На грани фола
– Может, принести вазу для цветов? Будет очень жаль, если такая красота пропадет. – Голос Лизы звучит ужасно фальшиво. Она мило улыбается Арсению и Руслану, которого я замечаю не сразу, но в голове уже явно составляет план, как родить от одного из них минимум троих детей.
Платонов облокачивается на стол и что-то втирает Лизе насчет того, что под стать другу захватил бы букет, если бы знал, что персонал в нашем заведении такой… Какой, я уже не слушаю, сбегаю, когда вижу, что Громов встает и направляется ко мне.
Я лечу. Со всех. Ног.
Всего пару шагов к кухне, и я врезаюсь в сушефа, который возвращается из курилки. Чтобы не тормозить, скольжу в дверь с табличкой «Только для сотрудников», что ведет в подсобку, а через нее – во двор. Выдыхаю лишь на улице и, глянув на часы, понимаю, что до полуночи еще очень и очень долго, а эта смена уже бьет все рекорды по невыносимости.
– Попалась, – сомкнув свои аристократические лапы на моей талии, шепчет мне в затылок Громов, не забывая про фирменную хрипотцу, от которой у Лизы в трусах уже фонтанировали бы гейзеры.
А я… я даже не вздрагиваю, будто заранее знала, что он меня поймает. Зачем тогда убегала? Не скажу. Наверное, я скорее от себя бежала и пряталась, потому что остро чувствую – я даю слабину. Ну вот сейчас слабину, а потом просто дам, и что дальше? Стану галочкой в списке громовских достижений? Еще и в разделе экзотики? И зачем оно мне? Потому что самой очень хочется откусить кусочек Арсения?
– Хватит бегать, Булочка. – Он так забавно душит меня в объятиях и упирается подбородком в макушку. Я чувствую себя маленькой девочкой, которую защитят ото всех бед. Кроме одной главной – от самого Громова.
– Отпусти, больно, – говорю тихо, но не делаю попыток выбраться из силков. Знаю, что бесполезно, пока он сам не отпустит.
– М-м-м, кто-то врет как дышит. – Арсений все же ослабляет хватку и скользит ладонями по моим бокам, а носом – в волосах. – Если бы ты кончала каждый раз, как морозила ерунду, то…
– Хватит.
Собрав все силы, я отступаю от Громова на шаг и поворачиваюсь к нему, но не тут-то было – он толкает меня к кирпичной стене и нависает сверху, упираясь ладонями с обеих сторон, прямо как в клубе.
– Огнева, ну че тебе еще надо? Я тебе цветы притащил. – Он смотрит на меня внимательно и без улыбки, отчего мне становится не по себе. Шутки в сторону? – С мамой познакомил. – А нет, ехидная ухмылка на месте, просто прячется в уголках губ. – Даже продинамить дал, а воздержание, знаешь ли, вредно для здоровья.
А про ключи, которые демонстративно вручил мне при всех, подмочив тем самым мою репутацию, он упомянуть забыл.
– Ну так иди и попроси помощи спустить у Лизы! – срывается с губ слишком нервно. Это не мой голос, я так не визжу. – Она будет счастлива выручить тебя в таком нелегком деле, – говорю уже спокойнее, но все равно выдаю слишком много эмоций за раз и складываю в защитном жесте руки на груди.
Но Громов и бровью не ведет, так и заслоняет стеной.
– Да у меня на тебя колом стоит, алё! – с какой-то усталой обреченностью произносит Арсений, а у самого глаза горят огнем. – На тебя! Сколько раз еще повторить, чтобы поняла, а?
Он тоже кажется мне отчаянно искренним сейчас. И вывалив на меня все это, сразу же закрывается, будто информация была не для моих ушей и он жалеет о сказанном – хмурит брови, поджимает губы, опускает взгляд. Злой Громов. И мне бы бежать со всех ног, но я не хочу.
