Не притворяйся

Странное чувство. Какой-то надрыв внутри непонятно откуда взявшийся. Глеб совсем не похож на маменькиного сынка, зачем ему держать это фото на видном месте? Или это демонстративная реакция на родительский развод?

А не из-за моей ли мамы его родители развелись?..

Всё это время я даже не думала об этом. Считала, что ситуации схожие. По себе судила.

– Это комната Глеба, – неожиданно слышу я спокойный голос мамы. – Твоя будет за следующей дверью.

Сглатываю ком в горле, кладу фото обратно, оборачиваюсь. Мама стоит у прохода. Не знаю, зачем она это сказала, неужели думала, что я сейчас себе комнату подыскиваю?

Ведь мама наверняка видела, как я в руках что-то держала и обратно ставила. И ладно уж, наверняка разглядела, что именно.

– Ага, хорошо, – я стараюсь говорить как ни в чём не бывало, но не выдерживаю этого едва уловимого напряжения. Ещё и сердце гулко биться начинает, отдаваясь шумом в ушах. – Он хранит фотку матери…

Подхожу ближе – Олега здесь нет. Мама одна стоит в дверях, и мы вместе выходим в коридор. Не знаю, где отец Глеба, но почему-то уверена, что нас никто не услышит.

Мама вздыхает, словно решается.

– Наверное, в память о ней, – наконец, сдавленно выдаёт она.

Я даже не знаю, от чего меня прошибает больше – от её неловкого тона, виноватого вида, или от сказанного.

– Она умерла? – нервничая ещё больше, уточняю.

– Да.

Мне уже совсем не спокойно. Вообще не в первый раз слышу про смерти чьих-то близких, но вот именно сейчас эти слова горят, прожигая кожу. Я просто обязана уточнить, а не выбрасывать догадку, которая отдаётся ударами по вискам.

Если бы мама умерла давно, а Олег решил снова вернуться к жизни после её смерти, вряд ли Глеб бы возражал. Каким бы там ни был. Это ведь просто нелогично, а братец кажется вполне самодостаточным, к чему контролировать жизнь отца в угоду собственным капризам?..

– Когда? – спрашиваю гораздо жёстче и требовательнее, чем собиралась.

Мама улавливает, слегка меняется в лице, но принимает удар.

Какого чёрта…

– Чуть больше месяца назад, – негромко сообщает она.

Я была готова к тому, что они познакомились и начали встречаться сразу после её смерти, толком не соблюдав траура. Тогда была бы понятна и реакция Глеба, и неловкость мамы. Она вообще всегда щепетильно относилась к чувствам других людей.

Но чтобы так!..

– А вы с Олегом вместе сколько, ты говорила… Полгода?

– Да, – решительно отвечает мама, вот только слегка охрипший голос выдаёт, что эта невозмутимость напускная. – Насть, я понимаю, как всё это смотрится, но жизнь сложнее, чем…

– Вот только не надо читать мне лекцию о сложности человеческих отношений и перипетиях судьбы, – резко перебиваю я, чуть ли не дрожа. – Я помню её ещё с твоего развода с папой.

Грубо? Возможно. Но я надеюсь, они с Олегом хотя бы свадьбу догадались после сорока дней сыграть. А то если ещё даже не прошли…

И такое отношение к покойной жене маме ни о чём не говорит? Или она искренне верит, что с ней всё будет иначе?

Меня уже чуть ли не трясёт. Ведь по маме очевидно, что Олег с женой к разводу не готовились. Это была измена. Длительная, наглая, даже после смерти обманутой продолжавшаяся.

– Мы с Олегом не желали никому зла, – довольно быстро ориентируется мама, говорит уже гораздо увереннее и непоколебимее. – Просто так бывает. Она серьёзно болела ещё до нашего знакомства, и… В жизни бывает всё. Я не хотела, чтобы ты так об этом узнала, но, как я поняла, вы с Глебом не особо ладите, вот и я решила, что тебе стоит знать причину. Может, у тебя получится достучаться до него, потому что Олег никак не может вывести его на прямой разговор, а со мной Глеб вообще почти не говорит.

Я даже вздрагиваю от неожиданного упоминания Глеба. Обсуждая ситуацию с мамой, я словно и забыла о братце, с которого вся эта тема и началась.

Этого слишком. Всего этого слишком много. Привычная жизнь меняется так стремительно, что у меня ощущение, будто лечу вниз с огромной высоты. Вроде бы с парашютом, да только раскрыть никак не смогу. И успею ли?..

Теперь я, конечно, понимаю Глеба. Не совсем понимаю, что он от меня хочет, но чувства мне ясны. Но быть ему нянечкой? Стучаться о закрытую дверь?

Ведь он меня, наверное, не меньше винит, чем мою маму. И это несправедливо. Более того – унизительно.

– Вы наломали дров, а я должна это разгребать?

– Насть…

– Ладно, мам, – перебиваю, вздыхаю и пытаюсь взять себя в руки. Наверное, действительно всякое бывает. – Прости. Потом поговорим, а сейчас я лучше пойду. У меня свидание в шесть, надо подготовиться.

Резко разворачиваюсь и иду к главной двери. Знаю, что удерживать меня не будут.

Глава 8. Настя

В дверях подъезда я вдруг сталкиваюсь с Глебом. Неожиданно… Я думала, он надолго уходил, а вот уже возвращается.

Мы на какое-то время замираем. Я не смотрю на братца, но и пройти мимо почему-то не могу. Так и стоим в проёме открытой двери.

– Сбегаешь? – Глеб обращается резко.

Его привычно пренебрежительный голос так остро прорезается сквозь тишину между нами, что я, не выдержав, всё-таки смотрю «брату» в лицо. Пытаюсь найти в нём отголоски переживаний… Наверное, я могла бы до него достучаться. Всё-таки неизвестно, как сама бы себя вела на его месте. Вполне возможно, тоже злилась бы на обеих чужих женщин, и на мать, и на дочь.

Неожиданно хочется хотя бы попробовать наладить контакт.

– Не хочу там оставаться сейчас, – говорю даже мягче, чем собиралась.

Уверена, что мои слова в точку. Что Глеб тоже что-то подобное чувствовал, а потому и ушёл.

Не знаю, уловил ли он, о чём я. По нему вообще трудно что-то определить. В лице вот вообще даже не изменился, ни один мускул не дрогнул от моего непривычного тона. А я чуть ли не дышу в ожидании его ответа, поддерживаю зрительный контакт, всем своим видом даю понять, что на его стороне.

– Ну так проходи уже наконец, – жёстко и нетерпеливо разрезает напряжённую атмосферу Глеб.

Я вздрагиваю от такого враждебного поторапливания. В груди гулко бьётся сердце. А в голову неожиданно приходит мысль, что это первый раз, когда мы с Глебом действительно наедине.

В прошлые разы всегда кто-то был рядом. Сначала одноклассницы, потом наши родители… Даже в машине, сидя рядом, мы не оставались одни. Теперь же в подъезде нет никого, кроме нас.

– А ты пропустишь? – я стараюсь говорить без эмоций.

Хотя, конечно, немного задевает, что Глеб обратился так, будто я тут, как дура, стою перед ним и пройти не могу, а не он мне проход загораживает.