Синдром властного негодяя

Но он так жадно и по-хозяйски обнимал меня за талию, прижимал к себе и будто хотел выпить, осушить до самого дна, что все мысли вылетели, тем более заготовленная речь. Ну уж если сам Дубровский, наш принц, решил исполнить незатейливую пролетарскую мечту обычной студентки, то мне ли, Глафире Сорокиной, его останавливать.

В общем, если случалось в моей жизни что-то необыкновенное и чудесное, то пропуском к тому послужила не потерянная туфелька и не сбежавший кролик, а обычная бутылка лимонада, вылитая на стул. Дубровский в самом деле не обидел меня ничем, просто поцеловал пару раз, потом мы долго разговаривали, сидя у камина. Я же преимущественно пила коньяк, бестолково подхихикивала и тихо удивлялась тому, что одногруппник в принципе умеет столько говорить. Еще он приглашал на свидание, выпытывал мои планы, предлагал встречаться…

А на следующий день в институте просто поздоровался и прошел мимо…

Глава 3

После жадного казановы я больше не стала брать пассажиров, заехала в свой двор, припарковала машину так, чтобы видеть окна квартиры, вытащила термос с кофе и ждала, пока родственники лягут спать. Сил общаться с кем-то не было, а особенно – выслушивать претензии сестры за долгое отсутствие, ворчание Игоряши или крики племянниц. На которых после девяти вечера нападало натуральное бешенство. Абсолютно милые и тихие днем, к отбою племяшки превращались в секретное и особо мощное оружие чайлдфри, потому как пять минут их концерта и беготни по дому у любого отобьют желание заводить детей.

Но свет в окнах все не гас, запасы кофе иссякли, а без отопления в машине становилось все холоднее. Еще в моей комнате исчезли шторы. А я-то сижу и думаю: что не так? Надеюсь, Надя просто решила их постирать перед Новым годом.

Не просто. На пороге квартиры меня ждала гора коробок, мои справочники и учебники в пакетах для мусора и одинокий кактус сверху. Как, оказывается, много вещей хранилось в моей небольшой комнате.

– Это ч-что? – не снимая пуховик я влетела в кухню и остановилась напротив Нади.

– Мы с Игоряшей, – медленно, как умственно отсталой, проговорила сестра, – решили на время поездки нанять бригаду рабочих, сделать ремонт в комнате и переселить туда Полину и Алину. Представь как здорово: мы отдохнем, а вернемся в уже готовое и чистое помещение. Ты же всегда жаловалась, что не высыпаешься в спальне: громыхает мусоровоз и ругаются дворники. А здесь, на кухне, будет очень здорово: тихо и диван мягче.

У меня даже воздух закончился от возмущения, отчего зять насупился и сверлил меня взглядом. Сейчас еще демонстративно соберет вещи и уйдет к своей маме. Не раз, не раз я видела подобное представление. В последний – когда отказалась забирать их с приятелями из бани в три часа ночи. «Фирочка, ну что тебе стоит, ты же на машинке вжик и на месте!» – уговаривала Надя. Но я тогда отстояла свое право на сон, отстою и сейчас.

– Я еще не решила, поезду ли с вами, – голос прозвучал жалко, без должной уверенности.

– Билет уже купили, а возвращать – потеряем деньги, – припечатал Игорь. – Потратились на тебя, оплатили номер и перелет, и всё равно не так!

– Да, Фирочка, ну что ты в самом деле? – Надя снова сложила брови домиком и с такой мольбой уставилась на меня, что все несогласие и протест разом зачахли.

Наденьку надо беречь. Наденьке нужно уступать. Наденьку нельзя расстраивать. Мама с младенчества вбивала мне эти мысли в голову, теперь не получалось от них избавиться. У Нади в детстве были серьезные проблемы с сердцем, ее даже оперировали дважды. Первый – не совсем удачно, сестра чуть не погибла, зато потом все наладилось и Надю даже сняли с учета у кардиолога. Но страх потерять старшую дочь навсегда въелся в подкорку мамы, а потом перешел ко мне. Сами операции почти не помню, была совсем маленькой, зато росла в постоянном страхе обидеть или расстроить сестру, которая может умереть от сильных эмоций.

Кажется, она знала об этом и самую малость пользовалась. Или не малость. Слезинки-то дрожат почти натурально и точно так, как в торговом центре. Но я слишком устала за сегодня, чтобы вестись на провокации.

– Наймите няню для поездки, – выпалила я и сразу втянула голову в плечи. Игорь растерялся от столь вопиющего неповиновения, поэтому можно было продолжить: – буду работать все праздники, не до отдыха. И вещи завтра тоже верну в комнату, ремонт пока не планирую: через пару месяцев мне привезут щенка, он все равно будет грызть мебель и писаться, вот подрастет, тогда и подумаю о смене ламината и поклейке обоев. Возможно, переставлю кровать по фэншую, в зону любви…

– Собаку? – Игорь медленно встал, затем бросил тарелку в мойку, расколов стекло, и направился к выходу. – Я не буду жить в одном доме с псиной!