– Слушай сюда, через неделю игра. – Он начинает серьезно, и я готовлюсь услышать едва ли не деловое предложение с подписанием официального договора. – И если тебе дорога честь нашего университета,ты должна мне помочь.
– С чем? – не понимаю я.
– С этим. – Арсений вдавливает меня в стену и прижимается к животу твердым членом.
И вот как сохранять рядом с ним серьезность?
– Променять свою честь на честь университета? – Я картинно закатываю глаза и громко цокаю, а Громов смеется. И так тепло вдруг на душе становится от его смеха, что я теряюсь. Как-то это все… странно?
– Серьезно, Огнева, – не переставая улыбаться белозубой и лукавой улыбкой, продолжает Арсений и заглядывает в вырез на форменной кофте, хотя я намеренно брала ее на размер больше, чтобы не привлекать лишнего внимания. – Ты сколько еще меня во френдзоне держать будешь?
Громов проводит костяшками пальцев по моей скуле от уха вниз и стопорится на подбородке. И мне так хочется его поцелуев, что я злюсь.
– Так и не будь там!
Это же Громов, черт возьми. У него все – игра.
– Намекаешь, что мне надо быть поактивнее? – говорит Арсений, оттягивая пальцем мою нижнюю губу и вызывая чертово дежавю.
– Намекаю тебе, чтобы ты отстал от меня, Громов! Не буду я с тобой спать!
Я толкаю его, а он явно этого не ожидает, даже отшатывается назад, но успевает перехватить меня за запястье.
– Это еще почему? – Он так искренне удивляется, что я задаюсь серьезным вопросом – отказывал ли ему до меня хоть кто-нибудь.
– Потому что, – злюсь я.
– Что за тупая привычка так отвечать? – Громов недовольно втягивает щеки и раздувает ноздри. На эти острые скулы нельзя смотреть без страха порезаться о них. – Не первый раз уже так делаешь, Булочка. – Он чеканит каждое слово. – Говори почему, или я твоему рту найду лучшее применение.
– Фу, и что ты привязался ко мне со своими пошлыми подкатами! Если так неймется, иди спи с…
– С Кариной? Лизой? С кем еще? – Арсений тоже уже явно на грани, и, едва эти слова слетают с его губ, я с удивлением понимаю, что совсем не хочу, чтобы онэто делал. Ни с кем из них.
И когда, блин, все изменилось? С каких пор меня заботит, кого трахает Громов? Когда появилось острое желание оттаскать его девок за патлы, только бы не пускали слюни ему в рот?
Я теперь понимаю, почему за Громовым ходит слава донжуана. Когда он так смотрит – со смесью вожделения, злости, наглости и самоуверенности, когда так говорит – грязно, сексуально, чуть хрипловатым голосом, ему просто невозможно противостоять. Белый флаг. Мокрые трусики. Финиш.
– Ты огонь, Тори, – я вздрагиваю, когда он впервые зовет меня по имени, – а мнешься, как девственница.
Разговор неожиданно сворачивает не туда, и я реагирую слишком явно, он видит это.
– Стоп. – У Громова глаза лезут на лоб, он медленно, но верно догадывается. – Ты что, еще не трах… У тебя не было никого?
Надо ответить, надо срочно ответить, перевести все в шутку. Ответить и уйти с гордо поднятой головой!
– Я… – вместо всего этого с трудом мямлю.
– Да ну на хрен, Огнева! – Он трет лицо – губы и лоб, а мои щеки начинают пылать от стыда. Все так по-дурацки складывается. – Прошу, скажи, что ты не девственница.
И такую мольбу я вижу в его глазах. Боже, да он бы сейчас, наверное, любые деньги заплатил, лишь бы услышать нужный ответ. Вот он – настоящий финиш. Доигралась, Булочка, блин! Возбуждение тает в один момент, как мороженое в сорокоградусную жару. Я выпрямляю спину, задираю выше нос и…
– Не могу сказать, – признаюсь я, понимая, что, скорее всего, больше не увижу Громова.
