Император-гоблин

Майя покосился на кузена. Сетерис прожигал свирепым взглядом ни в чем не повинную резную балку – так, по крайней мере, показалось Майе. Он никогда не видел Сетериса в спокойном расположении духа, если не считать вечеров, когда тот напивался в стельку и становился слезливым и сентиментальным. Сетерис с его дурным характером превратил подростковые годы Майи в настоящий кошмар. В качестве напоминания о жизни в Эдономи Майе до самой смерти суждено было носить на левом предплечье уродливые шрамы. Однажды Сетерис ударил его с такой силой, что он не удержался на ногах и врезался в весьма натуралистично исполненные оленьи рога из кованого железа, которые украшали каминную решетку в парадном зале.

Надо отдать Сетерису должное – он тогда по-настоящему испугался. После этого инцидента, оживившего однообразную и ничем не примечательную пятнадцатую зиму Майи, его наставник стал гораздо реже распускать руки. Однако Майя по-прежнему терпеть не мог Сетериса и знал, что никогда до конца не сможет простить кузену эпизод с каминной решеткой.

Женщина из команды корабля вошла в каюту и тщательно закрыла за собой дверь. Она откашлялась, хотя Майя не видел никакой нужды привлекать внимание пассажиров, сидевших в полном молчании. Видимо, у нее пересохло в горле от волнения. Наконец, она заговорила:

– Ваша светлость, капитан занял место на мостике, мы готовимся отчалить.

Сетерис незаметно ткнул Майю локтем в бок, и новоиспеченный император пролепетал:

– Благодарим вас.

Женщина с видимым облегчением поклонилась и уже обычной походкой, выпрямив спину, перешла в переднюю часть каюты, где находилось переговорное устройство для связи с экипажем. Майя едва успел задать себе вопрос, сможет ли он понять, когда «Великолепие Кайрадо» отчалит от мачты. В следующее мгновение корабль едва заметно покачнулся и начал подниматься к розоватому утреннему небу.

Путешествие на воздушном корабле до Унтэйлейанского Двора занимало два часа. По суше это расстояние можно было преодолеть в лучшем случае за четыре дня, и то если погода была хорошая, а Истанда’арта в месте переправы не был слишком бурным. Загудели двигатели, и Майя с облегчением подумал, что теперь у него есть предлог не разговаривать с Сетерисом. За этой мыслью пришла другая – о последних минутах «Мудрости Чохаро». Меньше суток назад корабль с императором Эльфийских Земель на борту находился в воздухе. Майя размышлял о том, как погибли пассажиры и экипаж: успели ли они понять, что их ждет смерть, или небытие обрушилось внезапно, как орудие палача? Он попытался представить себе, как отец кричит и рыдает. Попытался представить его испуганным, но не смог. В воспоминаниях Майи о первой и последней встречи с отцом, император Варенечибель IV был высоким надменным мужчиной с ледяными глазами, с белым и холодным, как мрамор, лицом. Майя помнил богатые одежды, покрытые вышивкой, лунные камни, украшавшие пальцы и уши отца, вплетенные в его косы. Он помнил черные ленты, единственный знак траура, который император счел нужным надеть после смерти четвертой супруги; они были похожи на полосы чернил, запятнавшие безупречно белые одежды отца. Он помнил, как Варенечибель презрительно поморщился, увидев его, Майю, помнил мелодичный, но жестокий голос:

– Мерзкое отродье выглядит точь-в-точь, как его мамаша.

Эта картина, ясная, четкая, застывшая, как официальный портрет императора, который висел в приемном зале Эдономи, осталась в его памяти навсегда. Теперь его представления о Варенечибеле никогда не изменятся, он навсегда лишился надежды узнать собственного отца.

«С другой стороны, – подумал Майя, вжавшись в сиденье, чтобы не встречаться взглядом с Сетерисом, – если бы твои представления об отце и изменились, то только к худшему. Благодари богов за то, что он сразу забыл о своем мерзком отродье».

