Повеса из Пуэрто-Бануса

– Я тут же вернулась домой. С тех пор им приходится несладко, понимаешь? Аманда была беременна, когда они поженились…

Эстель подумала, что она, возможно, делает ошибку. Вместо того чтобы разговаривать, им следовало пойти танцевать. Но рассказывать правду ей оказалось легче, чем врать про бар «У Дарио» и злачные места в Сохо. А может, черные влажные глаза Рауля располагали к беседе? Он придвинулся ближе, чтобы лучше слышать ее.

– Четыре месяца назад у них родилась дочь. Только это и поддерживало моего брата во время реабилитации, и мы уже думали, что все образуется…

Рауль увидел слезы в ее зеленых глазах, и Эстель моргнула, чтобы не заплакать.

– У малышки оказалось слабое сердце. Брат с женой ждут, пока она немного подрастет и ей можно будет сделать операцию.

Эстель запустила руку в сумочку и достала фотографию. Рауль посмотрел на ее брата Эндрю, его жену и слабенькую бледную малышку и понял, что Эстель плакала на свадьбе вовсе не для виду. Он снова взглянул на нее:

– Как ее зовут?

– Сесилия.

Эстель смотрела на фотографию, и вдруг Рауль понял, почему сегодня она приехала с Гордоном.

– Твой брат работает? – спросил он, чтобы удостовериться в правильности своих догадок.

– Нет, – покачала головой Эстель, – он… – Девушка спрятала фотографию и вздохнула. Она не могла не думать о том, как тяжело сейчас приходится ее брату.

– Такая красавица не должна плакать, – сказал Рауль, пытаясь разрядить обстановку.

Эстель улыбнулась, и вдруг вспышка фотоаппарата заставила ее моргнуть.

– Прелестный естественный снимок прекрасной пары, – сказал фотограф.

– Мы не…

А впрочем, какая разница!

Рауль встал:

– Гордон велел мне о тебе заботиться. – И он протянул ей руку.

Выбора у Эстель не было. По пути на танцпол она лелеяла надежду на то, что оркестр заиграет что-нибудь динамичное, а не медленную композицию, но ее надежда рассеялась, как только Рауль положил руки ей на талию.

– Волнуешься?

– Нет.

– Я подумал, что ты любишь танцевать, раз уж вы с Гордоном встретились «У Дарио».

– Да, я люблю танцевать. – Эстель выдавила из себя улыбку, вспомнив, кем ей сегодня нужно притворяться.

– Я тоже, – сказал Рауль, обнимая ее. – Сегодня особенно.

Она не могла понять этого мужчину. Он держал ее в своих объятиях, двигался ловко и грациозно, но его взгляд был серьезным.

– Расслабься.

Эстель изо всех сил старалась, но он сказал это ей на ухо, и по ее коже пробежала дрожь.

– Могу я задать тебе один вопрос?

– Конечно, – ответила Эстель, надеясь, что танец вскоре закончится.

– Что ты делаешь с Гордоном?

– Ты в своем уме? – Она ушам своим не верила. Только Рауль мог быть настолько прямолинейным. Словно все притворство раскрылось, словно не было никаких намеков и разговоров.

– Он же намного старше тебя…

– Тебя это не касается. – У Эстель было ощущение, что на нее напали средь бела дня, а прохожие не обращают на это никакого внимания.

– Тебе ведь двадцать, да?

– Двадцать пять.

– Гордон был на десять лет старше, чем я теперь, когда ты родилась.

– Это всего лишь цифры.

– Для нас с тобой цифры – мера всех вещей.

Эстель хотела высвободиться из его объятий в середине танца, но Рауль сжал ее чуть крепче.

– Разумеется, – он прижал ее к себе, чтобы она почувствовала рельефы его тела, вдохнула его запах, – ты с ним только из-за денег.

– Ты невероятно грубо себя ведешь.

– Я невероятно честно с тобой разговариваю, – поправил ее Рауль, – я же не критикую тебя. В том, что ты делаешь, нет ничего плохого.

– Vete al infierno! – прошипела Эстель. Сейчас она была очень благодарна своей подруге-испанке, с которой училась в колледже и которая учила Эстель испанским ругательствам за обедом. Она заметила, как его рот скривился, когда она послала его к черту на его родном языке. – Вообще-то, – сказала она, – я плохо говорю по-испански. Я хотела сказать, что…