А затем возвращаюсь в кафе. И дверь хлопает слишком громко для расшатанных нервов – слезы выступают на глазах. Минуты испаряются одна за другой, но никто за мной не идет.
Глава 21
Тори
Знала бы, что Громов отстанет от меня, как только скажу ему, что я девственница, давно бы уже это сделала. Или нет. Не знаю. Все как-то глупо вышло, и на душе теперь так паршиво, что я, наплевав на вечную диету, открываю ночь поеданием молочной шоколадки. Перекатывая во рту вкус сладости и орешков, закрываю глаза, но через пару минут распахиваю их снова. Делаю глубокий вдох и медленно выдыхаю. Планирую поскорее уснуть, но сон не идет. Зато перед глазами отличноидет кино с Арсением Громовым в главной роли. Вот он улыбается, вот хмурит брови, а вот в шоке отшатывается от меня, когда понимает, что огненная дева на его глазах превратилась в девственную тыкву…
Ну и ладно. Я все равно никогда бы не стала с ним спать. И не из-за каких-то допотопных убеждений – у меня нет никаких загонов на тему секса. Просто между принципами и похотью я интуитивно всегда выбираю первое. А принцип, точнее, пожелание самой себе, у меня один с самого детства: чтобы первый раз был по любви. А какая может быть любовь между мной и Арсением Громовым? Тут одна похоть, похоть и еще раз похоть.
Устало вздохнув, я накрываю голову подушкой и замираю. Осторожно тяну носом воздух, будто пробуя его на вкус. Вот что я за дурочка такая? На наволочке запах Арсения особенно сильный. Надо было перед сном поменять постель, а теперь я жадно вдыхаю терпкий аромат его одеколона, которым пропахло белье. Не зря говорят, что ароматы – лучшие проводники воспоминаний. В моем печальном случае уже не только лицо Арсения перед глазами маячит, но и на заднице фантомные ощущения его горячих рук проявляются. И нет бы мне подумать о Диме Воронцове, который после стычки с Громовым написал мне больше сообщений, чем за все время нашего знакомства, а я, блин, толком и не отвечаю ему! Ну что за напасть? Я ведь сохла по нему с первого курса, но теперь, когда цель так близка, я вдруг переключила фокус внимания на другого? И на какого другого! Громова, которого по какой-то необъяснимой причине интересует мой зад.
Бомбардирующие меня воспоминания выливаются в безуспешные попытки уснуть. На часах давно за полночь, а я все еще бодрствую. И вроде бы хочу спать, мозг точно хочет, а тело – как чужое, полное ощущений, которым сложно подобрать описание. Все горит, будто у меня резко подскочила температура, и в то же время конечности сковывает озноб, но слабости, присущей болезни, нет. Наоборот, мне хочется какого-то движения, а движение вызывает трение, и оно тоже раздражает.
Мучительно. Томительно. Ох, мамочки, Огнева, ты, кажется, доигралась!
Как хорошо, что сейчас темно и в комнате я одна. И все равно, скользя ладонью вниз по телу, я испытываю жгучее смущение. Зажмурившись, ныряю под резинку пижамных шорт, касаюсь себя там, где вчера ночью хозяйничали пальцы Арсения. Сердце шалит. В ушах гудит. Дыхание рвется из горла неровными толчками. Но, несмотря на это стихийное бедствие, мое сознание сосредотачивается лишь на том, что делают мои пальцы, вспоминая Громова, ведя меня все дальше, пока наконец тело не сотрясает судорога освобождения. Низ живота взрывается, пальцам в трусах становится горячо и влажно, под закрытыми веками вспыхивают разноцветные огни.
Я засыпаю расслабленная, но с усиливающейся внутренней тревогой. Не дура, понимаю: с Громовым и моими чувствами к нему все куда сложнее, чем я наивно полагала раньше.
