Новые волны

Она призналась мне, что жила в Нью-Йорке много лет назад. Город был очень необычным и, по правде, опасным. Отталкивающим, темным. В ее квартире водились крысы, и ночами она слышала, как они снуют в стенах. У нее было шестеро соседей, и они буквально спали друг на дружке. Она почти нищенствовала, но никогда не чувствовала себя счастливее.

– Как же это было давно, – выдохнула она, откинувшись на спинку кресла.

– Так мне стоит переезжать туда или нет?

Райли защелкала по клавиатуре, пару раз кликнула мышкой. Повернула ко мне монитор, чтобы я увидел экран.

– Вот несколько музыкальных вакансий в Нью-Йорке.

Мы поговорили немного про «возможности». Они были скудными, что очень удивило Райли. Но для тех мест, что я все же нашел, она пообещала написать мне блестящие рекомендации, и это было мило с ее стороны, но неосуществимо: она ведь не знала, что я не посещал ее колледж и не имел степени бакалавра.

Райли потчевала меня историями о своей жизни в Нью-Йорке. Она жила там в 70-х. Авария в энергосистеме произошла всего спустя неделю после ее переезда – молния ударила в электростанцию. Электр[6 - Авария в энергоснабжении Нью-Йорка случилась в ночь с 13 на 14 июня 1977 года из-за грозы и попадания молний в подстанции.]ичества не было всего день, но город погрузился в хаос – грабежи, поджоги, кавардак, – но все равно рассказывала она об этом с ностальгией.

– Забавно. Я тоскую по всему плохому в Нью-Йорке.

– Видимо, нас определяют жизненные трудности, – откликнулся я.

Она рассмеялась:

– А ты хохмач. Думаю, ты отлично приживешься в Нью-Йорке.

Когда я уже уходил, она дала мне последний совет:

– Успех приходит к тем, кто уверен в себе и собран.

И вручила буклет «Будь уверен, но не заносчив: как написать свое первое сопроводительное письмо».

Я не знал, как набраться уверенности, но идея о собранности запала мне в память. Я определенно умел быть собранным. Еще в средней школе я занимался бухгалтерией для родительской гостиницы – мама диктовала мне цифры с чеков и счетов, а я вбивал их в таблицу. Тем вечером я открыл программу с таблицами. Вентилятор компьютера натужно жужжал, когда я создал свой первый документ, не касающийся родительского бизнеса. Я вбил даты, когда я отправлял свои заявки на работу, даты, когда справлялся о принятии резюме в первый и второй раз. И обнаружил, что сначала я был разборчив в выборе вакансий. Но шли дни, недели, и я подавал на все, что подворачивалось под руку. Я последовал совету Райли и начал искать работу в Нью-Йорке, но все равно никто мне не отвечал. Я стал более организованным в поисках, но получал лишь больше жалостливых ответов от работодателей, благодаривших меня за проявленный интерес.

Я тщательно вел таблицу. Она разрасталась, и вот уже я обнаружил, что подал заявки на сотню вакансий. Ночами, когда мне не спалось, я перечитывал таблицу строку за строкой, столбец за столбцом. Каталог моих неудач.

В то время журналисты еще пытались разобраться, что случилось с экономикой. Виноваты банки Нью-Йорка, проблемы с жильем, жадность или что-то еще. Сюжет разворачивался по цепочке бессмысленных понятий. Высокорисковые субстандарные ипотечные кредиты были оформлены как залоговые долговые облигации, что бы это ни значило. Но по мере того как я вчитывался в надежде понять происходящее, чтобы не чувствовать себя таким неудачником, я увидел, что весь этот идиотский язык служил маскировкой для относительно простых вещей. При объединении рисковых активов в крупные партии банкам разрешалось задешево продавать бесполезные кредиты. Банки повторяли это снова и снова, пока сумма не переставала быть маленькой. Это как меняться шезлонгами ради большей прибыли.[7 - «Меняться шезлонгами на “Титанике”» – выражение, характеризующее бесполезные действия в попытке отсрочить неизбежное.]

Но что это в действительности значило для банка, когда он продавал долг в другой банк? Это оказалось еще проще, чем я воображал. Индивидуальный долг – всего лишь строчка в таблице. Собранные вместе, такие долги представляли собой сотни строк. Нью-йоркские банкиры торговали долбаными таблицами, понял я. Эти таблицы были огромны, но в них содержалась вся необходимая для коллекторских агентств информация: имена, адреса, телефонные номера, даты просрочки. Это напомнило мне мою собственную таблицу о поиске работы. Информация была организована схожим образом и мало что значила. У меня имелся студенческий кредит на несколько тысяч долларов в общественном колледже, который тоже жил в ячейке какой-то таблицы.

Я переместил файл в корзину. Купил билет на самолет до Нью-Йорка. Работу я так и не нашел, но собирался разобраться с этим, когда прилечу. К тому же не так уж и важно, где быть безработным.

