Камень Грёз

Эвальд замер на лестнице. Он услышал, как открылись малые ворота, услышал удаляющийся цокот копыт и ринулся к стене, чтоб посмотреть. То была пегая кобыла с кем-то на спине, за ними к реке меж деревьями мчался Скага.

– Дру! – закричал Эвальд во двор. – Дру!

Оно остановилось, маленькое и беззащитное. Кобыла убежала неведомо куда. И Скага, переводя дыхание, опустился на корточки рядом.

– Железо, – плакало оно, – жестокое железо. Я истекаю кровью.

– Пойдем назад, – промолвил Скага. – Ты приходил за ним? Возьми его с собой.

В ответ тот покачал косматой головой и вздрогнул всем телом в смутном лунном свете, льющемся сквозь листья.

– Граги жалеет его. Жалеет тебя. О, поздно, слишком поздно. Его удача иссякла. О, горькое железо.

Скага оглядел себя, свое оружие и отложил меч.

– Это был его сын. Он не понял, он никогда не видел тебя. О Граги!

– Он ушел, – промолвил Граги, – ушел, ушел, ушел…

– Нет, не говори так! – воскликнул Скага. – Да будешь проклят ты за эти слова!

– И Скага облачен в железо. О, Скага, бойся леса, бойся леса. Граги уходит туда, куда и ты мог бы пойти, но никогда не пойдешь. Бойся встречи. Ты никогда не был таким, как твой господин. Элд убьет тебя в день встречи. О, Скага, Скага, Скага, как они оплакивали твой уход. И Граги плачет, но он не может оставаться здесь.

И все исчезло – ни тени, ни колебания ветвей, остались лишь лунные блики на реке.

И Скага побежал со всех ног, помчался к Кер Веллу.

– Он умер, – сказал ему Эвальд, когда тот вернулся в замок. И Скага, войдя в зал, склонился и зарыдал.

И настало время похорон и траура, и Дру оставался в замке, охраняя Кер Велл от врагов. Эвальд с неотлучным Скагой вершил суд, приказывал сделать то и это в близлежащих землях, выставлял посты и охрану и принимал присягу от приходящих.

Даже от древнего Талли пришло послание, которое лишь Дру смог объяснить.

– Король, – удрученно сказал Дру, и лицо его еще больше помрачнело, – эта смерть отняла у нас время. Если б твой отец был жив и силен, но его нет. Обеты верности должны быть снова подтверждены.

– Отошли гонца, – ответил Эвальд, – и скажи, что я сын Кервалена и госпожи Меры и никого другого.

– Так я и сделал, – сказал Дру.

И в другой раз Эвальд сказал:

– Ты не можешь вернуться в свои земли, не сдержав обещания, данного моему отцу. И я буду рад твоей дочери.

И это была правда, ибо Мередифь обосновалась в самом сердце Кер Велла, став утешением его матери и ему самому, и если это была не любовь, то, по крайней мере, сильнейшая потребность. И если бы ему пришлось на коленях молить о руке Мередифи, он был готов и на это; к тому же это было волей отца, которую он стремился выполнить во всем.

– Да, близится время, – сказал Дру.

И так Кер Велл отложил свой траур по весне. Все было так же – высились камни, и росла трава, и распускались цветы: фиалка и рута.

И плющ сплетался в лесу, меж забытыми костями.

IX. Лето и встречи

Лето пришло в Старый лес – серо-зеленые листья прикрыли скрюченные стволы и украсили искривленные сучья. Они были упрямы, эти старые деревья, и продолжали упорно цепляться за свое существование на краю долины. Здесь, у холмов, покоились гнев и долгая память. Деревья шептались, склоняясь друг к другу, как старые заговорщики, а дожди приходили и уходили, и сменялись смертные солнца, и тени скользили меж корней среди колючек и зарослей. Ни одно существо из Нового леса не вступало сюда без страха и ни одно не оставалось на ночь – ни беглый заяц, щипавший цветы на краю леса, ни олень, что принюхивался дрожащими черными ноздрями и убегал прочь, предпочитая попытать свою удачу против человеческих охотников. Ни самое измученное, ни самое отважное существо, рожденное под смертным солнцем, не могло полюбить Элдвуд… но в нем блуждали свои олени и зайцы – туманные странники с темным, отрешенным взором, быстрые, как стрела, и не созданные для охоты.

Изредка лес словно встряхивался, сбрасывая оковы сна, когда луна не была такой жуткой и ярко-белой. Середина лета была таким временем, когда по ночам собирались призрачные олени и появлялись такие птицы, которых нельзя было увидеть днем, и ненадолго Элдвуд забывал свой гнев и мечтал.

