Глазопял

Глазопялом теперь был Михаил. Выгуливая жену, он наловчился смотреть куда-то в пол. Даже отправляясь в театр или, что еще хуже, на балет, он, чтоб не травмировать Софочку, умудрялся сидеть вполоборота к сцене, разглядывая родинку на щеке жены и сохраняя безучастное выражение лица к постановке, ни в коем случае не комментируя ни замечательную игру актрис, ни шикарные пачки балерин. Если вдруг его заинтересованность переползала на недопустимый уровень по шкале, находившейся в голове у Софочки, сразу же раздавалось злобное шипящее: «Глазопял». И Михаил стыдливо и понуро опускал взгляд, дабы не разжечь семейный скандал.

***

Так и в этот раз, Софья громко шуршала по откидному столику подносом, разворачивая еду, предоставленную авиакомпанией.

Михаил решил тихонько оглядеться. Внезапный отпуск он уже вдыхал полной грудью и после взлета чувствовал, как опостылевший офис остается все дальше и дальше. Вокруг не было серых пиджаков, замученных лиц коллег и одинаково одетых, почему-то сплошь, как одна, в черные костюмы тучных женщин. В его компании дресс-код как таковой отсутствовал, но женщины все поголовно ходили в черном, будто каждое утро собирались не на работу, а на кладбище. Люди в самолете были веселые, кто-то уже начал отмечать свою поездку на море, кто-то с увлечением болтал с соседом, обсуждая степень отвратительности еды, которая, кстати, была не так плоха. Внезапный толчок в спину отвлек Михаила от интересных наблюдений, и он рефлекторно обернулся.

– Стас, сядь наконец спокойно. – Мягкий женский голос явно кого-то одергивал.

На него уставилась пара темных пытливых глаз довольно рослого шести-семилетнего мальчика, ерзающего на своем месте.

– Мам, ну я ничего не сделал, – мальчик повернулся и снова, не рассчитав расстояние до стоящего впереди кресла, двинул по нему коленкой.

– Простите, – обратилась к Михаилу мама мальчика. – Он так быстро вырос за прошлое лето, что не понимает, что ноги у него уже не как у младенца и что не надо ими колотить впереди стоящее кресло и причинять дяде неудобство.

Последние две фразы женщина явно произнесла своему сыну, продолжая в упор смотреть на Михаила.

Он взглянул на женщину. Скорее всего, она старше его жены, кожа на ее лице отливала каким-то благородным блеском, выравнивая изнутри морщинки, а глаза были точь-в-точь как у сына, темные и пронизывающие. Пшенично-воздушные волосы забавно пушились на макушке. Она вдруг улыбнулась ему и взмахнула головой, отгоняя от глаз длинную челку. Пшеничное облако приподнялось, и волосы послушно приняли нужную форму, повинуясь невидимому женскому волшебству.

На секунду Михаилу показалось, что он ее где-то видел. Он замешкался, ему стало вдруг неловко и одновременно так тепло от такой открытой улыбки женщины, что он попытался пробубнить в ответ что-то типа: «Ничего страшного», – как внезапный сильный толчок в бок со стороны жены в тот же миг рассеял возникшую магию.

– Тебе чего не сидится, глазопял? – Софа тяжело дышала и сжимала губы в трубочку, всасывая со свистом воздух, как разъяренный бык.

– Еще не успели сесть в самолет, как ты за свое? Кобелина проклятый! – громко добавила она, словно втыкая пластмассовую вилку в мужа.

Кобелина проклятый, с обязательным ударением на о, было выражением, тоже доставшимся Софье от ее бабки. Михаил осознал, что брань жены слышат даже соседние ряды, неодобрительно косившиеся на него, и тем более женщина, сидевшая позади. Он вжался в свое кресло, как отруганная собака. Его лицо стало пунцовым. Жена смотрела на него и, удовлетворившись тем, что ее слова достигли цели и муж ведет себя примерно, принялась собирать разбросанные по столику салфетки и пакетики из-под еды.