Хотелось сказать, что и мне боязно оставлять щенка с людьми, которые вытащили вещи из комнаты, не спросила на то разрешения, но промолчала. Как и о том, что если бы знала о такой собакобоязни, давно бы уже притащила домой первого попавшегося щенка. Вряд ли в мире есть собака, способная уходить от моей сестры к маме и грозить разводом. Или напиваться ночами в бане и просить забрать ее, потому как вызвать такси не позволяет жадность.

Надя бросилась за мужем, который нарочито медленно одевался, Полина услышала про собаку и визжала от радости, Алина визжала просто так, в силу полуторагодовалого возраста мало понимая в собаках, зато много – в веселье. Соседка снизу сразу же заколотила по батарее, сверху решили под шумок просверлить пару отверстий в неположенное время, а Надин кот демонстративно разгреб наполнитель по всему коридору, после чего страшно довольный направился в гостиную.

Пожалуй, было что-то в предложении Доктора Всё: один молчаливый Денис точно не сможет производить столько шума.

Я чувствовала себя дико виноватой, хотя понимала, что вроде как не за что. Злилась на себя, на Надю и Игоря, и от этого грызла себя ещё больше. Какая-то рохля! Неужели нельзя было четко и однозначно дать понять сестре, что им давно пора съезжать? И уж точно не по-родственному выселять меня на кухонный диван-малютку. Я взрослый человек, нуждаюсь в уединении и двери! Желательно в той, которая разделяет лестничную площадку и квартиру, а не просто мою комнату. А если я решу привести кого-то в гости? Не то чтобы у меня кто-то был, не то чтобы я рвалась привести парня в квартиру, где живу с толпой родственников, но не хочу совсем лишаться такой возможности.

Хотя какие там парни, я, как оказалось, даже собаку привести не могу. У Нади, между прочим, была своя квартира, однокомнатная, но в новом районе, а не двушка в пятиэтажке, как у меня. В свое время мама продала их с папой трешку, дачу, оставшийся от бабушки домик и купила три небольших квартиры: себе и дочерям. После свадьбы Надя с Игоряшей решили избавиться от жилплощади и начать строительство дома. В их мечтах тот возводился за полтора года, которые молодые планировали жить у родителей. Но с тех пор прошло уже больше семи, а дом ненамного ушел от состояния коробка с крышей. Распланированная махина на двести с лишним квадратов тянула все больше денег, начинала постепенно рушиться. Даже риелтор покрутил носом и заявил, что в продажу она уйдет по цене чуть большей, чем голый участок.

Мама Игоряши невестку с внуками не слишком жаловала, наша – внезапно вышла замуж, и жить сестре оказалось негде, потому как плата за съемное жилье еще сильнее замедляла стройку. На их с Игоряшей счастье как раз в тот момент я решила покорять север с его огромными заработками и суровой природой. Надя уговорила меня сдать им квартиру на время командировки, это же так удобно: им скидка, мне – пригляженное жилье и прибавка к зарплате. Я вернулась спустя три месяца с тяжелой пневмонией, без особенных денег и с мыслью больше не приближаться к полярному кругу.

Надя просилась пожить со мной ещё немного, буквально месяц, дальше они проведут в дом отопление, сделают жилыми пару комнат и оставят мою квартиру. Но время шло, а сестра с мужем все прочнее укреплялись на чужих квадратных метрах. Я пыталась намекнуть, что пора бы расстаться, но надежда быть понятой таяла с каждым днем. Постепенно Игорь начал считать гостьей меня, о чем постоянно напоминал. Вот как сегодня.

Они с Надей громко ругались в коридоре. Игорь требовал угомонить меня, образумить и наставить на путь истинный. Надя рыдала. Кот с любопытством следил за ними, прильнул к полу и притопывая задними ногами, секунда – и бросится на кого-нибудь из спорщиков. После Игорь крикнул, что пока я живу в этой квартире, ноги его здесь не будет и хлопнул дверью.

«Подожди, ты забыл жену и детей! Ну забери хотя бы кота!» – хотелось крикнуть вслед, но я промолчала, отмахиваясь краем шарфа. А что? Игорь и Алехандро были самыми прожорливыми, а значит и затратными членами семьи. Без них наших с Надей зарплат хватит, чтобы содержать девочек.

Сестра все захлебывалась рыданиями, а я не решалась выйти из кухни, зато стащила пуховик. Надо пересидеть пару минут, потом Надя успокоится и пойдет звонить маме. А пока можно сделать себе бутерброд.

– Фира-а-а! – на последнем звуке мои хлеб и ветчина полетели на пол, к радости Хандры, как звала кота Полина.

– Фира, ты шляешься по мужикам, поэтому нарочно довела Игоряшу! – продолжала вопить сестра, покрывшаяся от гнева красными пятнами. – Профурсетка!

