Рассказчица

– Это еще не все, – говорит Эван, и мое внимание всецело обращается к нему. Он запускает пальцы в волосы. – Некоторые считают, что кто-то из Романовых выжил. После расстрела на протяжении многих лет появлялись люди, утверждающие, что они – Алексей или кто-то из дочек. Все оказались самозванцами: их разоблачили либо родственники Романовых… либо ДНК-экспертиза. А твоя прабабушка, – добавляет он, – когда она умерла?

Я отвечаю, что в 2003 году и, к сожалению, была кремирована.

– А следов ДНК в ее доме не осталось? На расческе, зубной щетке?

– После маминой армии горничных – точно нет.

Какое-то время мы молчим, наблюдая за проезжающими мимо машинами.

– Так, давай еще раз, – наконец говорю я. – Ты думаешь, что моя двоюродная прабабушка, возможно, была Анастасией Романовой, что она пережила расстрел, в котором погибла вся ее семья, что она все эти годы втайне жила – внимание – в Нью-Гэмпшире и что я нашла ее дневники, которые все это подтверждают.

– «Из ста подозрений никогда не составится доказательства», – вздыхает он. – «Преступление и наказание»… Но да, судя по дневникам, все это так. Хотя, конечно, надо прочесть больше. – И быстро добавляет: – я должен прочесть все, что есть.

Сумка лежит рядом со мной. Дневники не могут весить больше двух кило, но когда я ставлю сумку на колени – внезапно ощущаю вес истории, спрятанной в них, и тут же думаю: я вижу Эвана Германа второй раз в жизни. Он обвинил меня в каком-то обмане, но что, если это он обманывает меня, если он – какой-то изощренный тролль, которому нравится таким образом издеваться над людьми? Но если он говорит правду, эти дневники бесценны.

Инстинктивно мне хочется довериться Эвану Герману, но все равно надо вести себя осторожно. Если собираемся работать вместе, работать надо вместе.

– Можешь читать их у меня дома.

Он начинает подниматься.

– Завтра, – добавляю я.

Эван застывает в неловкой позе на полукорточках.

Когда я уходила днем, папа проводил генеральную уборку в гараже, а брат, только вернувшийся из футбольного лагеря, валялся на диване в гостиной. Что мне точно не нужно в разгадывании тайны, которая может перевернуть нашу жизнь, так это отец с братом и миллионом вопросов. Пока я хочу, чтобы дневники были моим секретом – и, выходит, секретом Эвана. я предлагаю встретиться в десять. В понедельник родители будут на работе, а Гриффин, надеюсь, в гостях у Аманды, девчонки, которую он отказывается называть своей девушкой.

Эван все еще сидит на корточках.

– У меня гобой в девять тридцать. Одиннадцать подходит?

– Гобой?

Эван закатывает глаза и выпрямляется.

– Это очень дорогой инструмент. Так одиннадцать?

– Давай.

Он протягивает мне ладонь, мы пожимаем руки.

– Отлично, – говорит он, радостно потрясая кулаком. – Тогда до встречи.

Наблюдая, как он на велосипеде огибает застрявшие в пробке автомобили, я вдруг понимаю, что деньги, за которые Эван так боролся, лежат у меня в кармане. Он даже не напомнил о них.

…Как всегда, первое, что мне хочется сделать, – это позвонить Кэти, но я вспоминаю ее вчерашний допрос, и пузырь злости начинает раздуваться у меня в груди настолько, что давит на ребра. Ее слова заставили меня почувствовать себя старым прудиком, в котором баламутят воду, и это злит меня еще больше. Я понимаю, что ждать извинений в ближайшее время смысла нет, – по опыту знаю, что еще пару дней Кэти со мной говорить не будет. Может, нужно просто выждать, чтобы осели ил и песок.

Мама объявила, что сегодня состоится наш Обязательный Семейный Ужин – вечер, за который она пытается наверстать с нами упущенное из-за работы время; мама готовит ужин из четырех блюд и жизнерадостно забрасывает нас с братом вопросами о планах на будущее, а папу – ерундой вроде «Надо прочистить водосточный желоб» или «Сколько ртути в рыбе-мече?». Меня бесят эти ужины.