Постепенно возня позади затихла – видимо, мальчик заснул, как и большинство пассажиров. Михаил, получивший от жены еще пару колких фразочек, уже мирно обсуждал с ней планы на отдых.

***

Он изо всех сил пытался проползти к морю, миролюбиво шелестевшему за огромными ногами его жены, но каждый раз десятиметровая Софочка пинала его, как мяч. Он летел назад, кувыркался, в бессилии захлебываясь слезами, и каждый раз в полете доносился ее раскатистый смех и протяжное: «Куда собрался, Глазопял?». Пинки становились все сильнее, жена надвигалась на него все ближе, явно собираясь раздавить его, как таракана, и тут Михаил в ужасе открыл глаза…

Софья пихала его в ногу, пытаясь разбудить. Ей надо было в туалет, о чем она, не стесняясь в выражениях, кричала ему в ухо. Он встал, выпуская ее. Софья, протиснувшись между кресел, торжественно прошествовала в уборную, приподняв полы плиссированной юбки, из-под которой виднелись далеко не утонченные, да еще и отекшие от длительного перелета лодыжки. Михаил вздохнул, еще раз отгоняя видение огромной пытающейся его прикончить жены, и мельком глянул на располагавшийся за ним ряд.

Мальчик сладко спал, свернувшись в кресле, а женщину явно разбудила шумная Софья. Она поставила ноги на краешек своего сиденья, и ее острые колени выскочили из дырок модно прорезанных джинсов. Женщина вдруг резко выпрямилась, быстро залезла в сумочку и достала визитку. Михаил машинально протянул руку и взял ее. На визитке было написано: «Мария Росс. Семейный психолог».

***

Отдых пошел насмарку. Софочка так и не смогла забыть ту блондинку. Придумала себе в голове подробности жесточайшей измены и каждый день в красках описывала свои фантазии мужу, дорисовывая все больше деталей.

Ни райские фрукты, ни заморские пейзажи ее не останавливали. Подробности жены, надо сказать, отличались богатым воображением с примесью плесневелой нелепости. Во время перелета муж изменил ей, по ее подсчетам, раз пять. Софью даже не задумывалась о том, что муж практически не вставал с кресла. Каждый день, начиная с завтрака, она доводила сама себя до истерики, истошно кричала и обзывала прилюдно супруга, пока в очередной раз Михаил не встал из-за стола и не вышел из пригостиничного ресторана.

В воздухе стоял запах сладко-перченой Азии. Миша принюхался и, к своему удивлению, в этой совершенно чужой стране уловил знакомые с детства нотки манящего аромата печеных яблок.

***

Как часто мы перестаем обращать внимания на запахи? Чаще, чем кажется.

Бытовуха превращает нас из щепетильных надушенных принцев и принцесс в разгильдяев, а порой и в первоклассных вонючек. Теряя романтичность, мы теряем способность ловить невероятные ароматы и становимся способны унюхать только запах протухшей колбасы в холодильнике или свеженаложенную кучу кота или собаки.

Смена места – отличный способ возвратить былой нюх. Так Михаил в арбузном аромате Тайланда с примесью пряностей и теплоты вдруг почуял давно забытый запах под названием «свобода».

– Я пойду прогуляюсь, – неожиданно кинул он фразу ворчащей жене и быстро настолько, насколько мог тридцатипятилетний мужчина, давно не посещавший спортивный клуб, выбежал на улицу.

Воздух был пропитан морской солью, свежестью и вновь приобретенной минутной волей.

Голова болела, в ушах еще стоял вечерний ор супруги. Михаил уходил все дальше от отеля, шаг постепенно замедлялся. Сделав еще один, понял, что отошел уже максимально далеко, надышался и радовался своей неожиданной прогулке.

