Грехи маленького городка

– Прямо сейчас?

– Нет, сейчас слишком поздно. Завтра, когда будет светло.

– Хорошо.

Я попытался вернуться к книге, которую якобы читал, но отец по-прежнему торчал в дверном проеме.

– Ты хорошо себя чувствуешь? Я несколько раз слышал, как ты бродишь по ночам.

– Все нормально.

– Помни, ты можешь все мне рассказать. Я не стану тебя осуждать.

– Да. Знаю.

Папа повернулся, чтобы выйти, но остановился и снова посмотрел на меня.

– Нейтан, ты точно не видел кольцо?

Я видел, чего ему стоило произнести это. Отец избегал слов, когда можно было обойтись жестом или взглядом. Его вопрос предполагал доверие, честность – идеалы, которыми папа жил и которые побуждал меня чтить.

– Нет, – ответил я.

На другой день мы с мамой перерыли весь дом: проверили скопившийся в пылесосе мусор, обыскали щели между диванными подушками. Когда маме было двенадцать, она попала в автомобильную аварию и лишилась ноги ниже колена. Теперь она носила протез и хромала, поэтому залезать на стулья, чтобы осмотреть полки, пришлось мне.

Я изображал усердные поиски, хотя в глазах стояли слезы.

* * *

А на следующий день мама поскользнулась и упала, спускаясь по лестнице в подвал. Она сломала оба бедра и разбила череп о бетонный пол. Мы решили, что мама продолжила поиски кольца, ради чего и отправилась в подвал.

Она умерла спустя два дня после падения.

* * *

Некоторые пытаются сбежать от своего стыда. Другие, вроде меня, подходят вплотную в надежде его задавить.

После окончания школы я остался в городе с отцом, которого опустошила мамина смерть. Я жил в родительском доме и занимался хозяйством, изо всех сил стараясь порадовать папу, но по-прежнему хранил молчание о своем проступке. Постепенно я тихо возненавидел и себя самого, и то, на что пошел ради денег.

Устроившись на работу в цех сборочной мастерской, я несколько лет прожил как во сне, сторонился девушек и никак не мог прийти в себя после случившегося. Потом отца разбил инсульт, и я еще некоторое время ухаживал за ним, пока однажды утром, зайдя к нему в комнату, не обнаружил папу мертвым. Я разрыдался, но отчасти это были слезы облегчения: больше не придется скрывать от отца свою страшную тайну.

* * *

Месяц спустя во время вечерней смены я повредил руку зазубренным куском листового металла. Меня отвезли в городскую больницу, и молодой врач наложил мне пятнадцать швов.

– Вы даже не поморщились ни разу, – с улыбкой заметила медсестра Пола, когда он вышел из процедурной.

Я влюбился в нее с первого взгляда: высокая, всего на пару дюймов ниже моих шести футов, с короткими каштановыми волосами и внимательными зелено-карими глазами. При такой внешности Пола могла бы казаться суровой, но после первых же слов по стерильно-белой процедурной разлилось излучаемое ею тепло. Хватило сущей мелочи, чтобы получить в награду ее искреннюю добрую улыбку, и я не мог не улыбнуться в ответ.

Через полтора года Пола стала моей женой.

Мы поселились в Локсбурге и взялись за ремонт старого дома управляющего угольной компанией, где давно уже никто не жил. Шесть его спален в будущем предназначались для веселых ребятишек, поэтому стены решено было покрасить в яркие цвета, которые наверняка понравятся обитателям детских. Пусть сам я так и не смог сбежать из города, но надеялся обрести тут семейное счастье и вырастить сыновей и дочерей, которые выпорхнут в мир, а потом вернутся и расскажут мне о своих приключениях, пока по дому будут бегать уже их дети.

Мы с Полой привели дом в порядок четыре года спустя. Нас по-прежнему было всего двое.

Но куда спешить? Нам обоим лишь недавно перевалило за тридцать. Мы были еще молоды.

* * *

На прошлой неделе Поле исполнилось сорок два года. В день ее рождения мы отправились в Харрисбург, куда приехал с гастролями театр. Давали «Отверженных». Пола – медсестра что надо, настоящий толковый профессионал, но и она не лишена сентиментальной жилки, которая залегает не так уж глубоко. Во время спектакля жена извела целую пачку бумажных носовых платков, а потом в дело пошел и рукав. Я невольно ухмыльнулся, но вскоре – если только мне не почудилось – мы оба оцепенели, когда прозвучала реплика главного героя о том, что у него нет детей. Услышав ее, я застыл в кресле, надеясь, что эти слова скоро забудутся, как и те мгновения, когда мы с женой смотрели по телевизору какой-нибудь ситком, где родители жалуются на своих отпрысков, или шли мимо витрины с детскими вещами, или проезжали рекламный щит с милым карапузом, держащим маму за руку.

Если у вас нет детей, все будто нарочно напоминает об этом, особенно в маленьком городке. В мегаполисах жизнь устроена иначе, но в провинции уважают большие семьи и недоумевают, видя бездетные пары. Даже каждая комната нашего дома, который так и не дождался появления детей, теперь будто насмехалась над нами. Однако переехать означало бы признать поражение, что будет почти так же болезненно, как потерпеть его.