Утром я вроде бы бодро вскакиваю по будильнику, но все равно ощущаю себя разбитой. До электрички остается чуть больше часа, а я даже вещи еще не собрала для двухдневного трипа на родину. В этот понедельник у нас по счастливому стечению обстоятельств занятий не намечается, кроме физкультуры, от которой я получила освобождение, пообещав еще раз выступить с командой поддержки в ноябре, поэтому я решила съездить к родителям. Соскучилась по ним сильно, и, хотя Веня в последний момент с поездки соскочил, я от своих планов не отказалась. С чего бы? Мне вообще сейчас полезно подышать деревенским воздухом, пока из комнаты в общаге будет выветриваться аромат мажорского одеколона.
Наскоро собрав волосы в пучок на затылке, я влезаю в любимый спортивный костюм и дутую безрукавку, закидываю в рюкзак две смены белья и пару футболок. На ходу уплетаю протеиновый батончик и мчу на вокзал.
Полтора часа сельских пейзажей из окна электрички, и вот я дома. Папа встречает меня на старенькой KIA, а через десять минут я уже обнимаю маму, которая жарит у плиты пирожки. Ей, конечно, наплевать на то, что у меня каждая калория на счету, она в свои сорок с небольшим как тростинка, а я с округлыми формами пошла в папину породу. Эх, могла бы от папы взять что-то другое, например, умение разгадывать кроссворды или играть в дартс. Он у меня мастер по части подобных развлечений.
Мы садимся обедать, а после часы за разговорами с мамой обо всем и ни о чем летят будто на перемотке. Еще кучу времени съедает просмотр турецкого сериала по телевизору. А когда на улице уже темнеет и в окна начинает барабанить дождь, из гаража вдруг возвращается папа.
– Викуль, там к тебе гости, – как мне кажется, удивленно говорит он.
– Ко мне? Я же никому не говорила, что приеду.
Отец пожимает плечами.
– Машина явно не местная.
– Тогда с чего ты взял, что это ко мне?
– Потому что парень, который там у калитки трется, прямым текстом сказал, что приехал к Виктории Огневой.
– Как он выглядит? – спрашиваю я, ощущая, как в груди разгоняется сердце.
– Как, как? Как обычный парень. Высокий только очень.
Боже. Мой.
Вскочив с дивана, я подбегаю к окну и в ужасе перед ним замираю. Во дворе темно, но неоновый свет фар, бьющий мне в глаза, не оставляет никаких сомнений – у калитки нашего дома припаркован пижонский автомобиль Арсения Громова.
Боже. Мой.
Громов правда приехал. Я не сплю, и мне это не привиделось. Подперев своей идеальной задницей капот, он стоит прямо перед нашими воротами, куда я выхожу, и смотрит куда-то в сторону. Одет еще так необычно: я привыкла видеть его либо в баскетбольной форме, либо выряженного, как денди, а сейчас он в простой вязаной шапке коричневого цвета, теплой толстовке под горло и объемных спортивных штанах. Хотя у меня самой наряд не по моде – поверх домашней одежды я мамины шерстяные легинсы натянула, потому что папа начинает топить в доме, только когда температура, как сегодня, стремится к нулю.
– Что за прикид? – вместо приветствия с ходу нападаю я на Громова и тут же защищаюсь от его пронзительного взгляда, скрестив руки на груди.
– Сливаюсь с местной толпой, – парирует он, так и оставшись на месте, просто рассматривая меня с головы до ног с хитрой улыбкой.
Я пропускаю мимо ушей его подкол про дань районной моде и изо всех сил стараюсь игнорировать, как горят мои губы, на которые он пялится.
– Что тебе нужно? – Мой голос наяву звучит совсем иначе, нежели в голове. В нем нет и намека на строгость, которую я пыталась изобразить.
– Ты.
Я нервно сглатываю, стискиваю зубы в испуге. Я его правда боюсь. Это кажется слишком просто, как сыр в бесплатной мышеловке.
