Awakers. Пробудители. Том 1

На следующий день я звоню маме. Она берет трубку, мы перекидываемся несколькими фразами, и я вспоминаю, что совсем ее не знаю. Потом я звоню брату, чтобы убедиться, что он по-прежнему меня ненавидит. Он отвечает неохотно – либо занят, либо опять не выспался. Папе я по традиции не звоню. С чувством выполненного долга я делаю вывод о том, что моя семья тоже достаточно ненормальная, чтобы назвать ее настоящей Семьей.

Тем временем все обвинения с Троя сняты. Шоу продолжается.

Глава 3. Про «Нирвану»

I need an easy friend. I do, with an ear to lend.

«About a Girl», Nirvana

– Я думаю, каждый человек должен пройти через кризис. Или хотя бы верить, что он прошел через кризис… Чем раньше, тем лучше, в смысле, это как ветрянка какая-нибудь – лучше переболеть в три года, чем в тридцать, понимаешь?

Я немножко понимаю, о чем говорит Трой, но не понимаю, к чему. Думаю, я свой кризис пережил.

– Допустим.

– Со мной никогда не случалось ничего страшного, – выдает он откровение, причем в голосе его звучит такое удивление, будто он сам не понимает, чем это заслужил.

– Наверное, я просто счастливчик.

Трой осторожно щупает затылок, где едва затянулись швы; я вспоминаю про мифический стакан, который либо наполовину пуст, либо наполовину полон; его брови ползут к переносице, но затем лицо снова озаряет беззаботная улыбка человека, которому только что стерли память.

– От ветрянки не умирают, да?

* * *

– Вот ты, например, любишь «Нирвану»? – Трой виснет на очередном «приятеле на час», который имел неосторожность угостить его коктейлем. Со стороны выглядит уморительно. Трой нередко выкидывает этот фокус: заводит знакомства в пабе, а через полчаса мы уже лакаем бесплатные напитки.

Похоже, бедолага имеет плохое представление о том, что такое «Нирвана» и с чем ее едят, что – по мнению Троя – почти как оскорбление, ибо приятелю явно больше двадцати одного года. То есть сам он особой нежности к группе не питает, но мечтает, чтобы его не забыли пару лет спустя после выпуска альбома с лучшими хитами. Хотя я более чем уверен: он не собирается умирать в самом расцвете сил.

– В смысле, что это за «Нирвана» вообще? Тоска зеленая! Мы, артисты, должны развлекать людей, а не доводить их до самоубийства. Иначе что мы за артисты?

Он хлопает «приятеля» по плечу для убедительности.

– Кто вообще слушает эту «Нирвану»?

Я долго не мог понять, почему именитая группа была для него такой больной темой. Он все гнет линию, что «Нирвана», мол, тоска и депрессняк, а этой херни и так в жизни хватает, зачем еще ее омрачать? Мне только неясно, почему он именно эту группу выбрал своей жертвой. То есть сколько вообще на свете команд, которые поют куда более тоскливые песни.

– Не обязательно пребывать в депрессии, чтобы слушать депрессивную музу.

Он отвечает: «Пф-ф-ф!». Он часто так делает. Сначала «пфыкает», а потом думает.

– Музыка резонирует с настроением. Когда весело – выбираешь какой-нибудь забойный трек, а когда реветь охота – ну, сам понимаешь. Было бы побольше позитивной музы, глядишь, и радостных рож было бы больше, – он провожает взглядом некое угрюмое быдловидное существо.

– Да брось. Каждый берет то, чего ему не хватает.

– В смысле, если настрой уматный, руки тянутся к унылому говну?

– «Нирвана» – классика, – упрекаю я.

– Да ладно! Если бы тот чувак не прострелил себе голову, никто бы о них уже не вспомнил! Я не собираюсь лезть в петлю ради легкой славы.

– Легкой?

Он отмахивается и молчит. Упорно молчит, явно что-то обдумывает, жует зубочистку с мятным вкусом. Не знаю, что у него за личные счеты с Куртом Кобейном, но понимаю, что в этот раз ничего из него вытянуть не удастся.

