты. К этой трубе был приделан фанерный баннер – на фоне еловых веток и новогодних шаров надпись: «Тепла, уюта, благополучия». Висел он здесь, похоже, не первый год. Лена на секунду остановилась, а потом шагнула под арку теплотрассы. Это и есть ее портал в новую жизнь.

Под офис для сотрудников «Нефтепромрезерва» сняли второй этаж типовой школы. Детей в городе становилось с каждым годом все меньше, учеников стали уплотнять, и здание на год осталось сиротой. Потом его начали занимать офисы и магазины – точка микрокредитования «Честное слово», ломбард «Залог успеха» и целый павильон с товарами для охоты и рыбалки «Мужской рай».

Лена поднялась на второй этаж. В коридоре наскоро сделали ремонт – поклеили светлые обои с деликатными блестками, положили ламинат елочкой, выбелили потолок; правда, таблички на закрытых дверях по-прежнему напоминали о прошлой жизни – «Кабинет ИЗО», «Учительская», «Логопед». Здесь теперь работали администраторы, бухгалтеры, инженеры, архитекторы, одним словом, планировщики. Но ничего не сдвинется с места, пока не появятся рабочие руки. Три сотни вахтовиков с опытом приедут сюда и поселятся в вагончиках прямо на берегу моря, но этого слишком мало. Королькову нужны батраки из местных. И мужчины, и женщины. Не меньше пятисот человек.

Секретарь проводила Лену на рабочее место. Ей достался кабинет географии. Беллинсгаузен, Амундсен и Миклухо-Маклай печально смотрели со стены на зарешеченное окно. В шифоньере за зеленоватым стеклом лежали минералы и какие-то сомнительные окаменелости, образцы торфа и чернозема. Кстати, а где же глобус? Впрочем, ответ она и сама знала.

Парты составили пирамидкой в углу, кроме трех. За двумя на деревянных стульях уже сидели дамы в районе сорока, одетые, как близнецы, в брюки со стрелками и темные трикотажные кофты, плотно натянутые на холмистые животы. Кадровиков Марину и Ирину наняли, чтобы оформить всю ту армию местных рабочих, которых Лене предстояло завлечь.

Они не сразу заметили, что кто-то вошел, увлеченно занимаясь своими делами: Марина подрезала ногти канцелярскими ножницами, а Ирина вязала крючком. Ее новые коллеги подскочили со своих мест и залебезили наперебой: «Ой, Елена… Фёдоровна, верно? А мы вас уже так ждем, так ждем», «Вы хоть выспались? А то лица на вас нету», «А у нас тут все готово уже, журналы завели, квоты по бригадам Григорий Палыч прислал».

Лена не припомнила, чтобы кто-то ее называл так почтительно, по имени-отчеству. Только гаишники, перед тем как вымогать взятку. Она сказала, что новых заданий пока не будет, нужно во всем разобраться и провести одну важную встречу. Ленина парта стояла у окна в самом углу кабинета. На ней было нацарапано: «Помни свои корни. Есть вещи на порядок выше». Последний раз она сидела в классе во время выпускных экзаменов. За окном моросил дождь, свет лампы резал глаза, ноги замерзли. Ее взяли в кольцо директор школы, учительница литературы и классная.

– Будешь сейчас писать под диктовку, раз своей головы на плечах нету.

– Это же надо. Три года ее на медаль вели, пылинки сдували, а она такое выкинула.

– И где хоть капля благодарности? Его ведь в округ отправят, какой позор для школы.

Директор скомкал ее итоговое сочинение, исчерканное красной ручкой. Тема, которую Лена выбрала из утвержденного списка, показалась бы травоядной даже самому строгому педагогу – «Образ Родины в лирике поэтов XX века». Сочинение начиналось с эпиграфа – «Мы – лед под ногами майора». В цитатах, приведенных Леной, также встречались слова «говно» и «вертухай».

– Ты понимаешь, что это все низкий штиль? Это вообще не литература! Такие слова мог бы использовать писатель третьего ряда… Солженицын!

Лена молчала. Она давно презирала их всех, но, стиснув зубы, достала чистый двойной листок.

На подоконнике, рядом с Лениным рабочим местом лежал просроченный календарик с котенком за 2011 год. Интересно, что сейчас делает Макар? Гоняет мяч, выцарапывает на обоях руны или греет уши под батареей? Она взяла календарик и решительно зачеркнула сегодняшний день, 15 октября. Это придало сил. Каждую неделю Лена должна сдавать в Москву сводку о нанятых на стройку, а через полгода отчитаться перед комиссией, которую возглавит лично Корольков, о «завершении комплектации трудовыми ресурсами».

За спиной висела зеленая грифельная доска. На ней Лена будет рисовать звезды – за каждого нанятого рабочего, который приблизит ее к свободе. Так рисовали звезды на советских истребителях за подбитые самолеты врага. Вот и Лена ощущала себя высланной на фронт.

– Елена Фёдоровна, давайте перекусим. Я с собой колбаску принесла, печенье кокосовое. – Ирина опустилась под парту и зашуршала пакетиками.

Лена чувствовала себя оглушенной рыбой, ей не хотелось ничего. Только бы закончился этот день. А за ним следующий и следующий.

– Нет, спасибо, что-то нет аппетита.

– Везет вам, а я вот ем все, что не приколочено. Может, хоть чайку? Марина чайник из дома специально везла.

– Чая, пожалуй, можно.

Лена открыла сумку и достала термокружку, которую купила на свою первую зарплату в «Нефтепромрезерве». Она повертела ее в руках, отскребла ногтем пятно на донышке, а потом все-таки опустила на стол, резко, как будто поставила печать. Теперь всё. Она окончательно приняла правила игры. Своя кружка на работе будет поважнее, чем трудовой договор.

Перед тем как пить чай, Лена решила помыть руки. Марина объяснила ей, как дойти до женского туалета. Едкий запах хлорки, впрочем, стал лучшим навигатором. Внутри не было кабинок, и только низкие бетонные перегородки отделяли унитазы, утопленные в пол. К такой близости с коллегами Лена была не готова.

– Вы не знаете, нет здесь обычных туалетов с дверями? Для учителей?

– А, все учительские остались на первом этаже, там, где «Мужской рай». Но вы сходите, попроситесь к ним, может, пустят. – Марина раскладывала на тарелочке салями, кружочек к кружочку. Ирина разлила чай. Ленина термокружка возвышалась над двумя чашками в цветочек, как башня Москвы-Сити над спальным микрорайоном Камушки.

– А вы с Южного на чем добирались? – Марина закинула в чай три куска сахара.

– Откуда?

– Да это мы так Южно-Сахалинск называем.

Лена рассказала в общих чертах о своей одиссее на вездеходе.

– И мы на Коле ехали, он как дал гари, у меня чуть челюсть не отвалилась.

Выяснилось, что обе жили раньше в Южно-Сахалинске и работали в местном филиале «Нефтепромрезерва».

– А семьи ваши там остались?

– Угу. У меня дочь взрослая уже, хоть мужиков и жалко было оставлять.

– Да, Маринка у нас мать троих мужей, со всеми в разводе. Я тоже своего на хозяйстве оставила и деток. Сыну десять, дочке семь. Но мама там за ними приглядывать должна.

– Не скучаете?