– Я серьезно, – повышаю тон. – Зачем ты приехал?
– С отцом твоим познакомиться, – рикошетит Арсений. – Если не хочешь, чтобы я и маму твою очаровал, бери свою задницу и помчали со мной.
– Куда?
Боже, это и правда происходит? Он что, проехал ради меня больше ста километров?
– Кукурузу с полей воровать, – смеется Арсений, – понятия не имею, куда у вас тут можно пойти. Навигатор повел меня через какой-то заброшенный завод, так что местные клубы я заценить не успел.
– В местные клубы тебя в таком виде и не пустят. У нас их два, но они ненамного хуже городских. Для кукурузы не сезон, а поля отсюда далековато. У нас не село и живет больше шестидесяти тысяч человек. И кстати, как ты нашел меня?
– Геолокация на фотографии рыжих котят, которых родила твоя Мурка. – Мурка не моя, а соседская, но я решаю, что этот факт не стоит уточнений, а Арсений уже, кажется, светит всеми тридцатью двумя зубами. – Ну и без помощи друга не обошлось.
– Веня – предатель, – догадываюсь я и злюсь.
– Будем откровенны, Булочка, я не оставил ему выбора.
Мир сошел с ума. Как дошло до того, что я сержусь на Балашова, а Громов защищает его?
– Арсений, я и правда не понимаю, зачем ты приехал, – выдохнув, я опускаю плечи, руки, да вся будто бы становлюсь меньше и сдуваюсь, как воздушный шарик. – По-моему, мы все выяснили, и я считаю, что нам лучше…
– Кому лучше, если мне хреново так, что выть хочется, а ты сразу бежишь к родителям? – Громов произносит это слишком серьезно, чтобы я могла отшутиться. И слишком резко, чтобы быть безразличным.
– Я давно планировала эту поездку.
Арсений закатывает глаза и двумя размашистыми шагами подходит ко мне. Нависает надо мной грозовой тучей. Теперь я вижу темные круги у него под глазами (такие же, как у меня) и усталость в заломе между бровей. Видимо, не одной мне было плохо, но как же тяжело это признать.
– Огнева, ты меня с ума сводишь, – шипит сквозь зубы, как самый настоящий змей-искуситель. – Твоя задница шикарна даже в этих гамашах. Она мне снится по ночам, прикинь? Ни о чем другом думать не могу, кроме… – Он поджимает губы. – Слушай, я до сих пор не верю, что ты со всеми, – Громов облизывается, – своими сочными формами ни разу не… да бл…
– Тише ты! – нахмурившись, шикаю я на него. – Папа за такие слова язык тебе перцем натрет.
Мы оба застываем, глядя друг на друга, а потом на пару начинаем смеяться в голос. Сильнее и громче с каждым вздохом. Все это дико странно и запредельно непонятно, но я не хочу прогонять Арсения, если он сам ко мне с повинной пришел. Особенно после того как он наклоняется и больно стучит лбом о мой лоб – таким Громов милым и потерянным кажется.
– Поехали. Может, перекусим где, а то я жрать хочу, лады? Сорвался, как увидел фотку, боялся не успеть.
– К чему?
– Да мало ли что тебе бы в голову взбрело.
Он отступает на шаг, прячет руки в карманах и смотрит себе под ноги.
– Ты подумал, я уехала домой, чтобы переспать с каким-нибудь Ванькой-трактористом на сеновале? – догадываюсь я, поражаясь ходу его мыслей. – Так сейчас похолодало, можно сочную, как ты выразился, задницу отморозить. Так уж и быть, подожду весны.
Он взглядом мечет в меня молнии и вдруг притягивает к себе за талию, рычит куда-то в шею, разгоняя мурашки по всему телу.
– Попросила бы, организовал тебе сеновал. Недалеко от универа есть ипподром, уверен, там нашлось бы что-нибудь подходящее.