– Настаиваю на суфражистке! Если уж мы решили использовать анахронизмы, – пискнула я и попыталась прикрыться руками. Тонкая водолазка отчетливо очертила ничем не удерживаемую грудь. Значит, вот от чего понесло Надю.

Но я взрослая девочка, имею право приходить в собственную квартиру в таком виде, в каком захочу. И совсем не виновата, что Игоряша – неуравновешенный маменькин сынок, который мою квартиру любит много сильнее, чем Наденьку. Сестра этого не замечала, поэтому накричала на меня, хлопнула дверью так, что задрожали стекла, а кот от испуга забился под кухонный гарнитур, и ушла громко рыдать в гостиную. У меня же руки мелко тряслись и очень хотелось горячего какао, но сил на приготовление не осталось.

Надо было сразу после возвращения с севера распрощаться с родней, не дать им пустить корни на моих квадратных мертах. А теперь поздно. Но если так и не решусь на серьезный разговор – однажды мои вещи окажутся не в коридоре, а на улице.

– Фира, – Полина села рядом и подвинула ко мне тарелку, – держи, это тебе.

На белоснежном фарфоре лежал здоровенный бутерброд, состоящий из неровного куска батона, втрое более толстого слоя шоколадно-ореховой пасты, разноцветного драже поверх, карамельки, ложки меда и ломтика сырокопченой колбасы. Все самое вкусное разом!

– Спасибо, солнышко! – я откусила немного и сразу потянулась к воде, чтобы запить невозможную сладость.

– Пожалуйста. Ты у меня самая-самая лучшая тетя. И собака тоже будет самая-самая лучшая. Спрячем ее от папы под кроватью, это будет наш с тобой секретик.

– Хорошо, – что мне, в самом деле, остается, кроме как прятать щенка под кроватью?

– А тебе правда плохо? – Полина подсела еще ближе и погладила меня по волосам. – Мама говорила бабушке, что у тебя голова больная.

***

– Точно! Больная на голову! Шибанутая! Идиотка! – Семеныч, владелец нашего таксопарка, кричал на меня нередко, но сегодня – с особенным запалом, не давая ни малейшего шанса оправдаться. – Воровать начала, коза? А ведь знал, знал, что нельзя девку на работу брать, но нет…

И как бы я вчера ни настаивала на суфражистке, но толково отстоять право женщины на работу в такси, как и свое собственное – не выслушивать безосновательные обвинения – не получалось. В углу кабинета Семеныча, развалившись на трехногом стуле, ликовал тот самый вчерашний пассажир. Сегодня «Казанова» пришел к моему начальнику и заявил, что я утащила у него швейцарские часы, золотые запонки и комплект женского белья, купленный жене в подарок к Новому году. Но добрый и отходчивый мужчина был согласен замять дело за триста тысяч наличными. А вот Семеныч, похоже, нет. Он орал и требовал выплатить все, а потом забирать документы и проваливать из его таксопарка, пока никто не обратился в полицию.

От жуткой несправедливости и обиды я расплакалась, выскочила из кабинета, пронеслась по коридору и спустилась в гараж. Спряталась там за микроавтобус, чтобы в тишине и покое привести себя в порядок и успокоиться.

– А Фирку-то уволят, – раздался голос одного из коллег. Меня он не видел, зато кости перемывал с удовольствием. – Слышал, у мужика какого-то золотишко и лифон увела.

– Да перегибает Семеныч, не стала бы Фирка воровать. Он давно ее уволить хотел, да повода не было.

– Наконец-то! Семеныч перестанет попрекать, мол, глядите какая у нас Фира: всегда трезвая, аккуратная, чистенькая и работает, что долбанный китаец.

– Это точно. Пора ей мужичка найти и свалить отсюда. Мне жена всю кровь выпила, подозревает в том, что обжимаюсь тут с Сорокиной! Не докажешь же, что Фирка, как селёдка мороженая.

Значит, одного жена запилила, второй просто завидует моему умению не пить перед работой, поэтому так радуются грядущему увольнению? За что? Почему так? Я старалась хорошо работать, никогда не отказывалась поменяться сменами или прикрыть отсутствие перед начальством.

– И уйду! – суфражистка, на которой я вчера так настаивала, столкнула меня с горы покрышек и заставила выскочить прямо на коллег. Мужчины опешили и отшатнулись от меня. Но пора и закрепить успех. – Найду мужика, работу и с гордо поднятым подбородком унесусь в светлое будущее, а вы останетесь здесь. В сумрачном настоящем, где любой прошедший день лучше грядущего, а нынешний хуже вчерашнего! Открою коробку Шредингера и точно узнаю, жив ли кот!

После поплотнее запахнула куртку, подбросила на руке ключи от машины и удалилась, под едва слышное: «Прибухнула, видать, с горя».

Так как ничего, кроме криков, от Семеныча я не слышала, то посчитала, что мне выдали выходной. Для сбора денег и оставшегося самоуважения.