Понимаю, почему Эван так стремится прочесть остальные дневники, – теперь, когда я тоже знаю, что в них содержится, у меня самой руки чешутся, и, хоть я не в состоянии прочесть их сама, кое-что я все-таки могу.

Чтобы прийти на ужин попозже, я отправляюсь вниз по Винтер-стрит. Кинская общественная библиотека – мое любимое здание в городе, дом с шиферной крышей и башенками, как у старого парижского особняка. Я не была там уже много лет – с тех пор как записалась в школьную библиотеку. Как только я начала подниматься по ступеням, хлынули воспоминания из детства: ожидание чтений с замиранием сердца; гордость после первого самостоятельного похода к ящику возврата книг; уют от всех томов, аккуратно выстроенных в линеечку. Прохожу через стеклянные двери, и меня встречает запах книг, за ним следует запах дерева, а затем – толстое одеяло тишины.

Мистер Остин говорит, что интернет – ненадежный источник, но надо с чего-то начинать, поэтому я направляюсь к компьютеру перед шкафом.

После первого же запроса в гугле я узнаю, что великая княжна российская Анастасия Николаевна родилась 18 июня 1901 года и была четвертой дочерью императора Николая II и его жены императрицы Александры Федоровны, немецкой принцессы и внучки британской королевы Виктории.

Нахожу сотни книг, статей и видео, а также как минимум дюжину аккаунтов блогеров, не просто пишущих о Романовых, а одержимых ими, с подробными описаниями их домов и дворцов. Здесь есть исследования каждого по отдельности и всей семьи в целом, списки, кто что любил и не любил, множество фотографий.

Нахожу статью «Нью-Йорк Таймс» 1904 года, где Николая называют «добродушным и конституционно настроенным человеком», который, «хоть его и называют деспотом», страдает от «невероятной, едва ли не болезненной застенчивости». А Александра, напротив, консервативная и отсталая, ей не нравится двор, но она любит своих подданных и обожает своих детей. В библиотечном каталоге есть несколько биографий царя и царицы и даже их любовная переписка.

Нахожу сайт, посвященный конкретно дочкам царской семьи (ОТМА – Ольга, Татьяна, Мария, Анастасия), и описание Анастасии едва ли не ударяет меня по голове: «Младшая дочь Романовых, умная, но не самая прилежная ученица, была главной шутницей в семье. Упертая Анастасия всегда добивалась своего, она обожала и в основном слушалась своих старших сестер и родителей, но частенько разыгрывала своих учителей и нянечек». Это практически та девочка, что предстала передо мной в дневниках.

Анастасия вела интригующую жизнь. Записываю названия нескольких книг. Но больше всего меня интересует то, что сказал Эван, – разногласия по поводу ее гибели.

Забиваю в гугле мучающий меня вопрос: «Выжила ли Анастасия?» – и оказываюсь в электронном лесу сайтов и блогов. «Неразгаданные тайны: выжила ли Анастасия?»… «Миф о “потерянной” княжне»… «Забытая, но не погибшая»… «ложь о Романовых». В тишине библиотеки кровь громко стучит у меня в висках. Под последним заголовком – фотография юной Анастасии: блестящие каштановые волосы, зачесанные наверх, жемчуга, строгое белое платье, расслабленная рука на спинке дивана. И озорная улыбка на губах. Но цепляют меня глаза молодой княжны. Фотография черно-белая, зернистая, как и все старые фото, но взгляд Анастасии кристально ясный, излучающий одновременно мудрость и невинность.

Вспоминаю тот день в доме престарелых, лицо тети Анны и включаю перемотку, чтобы повернуть время вспять, убрать морщины и пигментные пятна, взбить волосы, сделать ресницы длиннее и гуще. Пытаюсь представить ее этой девушкой на императорском портрете. Даты совпадают. Прабабушка умерла в сто два года, значит, родилась она в 1901 году, как и Анастасия.

Немного подумав, вбиваю новый запрос, куда более мрачный: «Труп Анастасии Романовой». Если меня чему и научили бесконечные сериалы о полицейских, которые нас заставляет смотреть Тайлер, так это правилу: нет тела – нет и дела.