Золотой возраст

Эдвард расстроится, что все пропустил из-за гадкой латыни, – вздохнул Гарольд.

Получалось и вправду несправедливо. Эдвард, самый воинственный из нас, сидел в четырех стенах и уныло спрягал глагол amo (любить), в то время как Селина, восторженная поклонница красных мундиров, боролась с грубоватым немецким.

– Быть старшим – тяжкое испытание, – подумал я.

Мы были горько разочарованы, что эскадрон проехал сквозь деревню, не встретив сопротивления. Я объяснил спутникам, что каждый дом должен был яростно обстреливать солдат из бойниц. Но ничего подобного не происходило, да и сами солдаты вели себя легкомысленно, даже просто безрассудно.

У последнего дома неожиданный приступ здравомыслия подсказал мне обернуться к Шарлотте и сурово приказать ей вернуться домой. Девчушка послушалась, но повернула назад с большой неохотой и тяжелым сердцем. Ее очень огорчило, что она так и не увидит сраженных на поле брани героев. Мы же с Гарольдом продолжали наблюдение, готовые в любую секунду услышать хруст ломающихся изгородей и свист летящих пуль.

– Это будут индейцы, – спросил брат, имея ввиду врага, – или Круглоголовые… или еще кто-то?

Я задумался. Гарольд всегда ждал прямого ясного ответа, неуверенное предположение его бы не устроило.

– Индейцев не будет, – ответил я, наконец, – и Круглоголовых тоже. Времена Круглоголовых давным-давно прошли. Это будут французы.

Гарольд скис.

– Ладно, – сказал он, – французы так французы. Но, я все же надеялся увидеть индейцев.

– Если бы солдат ждала встреча с индейцами, – объяснил я, – я бы не пошел за ними. Потому что индейцы, когда берут в плен, снимают с пленников скальп, а потом привязывают к столбу и сжигают. А у французов нет таких обычаев.

– Ты точно знаешь? – с сомнением спросил Гарольд.

– Точно, – ответил я. – Французы обычно сажают в тюрьму, которая у них называется «Бастилия». Потом тебе передают напильник, спрятанный в буханке хлеба, и ты спиливаешь решетку на окне и скользишь вниз по веревке, а они стреляют тебе вслед, но, конечно, промахиваются, и ты бежишь к морю, что есть сил, и плывешь к английскому фрегату и… вот и все!

Гарольд явно оживился. План показался ему привлекательным.

– Если они попытаются взять нас в плен, – сказал он, – мы сразу сдадимся, хорошо?

Однако, малодушный враг все не показывался, и мы оказались в какой-то странной незнакомой местности, довольно безлюдной, в которой наверняка водились львы и начинали с наступлением сумерек свою страшную охоту. У меня засосало под ложечкой, да и Гарольд довольно сильно трусил. Меня уже начали одолевать унылые размышления на тему знаменитого мужества французских солдат, как тут офицер подозвал к себе одного из кавалеристов и отдал приказ. Отряд, от которого мы итак довольно сильно отстали, внезапно перешел на рысь и растворился в воздухе.

Я вдруг начал понимать, как глупо мы поступили, отправившись вслед за солдатами.

– Они атакуют? – немного устало, но довольно храбро воскликнул Гарольд.

– Вряд ли, – задумчиво ответил я. – Перед атакой офицер обычно произносит речь. Все вытаскивают мечи из ножен, трубят трубы и… давай попробуем срезать. Может, мы их нагоним.

Мы ринулись через поле на другую дорогу, простучали по ней башмаками какое-то время, потом снова, задыхаясь, почти потеряв надежду, побежали полем. Солнце село, начал накрапывать дождь. Грязные, запыхавшиеся, совершенно измотанные, мы шли наугад, пока, наконец, не вышли к настолько незнакомой, безликой дороге, на равнодушной белой поверхности которой не оказалось ни единого знака, даже намека, способного хоть как-то подсказать нам направление, что сомнений больше не осталось – мы безнадежно заблудились. Шел мелкий нудный дождь, начало смеркаться. Бывают моменты в жизни, когда любой человек имеет право заплакать, и я бы заплакал, если бы со мной не было Гарольда. Этот разумный ребенок считал старшего брата почти Богом, и я знал, что рядом со мной он чувствует себя в безопасности, словно отряд стражников соорудил вокруг нас стену из штыков. Но я страшно боялся, что он опять начнет задавать вопросы.

Пока я немо глазел в безответный лик природы, моих ушей достиг звук, похожий на шум колес, и пульс надежды вновь забился в моей груди. Моя радость росла и увеличивалась с каждым мгновеньем, потому что в подъезжающем экипаже я узнал коляску старого доктора. Если когда-либо Бог и появлялся из машины, то сделал он это именно теперь, когда посланный небесами друг увидел нас, остановился и выпрыгнул навстречу с веселым возгласом. Гарольд бросился к нему.