В итоге склонность Марго к спорам в офисе «Нимбуса» обернулась против нее. По крайней мере, так считала сама Марго. Независимая компания провела исследование демографических характеристик пользователей «Нимбуса» и обнаружила, что среди них необычайно много афроамериканцев.

– Можно назвать их «черными», – сказала Марго.

Мужчина из консалтинговой фирмы – а их было двое, оба высокие белые блондины лет тридцати – сказал, что им комфортнее называть этот демографический показатель «афроамериканцы». Так люди обозначали себя в исследовании.

Марго настаивала:

– «Черные» – более инклюзивное понятие.

Ее проигнорировали. Но результаты исследования шокировали директоров «Нимбуса», в большинстве своем белых. Сервис, который они создали, использовался людьми, преимущественно не похожими на них. Стало ясно, что это воспринято негативно. Это была проблема, и они пытались найти слова, чтобы ее объяснить.

Марго, естественно, заключила, что «Нимбусу» нужно работать над свойствами, которые больше привлекают черных людей. Компания должна нанять больше черных менеджеров по продукту, черных программистов, может, даже черных руководителей. Участники совещания, в основном белые, не приняли предложение Марго благосклонно, скорее оно стало для них оскорблением. Финансовый директор, британец лет пятидесяти, прежде работавший в банке, сообщил Марго с той снисходительностью, которая только усугублялась британским акцентом, что «Нимбус» начинает новый раунд финансирования, а продукт, который понравился афроамериканцам, «всего лишь двенадцати процентам населения США, если вы помните», никогда не понравится инвесторам.

Генеральный директор, еще один белый мужчина, попытался смягчить удар, заявив, что афроамериканцы в целом беднее остального населения, а следовательно, это менее ценная демографическая группа, чем те, кто обладает более высоким располагаемым доходом.

Второй консультант пролистывал слайды, чтобы подвести к выводу. Если пользовательская база «Нимбуса» будет расти только в секторе афроамериканцев, бизнес разорится через шесть месяцев.

И тут Марго понесло. Она встала с места и начала кричать – в голосе звучало разочарование, недоверие, возражение. Одно дело говорить, что черные люди менее ценны, чем все остальные. Для нее обиднее было услышать, что черные люди не достойны технологий.

Выйдя с совещания, Марго нашла меня на рабочем месте и попросила пройти с ней в коридор за пределами офиса. Когда мы скрылись от сотрудников «Нимбуса», Марго обняла меня и начала всхлипывать. Я еще не понял, что случилось. Она только повторяла: «К черту эту работу», снова и снова. Я неловко гладил ее плечи и говорил, что все наладится. Марго вжалась лбом в мое плечо, и мы обнялись крепче. Мы никогда прежде не обнимались, и я удивился, насколько естественным это ощущалось. Ее плач длился недолго, максимум минуту, и, закончив, она отступила, поблагодарила меня и направилась в туалет привести себя в порядок. Я остался там, пораженный ощущением близости, не понимая, что произошло.

На Марго написали несколько жалоб в отдел кадров за срыв совещания. Некоторые сочли ее тон неуважительным и враждебным, другие заявляли, что ее поведение было агрессивным, особенно по отношению к белым людям в офисе. После того как Марго наконец отпустили, само событие нигде не упоминали. Словно ничего и не было, кроме «припадка» Марго на рабочем месте.

– Может, так оно и было, – сказала она. – Ничего ведь теперь не докажешь.

Так выглядит расизм на работе. Его можно почувствовать всем своим естеством – головой, сердцем, нутром, – но никогда не сможешь доказать. И даже это не самое худшее. В баре, всего за несколько часов до того, как мы пошли воровать пользовательские данные «Нимбуса», Марго признала, что сыграла им на руку. Она расстроилась, решила высказаться и внезапно стала той, кого в ее лице всегда ожидали увидеть белые мужчины, – злобной черной женщиной.

– А что было делать? – задавалась вопросом Марго. – Вообще ничего не говорить?

Я не понимал, почему она спрашивает меня. Не существовало вселенной, в которой я знал бы ответ.

Я часто ходил в кино один. В Нью-Йорке легко быть одному, ведь тут так много людей. Сидишь в темном зале пару часов с незнакомцами. К тому же чем дольше я оставался в квартире, тем больше меня соблазнял ноутбук Марго.

Как и многие здания в городе, кинокомплексы на Манхэттене построены вертикально. План кинотеатра напоминает лабиринт эскалаторов. Легко купить один билет и провести остаток дня, заглядывая на показы других фильмов. Но оказывается, если смотреть по три-четыре картины за выходные, увидишь почти все, что идет в кино, даже в городе, в котором показывают все фильмы. Так что я начал их пересматривать. Не потому даже, что они мне нравились. Главное, пока я смотрел фильм, мог больше ни о чем не думать.