Лиц братьев он не помнил. Он даже не понял, кто есть кто в толпе одетых в черное аристократов, стоявших вокруг гроба матери. Родственников ему показала придворная дама, которой велели присматривать за ним во время похорон, жена какого-то мелкого помещика. Он, конечно, давно забыл ее имя.

– Вон там – ваш брат Немолис и его супруга, это ваш брат Наджира, а рядом ваш брат Кирис.

Для него, мальчишки, все они были на одно лицо – равнодушные взрослые с белыми волосами и светло-серыми глазами. Никто из них даже не подошел к нему, ни во время похорон, ни потом. Возможно, они разделяли отвращение императора к полукровке, возможно, просто боялись гнева Варенечибеля. Майя не рискнул обратиться к братьям и невестке, не желая рассердить их. А теперь было слишком поздно. Он никогда не сможет поговорить с ними.

Ему хотелось откинуть голову на спинку кресла и закрыть глаза, но и без напоминаний Сетериса он прекрасно знал, что императору не подобает вести себя так на публике. Семерых пассажиров и нервную женщину из экипажа корабля, очевидно, можно было рассматривать как «публику». В течение десяти лет Сетерис и Майя были убеждены в том, что им обоим предстоит закончить свои дни в Эдономи, но, тем не менее, кузен упорно вдалбливал своему подопечному правила придворного этикета и настаивал на их неукоснительном соблюдении. Для Майи это не являлось проблемой, поскольку Ченело воспитывала его как императорского сына, но сейчас ему неожиданно пришло в голову, что, пожалуй, следует быть благодарным кузену.

Он бросил быстрый взгляд на хмурое лицо Сетериса, застывшее, как гранитная маска. Было странно сейчас, на рассвете, после бессонной ночи, смотреть на Сетериса и видеть вместо тирана Эдономи ничем не примечательного бывшего придворного, мужчину средних лет, озлобленного на весь мир, хитрого, но не слишком умного. Майя до сих пор не знал, чем Сетерис заслужил немилость Варенечибеля, но догадывался, что это был какой-то серьезный проступок. Очутившись за пределами Эдономи, Сетерис стал невзрачным, маленьким и совсем не страшным. Майе вдруг пришло в голову, что, если Сетерис еще когда-нибудь его ударит, это будет означать смертный приговор. Когда Майя осознал это, у него закружилась голова, и он не сразу понял, что вцепился в подлокотники кресла. Неужели «Великолепие» попало в мощный воздушный поток? Нет, это всего лишь новые, непривычные мысли… Он приказал себе разжать пальцы, пока никто не заметил его состояния. Было бы в высшей степени неприлично с его стороны дать понять пассажирам и членам экипажа, что он боится крушения.

Выглянув в иллюминатор, он увидел гигантские облака, которые утренняя заря окрасила в розовый цвет. Они были похожи на заснеженные горы. Он вспомнил популярный в стране Бариджан гимн богине Осрейан, которому научила его мать, и беззвучно помолился. Он просил богиню позаботиться не только о его отце и сводных братьях, но и обо всех, кто находился на борту «Мудрости Чохаро».

Приближение служанки из команды корабля заставило Майю вернуться к действительности. Она остановилась на расстоянии вытянутой руки от него и опустилась на одно колено.

– Ваша светлость.

– Да? – ответил Майя. Краем глаза он заметил, что Сетерис и посланник лорд-канцлера оживились и внимательно наблюдают за ним.

– Ваша светлость, капитан велел мне узнать, не пожелаете ли вы пройти в кабину экипажа, чтобы полюбоваться восходом солнца. Это очень красиво.

– Спасибо, – быстро ответил Майя, не давая Сетерису открыть рта. – Мы бы очень хотели взглянуть.

Он поднялся и постарался не улыбнуться, заметив, что Сетерис побагровел от бессильной ярости. Мысль о гневе кузена, а также множество других мыслей, которые появились у него после лекции насчет предстоящей схватки с Улерисом Чаваром, заставили его обернуться и обратиться к посланнику.