– Вы там были? – крикнул он. – Славный был бой? Кто победил? Много людей полегло?

Доктор казался озадаченным. Я быстро объяснил ему в чем дело.

– Ясно, – сказал доктор.

Он придал своему лицу серьезное выражение и озабоченно огляделся по сторонам.

– Дело в том, что сегодня битвы не будет. Ее отложили из-за погоды. Но, вы ни в коем случае не пропустите возобновления боевых действий. А сейчас залезайте в коляску, и я отвезу вас домой. Ну, вы и искатели приключений! Вас же могли принять за шпионов и застрелить!

Нам не приходило в голову, что мы подвергались подобной опасности. И эта новая опасность усилила ощущение домашнего уюта, когда мы устроились на удобных подушках в коляске и катили домой. Доктор всю дорогу развлекал нас леденящими кровь рассказами о собственных приключениях. За свою военную службу он успел побывать в каждом уголке земного шара. Со временем – разрушителем всего прекрасного – мне приоткрылась безосновательность этих историй, но что с того. Существуют вещи выше самой правды, и когда доктор довез нас до ворот родной фермы, мы окончательно примирились с тем, что битва в тот день так и не состоялась.

В поисках принцессы

В тот день я был удостоен зубной щетки. Девочки часто получали подобные награды, мы же, мальчишки, никак не могли взять в толк, к чему эта система призов, разве что для того, чтобы поощрять созданий физически и умственно, как показала их любовь к сплетням, слабее нас. Сами мы никогда особенно не стремились получать подобные награды. Эдвард, например, свою щетку использовал для чистки беличьей клетки, когда же ловил на себе суровый начальственный взор, заимствовал ее у меня или у Гарольда, неважно у кого. И все же, случалось, нам было по душе подобное возвеличивание. Что же еще могло нас возвысить до такой далекой, но страстно желаемой, бритвы?

Награда ударила мне в голову в тот день. А, может, сама природа или прекрасное утро подсказали этот своевольный поступок. В любом случае, позавтракав и прочитав без запинки молитву, которую не осилил в прошлое воскресенье (в ней не было ритма и повторов, так что это был самый сложный вариант) добившись, таким образом, победы, плотский человек внутри меня взбунтовался, сплюнул на землю в жалком подражании нашему кучеру, и заявил, что уроки могут отправляться к самому Создателю. В то утро в расписании стояла только география, и я не сомневался, что практический опыт даст мне больше знаний, чем любая книжка. Так что я собирался отправиться в путешествие, а импорт и экспорт, вместе с населением и столицами, вполне могли подождать, пока я исследую живой цветущий мир за окнами классной.

Честно говоря, еще один бунтарь, собрат по духу, мне не помешал бы, и Гарольд, обычно, мог рассчитывать на это место. Но, в то утро Гарольд был слишком горд собой. На прошлой неделе он «получил высший балл» и был одарен новой грифельной доской с прикрепленной к ней крошечной губкой. Этой губкой мы протерли лица всем куклам Шарлотты, придав им, таким образом, нездоровую бледность, что привело в ужас их бедную хозяйку, которая очень боялась эпидемий. Что касается «высшего балла», никто не знал толком, за что Гарольд получил его, да и сам герой успел об этом позабыть. Он помнил лишь, что превзошел остальных и вел себя, в связи с этим, весьма высокомерно, так что Гарольд, дороживший своими наградами и цепями, больше не подходил на роль собрата-бунтаря. Девчонки же в этом деле были весьма бесполезны, так как не питали должного уважения к самопровозглашаемой мальчишеской власти. В итоге, в полном одиночестве я проскользнул за живую изгородь и вышел на дорогу навстречу приключениям, пока весь цивилизованный мир сидел за уроками.

Достаточно знакомая ситуация, и все же, то утро чем-то отличалось от предыдущих! Дерзость поступка придавала всему происходившему новый странный оттенок. Стоило мне вернуться мыслями к пропахшей чернилами классной, как у меня начинал болеть живот. Да и был ли это я, на самом деле? Может, я лишь смотрел из окна вышеупомянутой классной вслед юному жизнерадостному бунтарю, уходившему вдаль по дороге под ласковым солнышком? Колодец, во всяком случае, оказался на прежнем месте, неподалеку. Сюда, с коромыслами на плечах приходили из деревни, чтобы наполнить водой бренчащие ведра. Здесь, в густой пыли, от постоянных брызг и влаги, водились толстые черви. В верхнюю часть ведер, внутрь, прикреплялись плоские деревянные кресты, для того, чтобы (как нам объяснили) вода не выплескивалась наружу. Нам всегда хотелось узнать, как действует это волшебство, кто первым изобрел кресты и получил ли он за это звание пэра. Колодец, вправду, хранил как будто какую-то тайну, к тому же, шершни водились неподалеку, и сама мысль об этом внушала ужас. Обычных ос мы хорошо знали и презирали, их крепости мы брали штурмом. Но огромные чудовища, злого оранжевого цвета, чьи укусы, а это общеизвестно, смертельны даже для лошади – это совсем другое дело. Их зловещее жужжание порождало лишь желание бежать. Однако, в тот час, ни шершни, ни люди не нарушали тишины безмятежного утра, как будто уроками занималась и сама матушка Природа. Побрызгавшись немного водой из колодца – какой мальчишка пройдет мимо воды, не повозившись в ней – я перелез через очередную изгородь, стараясь не попасть в гнездо шершней, и углубился в тихий лесок, начинавшийся за ней.

