Никто

Дедушка налил чай. Не такой, какой делаю я, а обычный пакетированный. Бабушка достала из духовки противень, сняла булочки и выложила их в глубокую тарелку, которая тут же очутилась передо мной. И как-то сразу пришла в голову мысль, что я не оставлю их. Не пойду я никуда.

Я съела три булки, выпила полную кружку чая, и пошла в комнату, поблагодарив своих. А потом я закрыла дверь, и весь вечер оплакивала мое невозвращение. Я плакала по Ирме, по Амалии, по Великой Волшебнице и даже по Косому. Я тихо рыдала в подушку, пока вконец не выбилась из сил. Я так и уснула в одежде и проспала до самого утра.

***

Началась предновогодняя неделя. Все, как сумасшедшие носились по магазинам, покупая подарки, платья, туфли и такое количество всевозможной еды, словно завтра не первое января, а восьмое сентября сорок первого, а мы Ленинграде и точно знаем, что на утро нас оккупируют. Бронировались последние свободные минуты в парикмахерских, в которых мастера работали почти круглосуточно, ни одного свободного столика, даже в самом захудалом кафе нашего города не осталось, а все, кто планировал новый год в шумных компаниях, уже запаслись аспирином, рассолом, минералкой, а самые пессимистичные заверили завещание у нотариуса. В общем, все неслось по тому же сценарию, что и каждый год. Люди постоянно куда-то звонили: магазин , салон, магазин, ночной клуб, магазин, база отдыха, магазин, друзья, магазин, бывшие друзья и, напоследок, еще раз магазин. В этом году я насильно оправила Саню отмечать новый год в компанию к очень хорошим, веселым людям. Сашка очень долго не соглашалась, и таких изобретательных доводов, которыми она пользовалась, человечество не слышало со времен мифов Древней Греции. Начиная от банального «Мне нечего надеть» и «Там будет Димка, ну тот, помнишь, с кривыми зубами. Он мне прохода не дает», заканчивая очень милым «Год барана нужно встречать с его символом, поэтому я не могу тебя бросить». Но все же мы сошлись на том, что депрессивная дама с истеричными наклонностями никак не может составить достойную компанию молодой, красивой фее. К концу недели, когда мне казалось, что мы уже обо всем договорились, Саня все еще не теряла надежды сыграть на моей совести:

– Ты просто не хочешь отмечать новый год со мной, – она театрально надувала губы, которые и без того были пухлыми. – Так и скажи.

– Саня, прекрати. Это не сработает. Я хочу провести новый год так, чтобы не портить своей миной праздник другим людям. Даже бабушка с дедушкой, и те не так упираются, как ты.

– Они уезжают?

– Да, к друзьям.

– О, небеса, так это же будет идеальный новый год! Ты, я, шампанское и все, известные человечеству, сериалы.

– Таким будет наш идеальный новый год лет через пятьдесят. Вот тогда для нас это будет праздник, достойный того, чтобы складывать о нем легенды и пересказывать их внукам. А сейчас ты обязана компенсировать свою неудавшуюся поездку на тот прием, который я у тебя бессовестно забрала. Езжай, тигрица, покажи им как нужно отмечать.

Сашка закатила глаза и повернулась к окну. Я продолжала пялиться в телевизор, где шел повтор хоккейной игры, которую я смотрела вчера, но делала вид, что вижу происходящее впервые.

– Лерка… – сказала она тихо. – Ты все еще… ну… В общем. Ты как… как ты…

Я повернулась к ней, глядя, как мучает мою подругу приступ словесного запора. Бедняга даже покраснела, стараясь найти самое деликатное, самое безобидное слово для моего отношения к Владу.

– Все уже хорошо, – ответила я на не прозвучавший вопрос, просто чтобы не мучить ее, и в очередной раз пожалела, что вместе с историей про эльфа, рассказала и о моем темном принце. – Я уже совсем о нем не вспоминаю, – чувствуя, как больно закручивается пружиной мое нутро.

Сашка кивнула и снова уставилась в окно.

***

Наступил канун нового года. Все разъехались, куда и планировалось, а я осталась одна. Восемь вечера. Я затеяла поход в магазин за самым необходимым эту волшебную ночь – закончилась туалетная бумага. На пороге магазина я поняла, что затея моя была провальной с самого начала. Почему-то я была совершенно уверена, что в это время люди уже прошли все семь кругов ада и давно рассаживались за новогодним столом. Но, не тут-то было! Очереди были нескончаемы. Все кассы работали и при этом хвост самой кроткой из очередей заканчивался где-то в бакалейном. Я героически выдержала это испытание, ни разу не потеряв самообладания. Выходя из магазина, я ощущала, что выиграла затяжную битву, не потеряв ни одного бойца. Кажется, прошли столетия, хотя на самом деле бездарно потерян всего один час. Да и ладно, все равно никаких планов на сегодня у меня нет.