– Дурак ты, – вроде бы и ругаюсь я, а сама неожиданно обнимаю его, скрепляя руки за спиной, и вдыхаю запах, прижавшись щекой к груди.
– Покажешь дураку, где ты тут училась, гуляла или чем ты там в этой дыре занималась?
Я прыскаю от смеха и пихаю Громова в грудь, а у самой щеки лопаются от счастья.
– Хорошо, родителей только предупрежу.
Ага, и переоденусь, а то выгляжу как чучело.
Когда я залетаю в дом и почти сношу на пути в комнату ведро с водой, которой должна была мыть пол, родителям все становится ясно без слов. Они даже, скорее всего, подглядывали в окно, судя по тому, как изображают бурную деятельность на кухне. А я запираюсь в спальне и, быстро нырнув во флисовый костюм красного цвета и накинув сверху дутый жилет, спешу на улицу.
– К ужину вернусь! – кричу я папе с мамой, обувая кроссовки.
– И мальчика своего зови, – летит мне вслед.
– Это не мой мальчик! – возражаю.
Этого уж точно не хватало! Думаю, у Громова сегодня и так будет достаточно впечатлений, чтобы еще с моей причудливой семейкой знакомиться.
– Так и куда держим путь, мой юный девственно-чистый штурман? – спрашивает Арсений, когда я сажусь к нему в машину. Конечно, он не мог смолчать по этому поводу. Удивлена даже, что так долго продержался.
– Ну, если ты хочешь прочувствовать местный колорит…
– Я хочу поесть и не загреметь в больничку, – продолжает Громов слишком уверенно, когда мы выезжаем на дорогу, и я явно никуда не денусь от него как минимум до следующего светофора.
– Ха-ха, не смешно. Поехали тогда на площадь, здесь налево. Там много кафе, выберем что-нибудь без медового соуса.
Уголок рта Арсения ползет вверх, и на щеке появляется милая ямочка, которая совсем не характеризует своего хозяина. Громов какой угодно – красивый, дерзкий, сильный, самоуверенный и бесячий, но уж точно не милый. Хотя, может быть, и милый немного, когда сам этого хочет.
Мы передвигаемся по городу с моими подсказками, и я радуюсь, что ехать нам останется недолго. Долго находиться в тесном салоне, пропитанном полюбившимся мне запахом, невыносимо.
– Сверни здесь, срежем по дворам, – диктую я самый быстрый путь. Я все эти дороги знаю наизусть.
– Но навигатор показывает прямо.
– Лучше здесь, точно говорю. На Садовой в это время пробки.
– Здесь и пробки бывают?
Громов съезжает с дороги и только заворачивает во двор, как машину резко дергает в сторону. Арсений, ругаясь матом, с трудом выруливает прямо и останавливается. Сразу.
– Что это было? – шепчу я испуганно, только сейчас осознав, что вцепилась пальцами в его бедро, и отдергиваю руку.
– Штурман, Булочка, из тебя хреновый. Что было? Помру я все же с тобой. Не от яда, так от голода. – И, глядя в мои распахнутые в недоумении глаза, добавляет: – Колесо, видимо, пробили. Выходи.
А я осматриваюсь по сторонам, понимая, что мы застряли далеко не в лучшей части города.
Глава 22
Арсений
Колесо в хлам. В буквальном смысле слова. Подшаманить его не удастся – разорвало половину шины. А у меня ведь в недрах багажника даже ремкомплект имеется, отец всучил его, когда эту тачку подогнал. Я ему тогда сказал, что с такой машиной механик в нагрузку должен идти, а не ремкомплект, но он лишь посмеялся. Хорошо, что сейчас батя меня не видит – живот бы надорвал. Он у меня тот еще юморист.