Когда идешь по пустынной дороге, чувствуешь себя очень одиноким, а в лесу словно кто-то затаился и все время подглядывает за тобой. Здесь ежевика цепляется за одежду, явно преследуя какую-то личную цель, а молодые деревца злобно хлещут по лицу. Лес все длился и длился. Он выглядел прозрачным перелеском у дороги, когда я заходил в него, а оказался бескрайней темной чащей, так что я был просто счастлив, когда деревья расступились, и передо мной, в солнечном свете, весело зажурчал ручеек. Природа заботливо расположила в нем камни правильного размера, и я мог радостно прыгать по ним в компании водяных крыс. Я любовался бурливыми водоворотами, по которым маневрировало мое каноэ, уютными бухточками и гротами, где пираты хранили награбленные сокровища, пока неожиданно путь мне не преградила толстая проволочная сетка. Она тянулась через ручей, от одной стороны к другой, и портила весь вид.

Дело принимало серьезный оборот. Где-то поблизости должен был развеваться черный пиратский флаг. Наверняка, зловредная сетка – дело их рук, расчет на то, что наша канонерка попадет в тупик, и им удастся обстрелять ее из своего логова. Если бы я плыл на военном судне, может, и вправду, растерялся бы, такой прочной казалась сетка, таким непреодолимым – препятствие. Но в этой сетке я успел заметить дыру, у самой воды, которую, вероятно, проделал какой-нибудь маленький зверек, например, кролик, а там где проскачет кролик, проберется и мальчишка, пусть даже слегка промокнув и погрузив ногу в ручей. Итак, проход был осуществлен и я оказался внутри, запыхавшийся, однако, целый и невредимый.

Здесь не было ни ежевичных кустов, ни трепещущей листвы деревьев. Аккуратно подстриженные террасы, выложенные по краям камнями и украшенные урнами, изящно спускались ступенями вниз, туда, где укрощенный и выдрессированный ручей переливался из одного мраморного бассейна в другой, водная поверхность которых словно отражала красный отблеск чешуи золотой рыбки посреди многочисленных водяных лилий. В этот задумчивый полдень все было погружено в сон: павлин на лужайке дремал, присев на траву, ни одна рыбка не плескалась в водной глади бассейнов, ни одна птичка не чирикала в тщательно выстриженных кустах. Наконец-то! Я попал в сад Спящей Красавицы!

В те дни я питал особое недоверие к двум типам людей: лесникам и садовникам. Никто из них, стоит заметить, не омрачил своим присутствием чудесное утро, и потому я решился исследовать сад, полный роскошных клумб. Я искал принцессу. Все вокруг просто кричало о ее присутствии, без нее и ухоженность и красота теряли смысл. Меня бесконечно манила беседка с золотистой крышей, увитая цветущим жасмином. Там, только там, ждала она спасительного поцелуя. Интуиция и некоторое знакомство с привычками принцесс вели меня по правильному пути. Она была там, правда не погруженная в волшебный сон, а смеющаяся. Рядом с ней на мраморной скамье сидел взрослый мужчина и держал ее за руку, которую она, смеясь, пыталась высвободить. (Что касается возраста, то сейчас я предполагаю, что он не превышал 20-ти лет, но детям не свойственно обращать внимание на такие мелочи. Для них в мире живут два типа людей: взрослые и дети, и первые всячески высокомерны по отношению ко вторым и безнадежно далеки от них. Двое в беседке явно принадлежали к взрослым.) Я замер, раздумывая о том, что все-таки странно уединяться в беседке, когда можно поудить рыбу или поохотиться на бабочек. В этот момент молодой человек заметил меня.

– Привет, парень! – неожиданно сказал он. – Ты откуда взялся?

– Я шел вверх по ручью, – объяснил я вежливо и понятно. – Я ищу принцессу.

– Значит, ты – маленький водяной, – ответил взрослый. – Ну вот, ты нашел принцессу. Она тебе нравится?

– Да, она красивая, – ответил я.

Безусловно, я говорил правду, льстить я никогда не умел.

– Но, она не спит, наверное, ее кто-то уже поцеловал!

Моя простая догадка очень рассмешила взрослого. Принцесса покраснела, вскочила на ноги и объявила, что пора к столу.