Та самая встреча

Подлинный Страдивари.

Дрожащими пальцами Люси расстегнула дорожный футляр, чтобы проверить, но скрипка лежала целая и невредимая на черном бархатном ложе. После звонка матери она почти боялась снова прикоснуться к инструменту. И еще более ужасающей, чем осознание того, что эта скрипка почти бесценна, была реальность того, что дедушке ее не подарили…

Люси привезла с собой копии некоторых дневниковых записей, сделанных в самый страшный период войны, когда ее дед боялся, что не успеет. Упоминание о какой-то женщине, Бетти, сопровождалось разговорами о его пребывании в Лассерно, а затем о побеге.

Читая дневники, Люси узнала много нового о нежном, заботливом мужчине, с которым часами говорила о жизни и любви. Которому она писала, путешествуя по дальним странам, потому что знала, как он искренне радуется ее открыткам и письмам. Она обожала деда и именно его считала идеалом мужчины и хорошего человека, потому что отец всегда подводил их.

Теперь Люси понимала, что семье преподнесли обеленную версию его прошлого. Дневники поведали гораздо более мрачную историю. О любви, отчаянии и… краже в военное время.

Скрипка – сердце Лассерно… Ее дедушка получил нечто бесценное для защиты семьи, скорее всего, семьи Моретти, и присвоил это. Бежал со скрипкой, чтобы спасти себя.

Люси знала, как больно, когда крадут семейные реликвии. Однажды отец взял золотое колье жены и заложил его, чтобы сделать ставку на скачках. Он взял клятву с дочери хранить эту историю в тайне. Люси видела слезы матери из-за того, что не смогла найти обручальное кольцо бабушки. Но эти вещи были просто безделушками по сравнению со Страдивари. Потеря столь драгоценной семейной реликвии глубоко ранила бы семью.

Теперь отец пытался забрать скрипку.

Это была еще одна причина, по которой она приехала в Лассерно после того, как ее жизнь стала рушиться. Адвокат, которому она немало платила, сказал, что ее отцу будет трудно доказать, что скрипка не была должным образом подарена Люси. Но если ее мать не сумеет вычеркнуть это из бракоразводного процесса, Люси знала, что истинная ценность инструмента будет раскрыта. Адвокаты ее отца уже запросили оценку.

У нее было два варианта, и оба были ужасны: потерять скрипку в суде или вернуть ее семье, у которой ее могли отобрать три четверти века назад.

Люси не могла жить с мыслью, что ее скрипка была не подарена по доброй воле, а украдена. Бесчестность отца научила ее истинной важности этого качества. Она никогда не будет такой, как он. И этот замок, и Стефано Моретти, возможно, скрывают правду о том, что ее Страдивари был передан не в знак щедрой благодарности, а на самом деле был военной добычей.

Она не знала, что делала бы, если бы это было правдой, потому что самые важные моменты ее профессиональной карьеры произошли благодаря этой скрипке. Потерять скрипку – все равно что потерять часть себя. С таким же успехом она может отрезать себе руку. Но…

Дверь открылась, и вошел Стефано с подносом в руках. Все мрачные мысли были сметены восхитительным ароматом, наполнявшим комнату. У нее потекли слюнки. Стефано поставил поднос на стол и протянул ей чашку с густым темным горячим шоколадом. На тарелке лежали щедрые ломти местной ветчины, сыра и хлеба. Он закатал рукава свитера, обнажив сильные мускулистые руки. У пианиста в оркестре были такие же предплечья после многочасовых репетиций. Ее никогда по-настоящему не привлекали накачанные парни, по крайней мере, она так думала, но этот мужчина с загорелой кожей и темными волосами… Она могла часами сидеть и смотреть на него.

– Благодарю вас.

– Не за что. Но у меня печальные новости.

Он сел в кресло, вальяжно закинул ногу на колено – воплощение мужественности. Вопреки сказанному – на лице ни тени огорчения, на губах легкая ухмылка.

– Я позвонил Бруно, и он сказал, что, пока идет снег, он не сможет забрать ни машину… ни тебя.

– И как долго?

Стефано пожал плечами:

– Несколько дней. Во время метели дороги непредсказуемы. Тебе придется остаться здесь, пока они не расчистят дороги.

Остаться в замке. С графом наедине.

От волнения сдавило грудь, стало трудно дышать. Она расстегнула молнию пуховика, пытаясь глотнуть воздуха.

– Я знала, что есть веские причины ненавидеть зиму.

– Мне очень жаль. Как только на небе появятся просветы, Бруно заведет свой снегоочиститель, но пока мы во власти стихии.

– Это не твоя вина, – сказала она. Хотя мужчина перед ней выглядел таким властным, что она не удивилась бы, если бы ей сказали, что он способен управлять капризами погоды одним движением руки. – Там, в Австралии, я думала, что снег – это так романтично. Все чистое, белое и мягкое на вид. Мне не терпелось увидеть его в реальной жизни, а не на фотографиях.