* * *

Вообще, когда я оглядываюсь на наше турне, осознаю, что пили мы тогда до хрена. Точнее, Трою вообще не надо много, чтобы закосеть. Да мы и следили, чтобы он не переусердствовал, потому что заливать в Троя алкоголь – это все равно что бросать зажженную спичку в бочку с бензином. Себе дороже. Хотя он «веселый пьянчужка» – драться не лезет, в истерики не пускается. Только чудит порой. Это смотря что именно залить и сколько. Сегодня, в День благодарения, Трой демонстрирует, как умеет втягивать клюквенный соус через трубочку носом. День благодарения все же – этот соус повсюду и со всем; и он вот выпендривается. Отвратительное зрелище. Конечно, он закашливается, и эта красная хрень течет из носа – прямо как кровь.

Не буду хвалиться, как «мы с ребятами нажирались, и это было круто». Хотя нравоучений читать тоже не собираюсь. Разве что – к нашей чести – скажу, что на сцену мы всегда выходили трезвыми.

Пока что опыт нас ничему не научил. День благодарения проходит примерно как Хэллоуин. К тому же я простыл, постоянно закидываюсь таблетками, а они еще похуже этой дури. Не знаю, зачем я вообще потащился со всеми в клуб, но о том, чтобы остаться в номере и отлежаться, даже мысли не было. Вместо этого я навернул пива – совсем чуть-чуть, – и меня развезло как никогда. На меня нашло блаженство: я начинаю ластиться ко всем подряд, засыпаю, просыпаюсь и снова за свое. В особенности повезло Ральфу, я все пытаюсь пристроить голову ему на колени.

– Блин, чувак, слезь с меня, знаешь, как со стороны выглядит?

Ральф трясет меня за плечо, а я ему: «М-м-м-м…». И так раз шесть. Короче, он и сдался. Так что валяюсь я на его коленях, почти под столом – не знаю, чем они мне так приглянулись, – а наверху голоса.

– Солнышко поздравляет, у меня тут видео есть.

Трой опять фыркает своим выдающимся фирменным фырком.

– Вы типа общаетесь?

– Ну да, – это Майк говорит. – Тебе привет передает.

Опять этот фырк.

– На хрена он мне сдался, этот привет… – и голос такой серьезный.

Я как раз открываю глаза и вижу, как Трой заливает содержимое бутылки в стакан с зонтиком и захлебывает в два глотка. Его жест кричит об отчаянии, зонтик падает на стол. Майк хихикает, сует мне под нос свой айфон.

– Наш прошлый барабанщик.

«Барабанщик», – говорит он; я пытаюсь сфокусировать взгляд на экране – там мелькает нечто рыжее и смазливое.

– Отвянь от него, чучело, – это уже Трой.

Майк не обижается, снова хихикает. У Ральфа аж коленки ходуном ходят.

– Чего?

– Подъем, чего, – Ральф снова дергает меня за ухо. – Слезай давай.

Я делаю над собой усилие, перебираюсь из-под стола за стол, предусмотрительно кладу голову на салфетку и продолжаю внимать. «Солнышко то, Солнышко се…» Кажется, раз сто сквозь сон слышу это имя. А еще «Нирвана», «мюзикл», «данунахрен» и все «пф-ф-ф» да «п-ф-ф-ф» от Троя. Он, кстати, болтает немного. Это уже странно. И голос звучит как-то… «Вышел из образа», как говорит потом Майк. Короче, тоскливо до чертиков. Не знаю, почему другие не замечают. Да нет, замечают же. Чего тогда ржут? Я тут сквозь весь этот туман от чудо-таблеток вижу, как Трой из «веселого пьянчужки» превращается в кусок ангста. Я как раз снова просыпаюсь, двигаюсь ближе, вешаюсь на него с размаху. Трусь ухом о его щеку – у него славные щечки, пухлые немножко, с ямочками, хотя сам он тонкий, как микрофонная стойка. Вот трусь я, короче, о него ухом и бормочу:

– Ну чего ты. Не грусти Трой, а? Чего ты, как «Нирвана»?

Пфыкает.