– Мы желаем, чтобы вы сопровождали нас.

– Как вам будет угодно, ваша светлость, – ответил посланник и с готовностью вскочил с места.

И они ушли, оставив Сетериса в бешенстве. Естественно, он не мог навязываться в спутники императору после того, как тот пригласил другого придворного. Майя напомнил себе о том, что императору не пристало злорадствовать, и мысленно упрекнул себя: «Я не должен искать удовольствия в том, чтобы унижать подданных».

Это было пьянящее ощущение, но он знал, что оно отравляет душу.

Они прошли в переднюю часть пассажирской каюты, и служанка распахнула перед императором узкую дверь. В конце коридора, по которому Майя едва мог пройти, не задевая плечами стен, обнаружилась другая дверь, ведущая в кабину. Из огромного обзорного окна открывался потрясающий вид на небо и облака.

– Ваша светлость, – хором поприветствовали Майю капитан и старший помощник и тут же отвернулись к своим приборам.

Слепящие солнечные лучи пробивались сквозь тучи. Майя отметил, что старший помощник – не чистокровный эльф, его кожа была лишь немного светлее, чем у него самого.

– Господа, мы вам очень благодарны, – сказал Майя, повысив голос, чтобы его услышали сквозь рев моторов. Он позволил служанке отвести себя к месту, откуда он мог смотреть в окно, не мешая экипажу и не задевая приборов. Посланник лорд-канцлера встал напротив, а служанка закрыла дверь и прислонилась к ней спиной.

Так, в молчании, они простояли четверть часа. Восхищенный Майя с замиранием сердца наблюдал за тем, как сияющий Анмура покидает объятия Осрейан. Потом старший помощник обернулся и, склонив голову, обратился к императору:

– Ваша светлость, мы прибудем к Унтэйлейанскому Двору приблизительно через час.

Майя воспринял это как намек на то, что посторонним следует покинуть кабину, и ответил:

– Мы очень благодарны вам, господа. Мы сохраним в памяти этот момент как начало нашего царствования.

Лучше это, чем неожиданное пробуждение среди ночи, смятение, паника, от которой мешались мысли, пьяное лицо и злобная брань Сетериса.

– Ваша светлость, – снова в один голос сказали капитан и старший помощник, и он понял, что его слова их порадовали.

Служанка открыла Майе дверь, и он вернулся в пассажирскую каюту. Остаток пути он провел, размышляя о том, каким образом следует приветствовать лорд-канцлера.

Глава 3

Алкетмерет

Причальная мачта Унтэйлейанского Двора была инкрустирована множеством драгоценных камней. Майя спускался по узкому винтовому трапу медленно, очень осторожно. Голова у него была ясная, но он понимал, что это обманчивое ощущение, и что от усталости он не вполне владеет своим телом. Достаточно было одного неверного движения, чтобы сломать шею.

Никто не знал о его прибытии, никто не ждал его у подножия трапа, если не считать капитана. Майя вздохнул с облегчением. Он понимал, что с Чаваром, застигнутым врасплох, будет намного проще иметь дело, чем с Чаваром, у которого было время обдумать ситуацию и составить план действий.

Прибавив шагу, Майя обогнал кузена и обратился к посланнику:

– Вы не проводите нас?

Придворный бросил быстрый взгляд на Сетериса и поклонился.

– Разумеется, ваша светлость, почту за честь.

– Благодарим вас. И не будете ли вы так любезны… – Майя решил отбросить церемонии и, понизив голос, спросил: – Как вас зовут?

Наконец-то ему удалось вывести посланника из равновесия: на мгновение его каменное лицо ожило, брови поползли вверх, и он улыбнулся.

– Ксевет Айсава, целиком и полностью к услугам вашей светлости.

– Благодарим вас, – повторил Майя и последовал за Ксеветом к длинной крытой галерее, которая вела к Унтэйлейанскому Двору.