Он развернулся было пойти назад, как его привлекла неоновая вывеска. На ней из сине-зеленых волн выскакивала узкоглазая блондинка в бикини, еле натянутым на выдающиеся формы, с огромным стаканом, наполненным светящейся оранжевой жидкостью. Тут уже пахло пивом и ананасами. Тайские девушки жадно зазывали проходящих мимо туристов, сверкая разноцветными блестящими шортиками.

«Какого черта я не могу туда зайти? Да пусть уже думает, что хочет…» – Михаилу вдруг вспомнились пренеприятнейшие козлиные сравнения жены, и он еще быстрее поспешил завернуть в бар. Там было шумно и жарко, пиво было почему-то теплое, но он наконец-то почувствовал, что отдыхает. Девушки подходили к нему, просили купить им коктейль, затем второй. Мише было не жалко…

Тонкие ручки тайки нежно обнимали его за спину. Она бесцеремонно задирала на нем футболку, трогала его белое пузико, удивлялась его росту, комично показывая, какой он высокий. Хихикала, как маленькая, потом на ломаном английском пригласила его куда-то наверх. «Какого черта?..» – еще раз подумал он. Образ полукозла-полусобаки или получеловека мелькнул было снова, но так же быстро растворился, когда тонкие девичьи загорелые лодыжки вдруг затмили его непорочный брак, оказавшись где-то около его лица. «Кокосовое масло, это запах кокосового масла…» – Миша шумно потянул носом воздух и закрыл глаза…

– Где ты шлялся, кобелина проклятый?

«Ничего нового придумать не смогла?» – неожиданно для себя ехидно подумал Михаил, протирая запотевшие очки.

– Милая, я просто прогулялся, – кротко ответил он и пошел спать.

Рот жены извергал ругательства, но чем больше она кричала и пыталась его уличить, тем большее удовлетворение он испытывал. В голове крутилась единственная мысль, что наконец-то на него орут по заслугам!

Он будто исполнил заветную мечту своей жены. Теперь ее подозрения обрели некую физическую форму. Именно об эту крепкую форму ее ругательства сразу же и разбивались. Словно этой железобетонной формы давно не хватало для поддержки их браку, который определенно стал счастливее. Подкрепляя эту мысль, Михаил каждый день находил предлоги уйти из дома – то за фруктами, то за забытым полотенцем на пляже. Вместо этого он бежал в бар с неоновой блондинкой на входе, где рьяно исполнял все желания своей жены.

Самое интересное случилось уже по возвращению в родной город. Софья, конечно же, чувствовала: эта дьявольская годовщина рушит ее королевство. Муж почему-то слабо реагировал на ее претензии, да и вообще на нее. Это увеличило подозрительность Софьи, и, сопоставляя все подробности последних недель, она нашла главного виновника.

– Это все она, – обрушилась жена на Михаила, вернувшегося после очередного рабочего дня домой.

– Кто?

– У тебя другая женщина, и ты продолжаешь с ней встречаться уже здесь, в Москве, – Софа, по своему обыкновению, перешла на крик. – Та блондинка из самолета, я все сразу поняла, глазопял!

Михаил молчал, видимо, забыв эту историю. Пока он думал, как успокоить жену, в ход пошла тяжелая артиллерия. Немного поколебавшись, Софья решила сбросить на мужа самую мощную бомбу:

– Я подаю на развод.

Миша присел, вытирая по обыкновению запотевшие от волнения очки.

– Хорошо.

– Хорошо? – не ожидавшая такой реакции Софья замерла, как кошка перед нападением на воробья.

Он ушел раньше битой посуды, проклятий и плача жены.

***

На следующий день Софья, пылая злостью, как подожженный стог сена, собирала вещи мужа и скидывала их в одну большую кучу. Куча росла, Софья вспоминала правдивые слова своей бабки, что нет на свете нормальных мужиков. Эти мысли, старые, въевшиеся, цвета заржавевших гвоздей, до сих пор отравляли ей жизнь.