Лучшие люди города

– Да кого ты вызовешь? Тачки у нас на живца ловить надо. Сам доберусь, не парься. Идти три минуты.

Лена положила под пивную кружку деньги за двоих и за локоть вывела Ванька наружу.

– Я должник твой. Наберу завтра.

– Жду. Считаю минуты.

– Зря ты так, я тебе пригожусь. – Он запустил пятерню в волосы и попытался пригладить вихор.

– Хорошего вечера. – Лена развернулась и пошла назад через площадь.

Дома она стянула одежду и залезла под душ, ей очень хотелось смыть этот бесконечный день, бесполезные знакомства, мутное небо, мутный взгляд Ивана. Горячая вода лилась медленно, волосы намокли и прилипли к шее, прозрачные ручейки обвивали, размягчали сердце, уносили в недра сливного отверстия все раздражение и усталость. Но равновесие с миром длилось недолго: душ поперхнулся и выплеснул на Лену струю ледяной воды.

Ночью она открыла глаза и не сразу поняла, где находится. За окном кричали чайки, но откуда взяться чайкам в Зябликово? Телефон моргнул и погас – пришло сообщение от Лёши. Как говорится, в аду должен быть отдельный котел для бывших, которые пишут: «Привет, как ты там?» Сначала она вообще не хотела отвечать, сделала вид, что не прочитала. Потом решила написать как есть: что думает о нем каждый день даже во сне. Долго набирала, стирала, опять набирала.

Привет, я норм

Чем занимаешься?

Сплю

В 7 вечера???

Я тебе не рассказывала. У меня командировка на Сахалин. Тут 3 часа ночи

Круто. Надолго?

Полгода

!!!????!!!!???

Ага

Надеюсь, ты не из-за меня сбежала из Москвы?

Ну, нет. Слишком много чести

Повисла пауза. Лене не хотелось заканчивать переписку.

Лучше расскажи, чем занимаешься

Пишу трактат. О роли моей бывшей девушки в несовершенстве бытия

Ты настоящий придурок (смайлик)

Спасибо, что не игрушечный (смайлик). Ладно, просто хотел узнать, жива ты или нет. Все-таки не чужие люди

Лена взяла короткую паузу и набрала:

Пока еще не чужие

Сообщение не прочитано. Сердце бьется где-то у щитовидки. Пять секунд, десять секунд, наконец синие галки. «Алексей печатает…» Господи, сколько можно? Что он там пишет, неужели и правда трактат?

Мне жаль, Лена

Мне тоже

Береги себя (скобка)

И ты (две скобки)

Было ощущение, что она изо всех сил держится за края мясорубки, но пальцы слабеют, и скоро ее начнет скручивать от меланхолии. Уже проклюнулось опасное желание включить No Doubt, напиться в дугу, позвонить и рыдать в трубку. Но как же можно сходить с ума по человеку, который даже не умеет гладить рубашку?

Глава 9

Три года назад Лена решила совершить что-то неординарное, выбивающее ее из ритма белки-марафонца. Город давил и выматывал, люди, казалось, высасывали последние силы. Лене захотелось совершить побег из цивилизации, и она купила путевку на Алтай. «Лучше гор могут быть только горы», – процитировал Высоцкого агент компании «Веселые кеды» во время их встречи. Но уже в первый день похода Лена была готова с ним поспорить. И Саграда Фамилия, и Руанский собор, и даже жалкий Колизей гораздо лучше гор. Она смертельно устала, пятнадцатикилограммовый рюкзак натер плечи, комары противными укусами набили на ее руке созвездие Лебедя.

«Боже мой, как же я, оказывается, люблю города. Вернусь и первым делом пойду в Пушкинский музей. Хотя нет, лучше в Третьяковку. Там отличные теплые туалеты. Вот только бы выжить и вернуться». Лена сидела на камне с тремя сухими ветками в руке. Вокруг люди в дутых жилетках и светоотражающих куртках разбрелись в поисках опавшего лапника и прутьев для костра. Чуть ниже, у подножия горы, четверо парней ставили огромную палатку-полусферу, похожую на муравейник.

Телефон не ловил. Лена боялась, что там, на «большой земле», без ее участия что-то уже наверняка случилось. Может, с родными, может, на работе, а может, началась революция или Северная Корея скинула ядерную бомбу на Москву. С помощью палочек связи Лена как будто могла дирижировать реальностью. А теперь весь мир за пределами их маршрута стал как бедный кот у Шрёдингера, – он одновременно был прежним, со Спасской башней и статуями Церетели, и уже превратился в руины, по которым рыщут голодные собаки.

«Муравьи» развели огонь и уселись вокруг него. Лена медлила. Может, если я останусь здесь, никто и не заметит? Какой-то долговязый человек, сойдя с орбиты костра, зашагал по направлению к ее убежищу.

– Привет, ты чего это здесь сидишь? Ужин готов.

– Загораю. – Солнце уже наполовину окунулось в закатную дымку, как вишенка в мартини.

– Видел, что ты сегодня шла сзади всех. Всё в порядке?

– Угу. Просто не люблю ходить толпой. Что это там происходит? – Она указала палкой в сторону места, откуда раздавалась какофония смешков.

– Началась игра в снежный ком. Все знакомятся.

– Господи.

– Подожди, это они еще гитару не достали.

Лена одобрительно хмыкнула и решила наконец разглядеть своего собеседника. Худой, горбоносый, с длинными прямыми ресницами, как у коровы.

– Лёша. – Он пожал Ленину руку отрывисто и твердо, как будто вложил в ее ладонь эстафетную палочку.

Эту палочку она чувствовала еще долго, пока они спускались к общей палатке.

На следующее утро всей группой умывались на реке. От ледяной воды сводило зубы. Бывалые туристы заняли самые лучшие места – встали по течению выше остальных. На завтрак сварили рисовую кашу со сгущенкой. Лёша помогал гиду накладывать липкую массу в пластиковые миски. Когда подавал тарелку Лене, дотронулся до ее пальцев. Она заметила. Потом собрали лагерь и двинулись в путь. Группа из двенадцати человек растянулась метров на 200. Впереди шел гид Серёга в шортах и легкой майке, несмотря на прохладную погоду. Замыкал эту змейку Роман Григорьевич, пятидесятилетний «дед» и гроза неопытных девчонок. На нем была парусиновая куртка, кудри ниже ушей, которые он продолжал отращивать, несмотря на залысины. Вокруг головы повязана черная лента, как у Рэмбо. Роман Григорьевич любил собирать пахучую траву для вечернего чаепития, умел вязать рифовые, шкотовые и брам-шкотовые узлы, а еще знал весь репертуар Юрия Кукина.

Лёша шагал рядом.

– Наш «ветеран» вчера сказал, что на этой траве можно сколотить целое состояние. – Он кивнул на поляну мелких розовых цветков, сползающую с холма пятном лишая. – Местные ее копают, сушат, а потом в городах продают как лекарство.