В такую ночь, одну из многих одинаковых ночей, по зову сердца вышла Арафель – желания ее достало на то, чтобы связать кажущееся и действительное, чтобы выскользнуть из течения ее времени, ее солнца и луны, сиявших более прохладным и зеленоватым светом, из памяти деревьев и лесов, из их воспоминаний о том, какими они были или какими они могли стать. С собой она принесла нездешний свет, струившийся за ней. Цветы, никогда бы не раскрывшие своих бутонов, расцветали этой волшебной ночью от ее присутствия. Она оглядывалась и прикасалась к лунно-зеленому камню на своей шее, хранящему в себе частицу ее сердца, и вздрагивала от прохладной сырости мира, уже позабытого ею. Олени и зайцы, которые, подобно ей, блуждали туманными путями, мелькали то здесь то там, осмелев от ее присутствия.

Когда-то в такие ночи, как эта, здесь были танцы и веселые пирушки, но арфы и свирели давно затихли, а музыканты ушли далеко за серое холодное море. Камень на ее шее откликался лишь воспоминаниями об этих песнях. Арафель вышла в эту ночь лишь из любопытства, по зову памяти. Смертные годы летели быстро, и сколько их прошло с тех пор, как гнев и горе ее утихли, она не знала. Она была в унынии. Ей больно было видеть лес столь изменившимся, задушенным колючими лианами. Огромный холм, поросший дурманом, высился на том месте, где в старое время ее народ танцевал средь высокой травы и высоких прекрасных деревьев. Этой ночью Арафель подошла к старому танцевальному кругу и положила руку на невозможно древний дуб, сила полилась сквозь пальцы – и старое сердце его зазеленело, и тоненькие почки набухли на концах ветвей. Такое волшебство в ней сохранилось еще, оно было естественным, как дыхание.

Но звезды над головой прежде светили ярче. Разрозненные облака плыли по небу. Она взглянула вверх, и ей захотелось, чтобы их не стало, чтобы все было, как тогда. Олени и зайцы смотрели вверх своими огромными туманными очами, как будто небо и впрямь очистилось. Но вскоре клубы облаков примчались снова, и ветер затянул ими синеву неба.

– Давно, – прошептала Смерть.

Арафель обернулась, сжав свой камень, ибо у самого круга появилась черная тень, мрак, опустившийся рядом с деревом, погубленным молнией, и гнусные шепотки зазвучали вокруг.

– Давно тебя не было, – промолвила госпожа Смерть.

– Уходи отсюда, – попросила Арафель. – Это не твоя ночь и не твое место.

Смерть шевельнулась. Вздрогнули олени и неуверенными шагами двинулись поближе к Арафели, вдыхая влажный воздух, который всегда пах сыростью в этом лесу.

– Много лет ты не появлялась здесь совсем, – заметила госпожа Смерть. – И я гуляла здесь! Разве мне нельзя было? Здесь были мои охотничьи угодья. Что ж мне теперь – уйти?

– Мне все равно, что ты будешь делать, – ответила Арафель. Ей было так одиноко, что даже этот разговор притягивал ее. Она уже спокойнее взглянула на тень, посмотрела, как та расползается и устраивается на расколотом пне среди колеблющихся кустов. А у ног хозяйки пристроился еще какой-то мрачный сгусток, похожий на пса. Он опустил свою чернильную голову, зевнул и прерывисто задышал в темноте, повергнув в трепет оленей и зайцев.

– Не надейся остаться здесь, госпожа Смерть. Это я говорю тебе.

– Гордячка. Госпожа паутин и лохмотьев. Старый дуб сегодня помолодел. А другими ты не хочешь заняться? Или может… в тебе иссякают силы?

– Корни у него уходят в нездешний мир, у этого старого дерева, и в нем гораздо больше всего, чем кажется. Не трогай его. Есть вещи, которые могут навредить даже тебе, госпожа Смерть.

– Много лет, много зим ты пренебрегала этим местом. А теперь ты снова обратила сюда свой взор. Что привело тебя сюда?

– Разве нужны мне причины, чтобы прийти в свой лес?

– Элдвуд стал меньше в этом году.

– Он все время уменьшается, – сказала Арафель и внимательнее присмотрелась к тени, впервые различив намек на руку, кисть, но ничего похожего на лицо.

– Старый друг, – позвала Смерть, – пойдем погуляем со мной.

Арафель насмешливо улыбнулась, но улыбка исчезла с ее лица, когда она увидела протянутую руку.

– Выскочка, какое мне дело до тебя?

– Ты посылала мне души для охоты, Арафель. И я забирала их, когда догоняла, но какой в них толк? Ни благодарности. Ни радости тем паче. Зачем я пришла? Что ты видишь со своей стороны Элда? Что там такого, что мне не суждено увидеть? – Тень приподнялась, и пес тоже встал. Подобие руки все еще тянулось к Арафели. – Пойдем со мной, – чуть слышно позвала Смерть. – Разве не создана эта ночь для дружбы? Прошу тебя – пойдем со мной.