– КТО МОЯ РОДСТВЕННАЯ ДУША?
– Магические силы тебя не слышат, Ребекка!
– КТО, БЛИН, МОЯ РОДСТВЕННАЯ ДУША? – кричит она и вытаскивает карту из колоды.
«Дьявол».
– Сатана! – кричу я, напуская на себя испуганный вид. – Твоя родственная душа – Сатана!
В это мгновение в класс входит мистер Бернард, и все толпившиеся вокруг меня девочки с визгом разбегаются.
– Что? Чем вы тут занимаетесь? Что здесь происходит, Мэйв?
Я быстро прячу карты.
– Ничего, сэр, – отвечаю я скромно.
– Andiamo! Andiamo[2 - Скорее! Скорее! (пер. с ит.)]! – приказывает он жестом всех вернуться на свои места.
7
Несколько дней я не вижу рори, но в четверг снова сажусь рядом с ним в автобусе.
– Привет, – говорит он. – У меня осталась твоя вещица.
Он оттягивает воротник рубашки и вытаскивает длинный коричневый шнурок, который прикрепил к моему кварцу.
– Спасибо, – говорю я, когда он опускает камень мне в ладонь.
Меня немного смущает, что он до сих пор хранит тепло его тела.
– Тебе нравятся всякие украшения, не так ли?
Вопрос довольно невинный, но то, как я его задаю, кажется странным и неловким.
– Ага, – отвечает он вполне беззаботно. – Нравятся…
Он вытягивает руки и показывает свои свежепокрашенные ногти. Теперь они аквамаринового цвета.
– Всякие наряды, – заканчивает он со скромной улыбкой.
– Не осуждаю тебя, – говорю я, рассматривая его сине-зеленые ногти. – Ну, то есть мне самой не очень нравятся косметика, украшения и все такое, но мне кажется, это потому что… ну, единственная причина, потому что от тебя это как бы ожидают, раз ты девочка, понимаешь? Как будто, когда я это надеваю, то я как бы и должна это носить. А от этого все впечатления портятся.
Он кивает, глядя на меня так, как если бы я заговорила на языке, который он не слышал с детства.
– Извини, несу какую-то чепуху. Возможно, это даже не имеет смысла.
– Нет, имеет, – говорит он совершенно уверенным тоном. – Имеет. Наверное, никто из нас не хочет делать то, что от нас ожидают.
Мы немного молчим, размышляя друг о друге в совершенно новом свете.
– Слушай, – говорю я, до сих пор ощущая зажатый в руке теплый розовый камень. – Почему бы тебе не оставить его себе?
– Что? Нет, он твой.
– Не совсем. Как я сказала, мне не нравится носить украшения.
Я надеваю шнурок ему на шею, и камень свисает снаружи на его джемпере. Он быстро засовывает его за пазуху.
– Спасибо, Мэйв.
Мы еще немного молчим, пока автобус едет, а когда выходим, Рори задерживается.
– Собираешься сразу домой? – спрашивает он.
– Нет. А что?
– Да так… что-то мне не очень хочется прямо сейчас домой.
– Ну ладно, – отвечаю я, чувствуя, как в животе образуется комок. – А куда ты хочешь пойти?
Мы идем вдоль берега Бега, пиная камешки и ветки, почти не разговаривая. Похоже, ничего конкретного у него на уме нет. Мне уже приходилось так гулять с другими парнями. Ничего особенного. Они постоянно пытаются найти какое-нибудь местечко поукромнее, чтобы дотронуться до тебя, а я им разрешаю. Такое уже бывало дважды. Конечно, это никакой не секс. Просто так я чувствую, что не отстаю от других.
Интересно, а был ли секс у Рори? Вообще-то ему уже семнадцать. Думая об этом, я краснею и поплотнее закрываю шарфом нижнюю половину лица.
Мы идем по длинному подземному переходу, где кто-то оставил бутылки и сигареты. Это уже много лет место, где тусуются тинейджеры. Граффити на стенах служат напоминанием о трагедиях каждого поколения: Курт Кобейн, Эми Уайнхаус, Мак Миллер. Мы сидим и немного разглядываем их, говоря о том, что поп-звезды и рок-идолы всего лишь люди, которые умирают.
– О боже, так по-готски, – смеется Рори, обхватывая руками колени.
– А знаешь, что еще больше по-готски? – спрашиваю я, роясь в сумке. – Самодельный сборник на кассете.
– Ничего себе! – восклицает он, как будто я вынимаю из сумки отрубленную руку.
– «Весна 1990», – читает он. – Работает?
– Еще как.
Я включаю кассету. Мы берем каждый по наушнику, и я изумляюсь тому, как много песен знает Рори.
– The Cure, – говорит он, когда начинается песня «The Lovecats». – О, и Pixies!
– Не знала, что ты так разбираешься в музыке.
– Ха, Мэйв. Я же играю на гитаре в группе. Ты знаешь это.
– Откуда мне знать?
– Я думал, Лили тебе…