Жестокость любви

Подозрения подтверждались. Он недовольно нахмурился:

– Мудро ли с вашей стороны уезжать из столицы в одно время с Сугдоном?

Кровь бросилась ей в лицо.

– Это чистое совпадение.

– Мне-то это понятно, а как насчет остальных?

– Мне кажется, мы с вами сошлись на том, что свет может говорить, что ему вздумается, невзирая на мои поступки.

– Не люблю, когда мои слова оборачиваются против меня, – помрачнел он.

Пандора пожала хрупкими плечами.

– Даже если это правда?

– Когда вы уезжаете? И куда? И как надолго?

Она неопределенно махнула рукой в кружевной перчатке.

– Как только все будет готово для отъезда. Что касается того куда и насколько… Я решу в ближайшие дни.

Руперт окинул ее критическим взглядом прищуренных глаз. Неужели он ошибся в этой женщине, посчитав ее храброй? Ведь она так здорово держалась после физической и словесной атаки Сугдона. И стойко отражала все его, Руперта, нападки в карете по дороге домой.

– Другими словами, вы позволили общественному мнению взять над вами верх и решили сбежать.

– Это несправедливо! – Теперь уже ее щеки горели настоящим румянцем.

– Несправедлива жизнь, но не я, Пандора, – пожал он плечами.

– Я никуда не сбегаю, ваша светлость, – подняла она подбородок. – Я просто решила, что общество пока не готово… простить или забыть события годичной давности.

– И никогда не будет готово, если вы сбежите, поджав хвост, и спрячетесь у себя в норе.

Сказать, что он разочарован в ней, означало бы признать, что их мимолетное знакомство слишком много для него значит. А этого он не допускал, не мог допустить за годы безраздельного цинизма.

Черт побери, уже одного вчерашнего неприятного возвращения в Страттон-Хаус достаточно, чтобы вспомнить, насколько женщины непостоянны. Этим неприятностям пора положить конец, как и всей ситуации с Патрисией Стерлинг. Причем немедленно! Ни дня, ни часа нельзя терпеть!

– Легко вам говорить. – В восхитительных глазах блеснули слезы. – Я надеялась… – Она покачала головой, упрямо сражаясь со слезами. – После событий вчерашнего вечера я поняла, что в настоящий момент мне нечего делать в Лондоне.

– Но ведь у вас есть подруги, герцогини Клейборн и Вуллертон.

Она тяжело вздохнула:

– Да. И я безмерно благодарна им за дружбу. Но даже для них будет лучше, если я покину Лондон по крайней мере на какое-то время.

Руперт возмущенно фыркнул:

– Ну, что я говорил, сбегаете.

– Прекратите говорить таким тоном, будто я виновна в каком-нибудь отвратительном преступлении! – в отчаянии воскликнула Пандора, злясь и на Руперта, и на себя за то, что так быстро позволила гостю перейти на личности.

Вчера вечером она долго не могла сомкнуть глаз и пришла к решению, что, если герцог и впрямь нанесет ей утром визит, она сделает все возможное, чтобы вежливо встретить и вежливо выпроводить его, как едва знакомого человека. Коим он, собственно говоря, и является. Стоит ему поразмыслить на досуге о том социальном вреде, который может нанести ему общение с ней, он обязательно передумает! Однако Руперту настолько претила сама идея учтивых бесед, что сохранить с ним дистанцию практически не представлялось невозможным!

Пандора устало покачала головой, золотистые кудряшки пришли в движение.

– Вы ведь были военным? – спросила она.

Он еще больше насупился при упоминании о годах, проведенных в армии, сражаясь с Наполеоном.

– Какое это имеет отношение к делу?

На ее губах заиграла легкая улыбка.

– Разве годы противостояния не научили вас, что вступать в битву, которую можно выиграть, – это храбрый поступок, но в заведомо проигрышном бою более разумно отступить?

– Нет, – с уже привычным высокомерием отрезал он с тяжелым бескомпромиссным взглядом. – Я ни один бой не считаю заведомо проигранным. И вам пора бы уже к этому времени понять, что настроение представителей высшего общества очень переменчиво – куда ветер дует, туда и их мысли летят. Чего они действительно никогда не простят и не забудут, так это трусость. Я, а значит, и они, вне всякого сомнения, сочтут трусостью побег из Лондона из-за одного незначительного происшествия.

– Это не единственное незначительное происшествие, – задохнулась она, – это последнее из многих.

– Вы трусиха, Пандора.

Если бы она была склонна к насилию, с удовольствием бы влепила этому гордецу пощечину! Но за всю жизнь она ни разу никого не ударила, если не считать Ричарда Сугдона. Похоже, годы несчастного брака с Барнаби медленно, но верно убили в ней всю спонтанность, которой она когда-то обладала, превратив в холодную дамочку, способную держать себя в руках в любой, ну или практически в любой ситуации.

Вот и теперь было бы неправильно выплескивать на Руперта Стерлинга свои накопившиеся обиды.

– Если вы именно так восприняли мои поступки, боюсь, вам придется продолжать верить в это, ваша светлость.

– Если вы хоть раз назовете меня «ваша светлость», боюсь, я буду вынужден применить определенные меры, которые вам не понравятся! – процедил он сквозь ровные, белоснежные зубы.

– Почему вы вообще озаботились моей судьбой, ваш… сэр? – сердито посмотрела она в опасно прищуренные льдинки его глаз. – Может статься, вам в голову пришла блажь заново ввести в общество бедную вдовушку и, соответственно, развлечься денек-другой, пока вам не прискучит или вы не найдете себе новую забаву?

Это был вопрос, на который Руперт определенно не желал отвечать. Он нуждался в Пандоре Мейбери не меньше, чем, по его мнению, она нуждалась в защите герцога Страттона. И это немало.

Он пожал плечами.

– Причина, по которой я пришел к вам, если не считать, что я лично хотел убедиться в вашем добром здравии после вчерашнего вечера, конечно же… – начал он, подражая ее тону.

– Конечно же, – язвительно передразнила его Пандора.

– …заключается в том, чтобы передать вам приглашение, – продолжил он. – От графини Хейборо. Она желает, чтобы вы присоединились к ней и графу в их ложе в опере нынче вечером.

Заявление явилось настолько неожиданным, что Пандора ушам своим не поверила.

– Насколько мне известно, я даже не знакома с графом и графиней Хейборо.

– Зато я знаком.