Лишь однажды Пола спросила, сильно ли я разочарован, что у нас нет детей. И лишь однажды я солгал ей. Сразу после того, как она, задав этот вопрос, вдруг расплакалась и принялась винить себя в наших проблемах. Тогда-то я и сказал:

– Это совершенно для меня неважно. Честное слово.

Год или два назад мы пришли к негласному решению и стали брать дополнительную работу: она – у себя в больнице, а я – в мастерской. Еще я стал чаще ходить на рыбалку. Вступил в добровольную пожарную команду. И набрал двадцать фунтов, потому что, вернувшись с вызовов, мы с парнями-пожарными обычно пили пиво. Я стал выглядеть почти как любой мужик примерно моего возраста из наших краев: обтянутый фланелевой рубашкой живот через пару лет начнет нависать над кожаным ремнем, удерживающим потертые до голубизны джинсы, а видавшая виды бейсболка прикрывает макушку, шевелюра над которой вот-вот начнет редеть. Слишком часто, глядя в зеркало, я думал: «Ну вот, Нейтан, ты и докатился. Стал тем, кем клялся не становиться никогда в жизни». А потом я начал избегать своего отражения.

Почти пятнадцать лет подряд мы с Полой надеялись обзавестись потомством, следовали всем рекомендациям, читали бесчисленные статьи, посещали врачей-специалистов. А потом, не признаваясь в этом друг другу, молча сдались, отказались от мечты, которая для многих так легко становилась реальностью.

И пусть мы не сумели посмотреть правде в глаза, но хотя бы нашли себе другие занятия.

* * *

Как-то после обеда я возвращался с озера Лорел, и телефон выдал сигнал из трех нот, предшествующий сообщению пожарного департамента. Я удивился: в охотничьих угодьях штата, откуда я только-только выехал, всегда были проблемы с сотовой сетью.

Сообщение гласило: «Возгорание в хижине на 16-й миле Мишо-роуд. На место выехали пожарная машина и скорая помощь. Повторяю: возгорание на 16-й миле по Мишо-роуд».

Я и так ехал по Мишо и только что миновал отметку 18 миль, поэтому не стал даже утруждать себя включением мигалки. Сегодня я хотя бы смогу почувствовать себя полезным человеком. Клева на озере Лорел не было совсем, и в какой-то момент я осознал, что сижу в своей плоскодонке, таращусь в воду, убиваю время и вовсе не спешу домой. От берега отчалила еще одна лодка с мужчиной приблизительно моего возраста и мальчишкой двенадцати-тринадцати лет. Когда она закачалась на воде, мальчишка радостно засмеялся. Хотя обычно я стараюсь не думать о детях, на этот раз у меня ничего не вышло. В таком возрасте мальчики все нараспашку: хулиганистые, любознательные, дружелюбные – пока внешний мир не научит их закрываться. Я улыбнулся, вскинул руку и помахал им обоим, но они были так увлечены своим приключением, что даже не замечали меня. Пришлось опустить руку и рыбачить в одиночестве дальше.

Я медленно вошел в поворот: лодка лежала в кузове пикапа, а нос торчал над бортом. Не хватало только, чтобы она выпала на асфальт. Потом поворот закончился и стал виден столб дыма.

Дом оказался одноэтажной хибарой, мимо которой я проезжал, наверное, раз сто, но вряд ли замечал, а если и заметил, то посчитал заброшенной. Она стояла в пятидесяти ярдах от шоссе, вместо подъездной дорожки к ней тянулась грязная колея, по которой автомобили могли подкатывать ко входу. Сейчас перед домом был припаркован зеленый битый «шевроле».

Большинство загородных домов, которые еще остались стоять в округе, опустели или использовались как охотничьи хижины. Иногда старшеклассники приезжали из города потусить в каком-нибудь из них, а пару лет назад спалили один дотла, то ли случайно, то ли умышленно. Этот дом явно ждала та же судьба, если только пожарная машина не появится в ближайшие пять минут. В дальней от входной двери комнате полыхали занавески, а через дыру в крыше валил дым.

Мысль, что внутри может оказаться какой-нибудь школьник, одновременно злила и подгоняла. Вдруг один из прыщавых дурачков спьяну вырубился в комнате? Правила пожарной службы запрещают в одиночку входить в горящие здания, но я все же решил рискнуть, к тому же полыхала только задняя часть дома и у меня было время по-быстрому осмотреться.

Я нащупал ручку входной двери, повернул ее и вошел. Комнату, где я оказался, освещала электрическая настольная лампа. Это стало неожиданностью. Должно быть, в доме был газовый генератор. Я плотно закрыл за собой дверь, чтобы сквозняк не раздул огонь еще сильнее, и заорал в полный голос, чтобы разбудить любого соню:

– Пожар! Пожар! Здесь кто-нибудь есть? Помощь нужна?

В задней части дома разбилось окно, за звоном стекла я вроде бы услышал еще какой-то звук и прошел чуть дальше. Пока входная дверь остается в поле зрения, всегда можно выскочить, если тут станет слишком жарко.

– Дом сейчас рухнет!

Вдоль потолка тянулась пелена дыма в полфута длиной. Если владелец машины без сознания, он скоро поджарится.