У меня мало что происходило на выходных, и я начал проводить в мультиплексе весь день. Как-то в субботу, проснувшись рано и не сумев снова заснуть, я направился прямиком в кино. Пришел в девять утра, за час до первого сеанса. Просто ждал снаружи, пока не впустили. Первым в программе стоял детский мультфильм, он меня не интересовал, но я все равно его посмотрел. Спустя полтора часа я прошмыгнул на историческую драму – я видел ее дважды, – а потом на новый боевик, который не видел, но уже пропустил первые полчаса. Когда он закончился, я обнаружил, что следом снова прокрутят его же, отсидел пропущенные тридцать минут и остался до конца. И опять я слонялся от зала к залу, пока не осталось сеансов. Вышел из здания в темноту. Поехал домой, а наутро повторил все заново.

Первый день в кино достаточно меня отвлек. Но на второй день я покинул кинотеатр с новым ощущением пустоты. Возможно, я просто был голоден, питаясь одним попкорном. Путь в подземке до дома, из Мидтауна до Астории, долог, а было уже за полночь. Все греческие рестораны закрыты. Я брел мимо малоэтажек. Большинство зданий в Астории относились к «довоенным» – этот термин я всегда находил странным, будто события происходили только до или после войны, единственной за всю историю человечества.

Придя домой, сразу заказал индийскую еду, которой с избытком хватило бы на двоих, решив проявить вежливость и угостить соседа. Но где-то в промежутке между заказом и доставкой он ушел. Я был благодарен за одиночество, хотя и не понимал почему, ведь я и так был один. Я не общался ни с кем уже много дней. И я съел все сам.

Причина, по которой люди не объедаются индийской едой навынос поздно ночью, – никто не хочет проснуться в четыре утра с ощущением, будто твой кишечник вот-вот разверзнется прямо в постели. Я бросился в туалет – к счастью, вовремя. Мне не хватило времени опустить стульчак, так что я неудобно устроился на краю унитаза, пытаясь не вспоминать, как давно я его чистил.

Я вернулся в постель, но не мог заснуть. Было темно, до рассвета оставалась еще пара часов. В квартире никогда не бывало комфортной температуры. В ней всегда стояла жара, даже зимой. Отопление контролировал комендант, который просто включал его на полную мощность, превращая все здание в липкую, влажную баню. Но летом было еще хуже. Я не накопил денег на кондиционер и каждую ночь лежал в кровати в поту. Ворочался. Таращился в телефон. Пытался натянуть одеяло на голову.

И раз уж я мучился от жары, ощущая, как калории испаряются с моего тела, можно было сделать еще одну мучительную вещь, которую я все откладывал. В темноте я отыскал ноутбук Марго. Нащупал его на столе – гладкие твердые края впились в мои ладони. Открыл крышку, синий свет зажегся почти как в мультфильмах, когда устрица раскрывает створки, чтобы показать то, что зреет в ней.

Компьютер снова запросил логин. Пароль Марго горел в моей памяти. Я осторожно напечатал M4v15B34c0n и нажал ENTER. Много недель я раскаивался, что забрал ноутбук Марго против воли Луизы. Но она дала мне задание – деактивировать профиль Марго, и это меньшее, что я мог для нее сделать. Я открыл браузер и начал набирать фейсбук, но ввел лишь «f» и «а», а браузер дополнил адрес, предложив вместо этого вебсайт под названием «Фантастическая планета».

Я исправил на фейсбук, снова ввел M4v15B34c0n, сработало – и внезапно увидел ее профиль. У нее было два десятка непрочитанных сообщений. Вошел в ее мессенджер.

Это оказались не старые, проигнорированные сообщения. Все отправлены за последние недели. Отправителей я не знал, но сообщения были почти одинаковые. Что-то вроде «Я очень по тебе скучаю, но знаю, что Господь теперь заботится о тебе». Смешные истории про Марго. Писали родственники, университетские знакомые. Никто из них не присутствовал на похоронах, насколько я мог судить.

Я не понимал, зачем кому-то писать Марго после ее смерти. Это выглядело странно показушным, только вот на деле было совершенно – насколько они знали – интимным. Послания оставили во мне чувство опустошенности, хотя, возможно, виной тому освободившееся после двух порций индийской еды место в желудке.

Одно сообщение привлекло мое внимание. Снова незнакомое имя. Белый парень, из типичного «университетского братства». Я предположил, что они с Марго вместе учились в колледже. На фото профиля он пил пиво на яхте, глаза скрыты темными очками, вид его выражал в равной степени высокомерие и самодовольство – плохой типаж белого парня, человек, с которым Марго ни за что не подружилась бы.

В послании написано: «Ты всегда была стервой, но я буду скучать».

Какого черта? Какое утешение получал этот человек, называя Марго стервой после ее смерти? Я уже хотел ответить ему, что он козел. Тревожный знак, когда призрак посылает вас к черту. Может, послание было какой-то шуткой для своих. Может, парень был настолько близок к Марго, что мог называть ее стервой? Я не хотел думать об этом. Удалил сообщение.