Но реальность слишком отличалась от ее фантазий о том, как она проводила бы время перед ревущим огнем, пила горячий шоколад, как сейчас, и жарила зефир. Всепроникающий серый цвет запал ей под кожу и лишил счастья. С того самого дня, как она вернулась в их крохотную зальцбургскую квартирку и обнаружила, что Виктор топит камин с кем-то другим. Что еще более унизительно, эта женщина была альтисткой из оркестра.

И если это не был последний гвоздь в крышку гроба ее личного счастья, то теперь добавился тот факт, что Виктор с некоторых пор сидел в кресле ведущего скрипача вместо нее. Она должна была задаться вопросом, значили ли их отношения что-нибудь для него вообще: когда она изливала свои тайные страхи и неуверенность мужчине, которому, по ее мнению, могла доверять, он просто добывал их, чтобы подорвать ее положение и украсть позицию лидера концерта, ради которой она так усердно работала?

– Я так понимаю, вы родились не в холодном месте? – сказал Стефано, возвращая ее в настоящее своим ровным, глубоким голосом. Такой же сладкий и соблазнительный, как и горячий шоколад в ее чашке.

– Я – дитя субтропиков. Снег – сплошное разочарование. Холодно и сыро.

Уголки его губ чуть приподнялись, но Люси не назвала бы это улыбкой.

– Что заставило женщину из Австралии, которая ненавидит зиму, жить там, где идет снег?

Она пожала плечами.

Работа. Это была возможность всей ее жизни. Та, которая теперь выскользнула из ее сведенных судорогой и раненых рук.

– Я член оркестра. Ведущий скрипач.

Сейчас она не могла много играть, ей нужно было время, чтобы оправиться от травмы, которая постоянно преследовала ее болью в запястье.

Стефано склонил голову набок. В сумрачном послеполуденном свете его глаза были бесцветны, только напряженный темный фокус полностью сосредоточен на ней.

– Я патрон Симфонического оркестра Лассерно. Ты слишком молода для такой огромной ответственности.

Что-то в этих словах зажгло в ней тлеющий уголек гнева, который она носила в себе уже несколько недель. С тех пор, как узнала, что скрипка может не принадлежать ей, с тех пор, как ее отец попытался потребовать ее при разводе, с тех пор, как поняла предательство Виктора.

Виктор давал ей советы по игре. Люси оценила это с самого начала. Он был старше, блестящ сам по себе, а она хотела быть совершенной, всегда стремясь к большему. Он часто говорил ей, что она прожила недостаточно, что из-за молодости ей не хватало мастерства. Что если она не будет тренироваться усерднее и больше, то потерпит неудачу.

Люси старалась, чтобы его замечания не подрывали ее уверенности в себе, но теперь поняла, что именно этого он и добивался. Оглядываясь назад, она задавалась вопросом, была ли в их отношениях доля правды, или же он всегда был прикован к ее роли первой скрипки.

– В свои двадцать четыре года я уже не самая молодая из тех, кто когда-либо был ведущим скрипачом. И мое положение достигается благодаря упорной работе. Самоотверженности. Решительности. Говорят, что ты взял на себя роль личного секретаря принца Аркури, когда был примерно в моем возрасте. Неужели ты был слишком молод для такой огромной ответственности?

Стефано напрягся. На его лице промелькнуло странное выражение, и он чуть не вздрогнул, как от боли.

– Все члены моей семьи начинают служить Короне, когда об этом просит наш монарх. Что касается тебя… Мои слова не были критикой. Я не сомневаюсь в твоей решимости, поскольку ты пришла сюда в такую погоду со своими сумками, одна из которых весит столько, что может потопить лодку. Полагаю, это твоя скрипка?

Он кивнул на кейс, лежавший рядом с ней на диване. Люси протянула руку, чтобы прикрыть дорожный чемодан.

– Да, она всегда со мной.

Другие скрипки, которые использовала для репетиций, она оставила в оркестре.

– Я бы хотел послушать, как ты играешь.

Ее сердце подпрыгнуло, колотясь о ребра. Когда-то она любила играть для всех, кто просил. Теперь боль в ее руках была наказанием – признаком слабости. Ее уверенность во всем была разрушена.

– Может быть, позже, – сказала она. – Это была долгая поездка.

Люси ела с непередаваемым удовольствием. Все это время она чувствовала покалывание в затылке, как будто за ней наблюдали. Она знала, что Стефано смотрит на нее, это было нормально, они были в комнате вместе. Но этот взгляд был чем-то большим. Как будто ее изучали. Не то чтобы это было неприятное ощущение – скорее жгучее осознание чего-то большего. Как будто тебя облили сиропом и… лизнули.