Глядя на то, что стало с фирменным колесом «Пирелли», и на темную неприветливую улицу, где мы с Булочкой застряли, я привычно хлопаю себя по карманам в поисках пачки сигарет. Вот только хрен мне, а не сигареты. Оставил дома в куртке. Огневу «Баленсиагой» хотел сразить наповал, даже не удосужился карманы проверить и переложить мелочи, которые пригодиться могут. Как дурачок, ей-богу.
– Арсений, давай я папе позвоню, – тихо предлагает девчонка, обнимая себя в метре от меня и явно ощущая свою вину. И правильно. Потянуло ее, блин, на ночь глядя исследовать нехоженые тропы этого захолустья.
– Не надо нам папы, Булочка, – отвечаю я торопливо. – У нас же с тобой свидание. Запаску поставим, доковыляем на ней до ближайшей автомастерской. А там, может, и до кафе доедем, чай пакетированный попьем. А то гляжу я на эти дороги, и меня сомнения берут, что до вас тут дошли блага цивилизации вроде сенчи и улуна.
– Ночь на дворе, – укоризненно шепчет она, вжав голову в плечи. – И выходной… У нас сейчас автомастерские не работают.
– Шикарно, – тяну я насмешливо. – Удружила, Огнева. С тобой что ни день, то приключение.
– Я же не специально! – Обиженный голос срывается и дрожит, а ощущение такое, что его хозяйка едва сдерживает слезы. – Как лучше хотела.
– Эй, ты что, плакать собралась? – подхожу к Булочке, кладу ладони ей на плечи и легонько встряхиваю. – Прекращай давай. Сейчас запаску поставлю, а дальше разберемся. Это точно не повод слезы лить. Мне вообще твоя помощь пригодится. Поможешь?
Она шмыгает носом, но кивает.
– Включи фонарик на телефоне, – командую я деловито, переключая внимание Огневой с типичной бабской меланхолии на ремонтный хардкор. – Посвети мне сюда.
Девчонка подносит тусклый фонарик своего допотопного телефона к багажнику моего «Порше», а я начинаю выгружать из него хлам, чтобы добраться до запаски.
Боже мой, на хрена я все это вожу с собой? Тут палатка, спальник, упаковка бутылочек с водой, запасная баскетбольная форма и мяч, сменная обувь, старый рюкзак, какой-то ящик с игрушками младшего брата…
– Правее фонарик направь, – пыхчу я, как паровоз, наконец-то доставая из-под полки багажника запаску. Опустив ее на дорогу, докатываю до поврежденного колеса и возвращаюсь, чтобы отыскать инструменты.
Дождь все усиливается. Огнева зябко поводит плечами и подпрыгивает. Я сам тоже, если честно, охреневаю от холода. Вокруг темень. Где-то неподалеку завывают собаки. Антураж будто в жестком хорроре, а инструментов подходящих, как назло, нет. Вот на фига мне в багажнике набор шампуров? Всякую хрень с собой таскаю, а действительно важного…
– Давай я все-таки папе позвоню, – шелестит Огнева.
Папе она, блин, позвонит. И заодно журналистам, чтобы запечатлеть мое унижение для потомков. Уже вижу заголовки «Арсений Громов вляпался». Во всех, сука, смыслах этого слова: смачная деревенская грязь липнет к моим новеньким лимитированным «Джорданам», на «Баленсиаге» уже затяжка от болта на колесе, а запаска валяется на дороге без единого шанса быть поставленной на место лопнувшей шины. Ну разве что я зубами отверчу подшипники. Это такой эпик фейл, что мне хочется прямо здесь сдохнуть. Мы же, парни, как самцы дикобразов – нам своей самке надо продемонстрировать физическую силу, прежде чем склонить ее к спариванию. А я что вообще сейчас продемонстрировал? Тут даже на обжимания у стенки не накапало.
– Звони папе, – цежу я напряженно.
Курить хочется так, что аж зубы сводит, а у Огневой они же отбивают чечетку от холода. Попали, короче. Что мне, что ей внеплановый поход к стоматологу обеспечен.