Я шла по улице с пачкой бумаги и смотрела, как кипит предновогодняя суета. Люди собирались большими компаниями и шли куда-то, парочки бежали домой с полными пакетами, семьи с детьми шли на елку. Мне казалось, что весь мир существует отдельно от меня, хотя внешне я тоже вписывалась в это общество, правда с той лишь разницей, что в руках у меня была туалетная бумага, а не торт. Ну и ладно, Кесарю – кесарево. Правда, внутри я была чуть живее сайры, закатанной в банку, и сейчас меня радовало только то, что не было нужды разыгрывать комедию и натягивать улыбку на лицо, делая вид, что все настолько хорошо, что на самом деле я еле сдерживаюсь, чтобы не бегать вприпрыжку. Я просто шла и смотрела, как люди радуются празднику, и радовалась за них, насколько могла.

По дороге от магазина до дома есть парк. Его можно и обойти по широкой улице, но там и в обычные то дни очень людно, а сегодня… Одна мысль о том, что придется расталкивать локтями плотную толпу, заставила меня содрогнуться. Я свернула на дорожку в парк и пошла по хорошо освещенной аллее. Пошел снег, как по заказу – большие пушистые хлопья сплошной стеной. Прямо как в романтических комедиях, где все неизменно заканчивается хорошо. Я почувствовала себя злобной старухой, у которой вызывает раздражение абсолютно все, что делает счастливыми других, и мне стало противно и одновременно жалко саму себя. Я жалела себя, как жалеет чужой человек совершенно незнакомого, но абсолютно несчастного. А потом разозлилась. Разозлилась на то, что не в состоянии оценить то, что делают для меня мои родные и мой единственный друг. Никак не могу принять их тепло и любовь, они просто не приживаются во мне, словно я почва, израсходовавшая весь запас питательных веществ, и теперь во мне ничего не может прорости, даже мелкие сорняки, и те не растут. Я – пустая земля, бесплодная, голая, серая как грязь. Я подумала об Ирме. Теперь, она так и останется самым далеким и самым близким мне человеком. Как она там? Встречают ли в сказочном мире новый год или Рождество? И если да, то, как там твое настроение, добрая ведьма? Наверное, вся в хлопотах и заботах. Летаешь по кухне, творишь всякие вкусности, поешь и танцуешь. Ну, уж точно ты не сидишь с рулоном туалетной бумаги в руках на лавочке в парке. Я представила, как Косой помогает ей, в своем угрюмом безмолвии накрывая на столы, вешая гирлянды, наряжая исполинскую елку в столовой. Я вспомнила об Амалии, и почему-то мне представилось, что она встретила свое счастье в маленькой деревне на краю вселенной, в лице огромного бородатого кузнеца, немного неуклюжего, но доброго, который никак не насмотрится на свою хрупкую, почти хрустальную, белокурую красавицу. И когда он уходит на работу, он целует ее в щеку, он улыбается ему, а потом он наклоняется и целует заметно округлившийся животик. Как же они там без Влада? Злятся ли, что я забрала его? О том, как отмечает новый год Влад, мне даже думать не хотелось, но фантазия упорно подсовывала мне панорамы огромного особняка из стекла и бетона, где играет музыка, пьют и танцуют люди, коих так много, что яблоку негде упасть. Девушки обнажены как морально, так и физически, мужчины порочны и избалованы, и среди всего этого великолепия в золотом сиянии – его величество, Граф Владислав Игоревич, наследник бессчетного богатства, любимец женщин, надежный деловой партнер, наследующий империю своих родителей. Куда уж мне? Все мое наследие – четыре рулона туалетной бумаги. Скажем прямо, невелико наследство.

Я очнулась от своих мыслей и поняла, что вокруг нет людей. Никто больше не пробегает торопливой походкой, никто не смеется, не соревнуется наперегонки. Я глянула на часы – одиннадцать сорок! Е-мае! Я опять потеряла счет времени, и оно бессовестно улизнуло от меня. Меня, конечно, никто не ждет за праздничным столом, но традиция есть традиция, и я помчалась домой, чтобы успеть накрыть на стол то немногое, что приготовила для праздничной ночи. До дома было совсем недалеко, но даже те пять минут, что нужно, чтобы оказаться дома, сейчас были одной четвертью всего оставшегося времени. А еще раздеться, накрыть на стол, благо все уже приготовлено, и откупорить бутылку газировки. Не люблю шампанское, так что не вижу смысла открывать пол-литровую бутылку ради одного символичного бокала.

Я бежала легкой поступью беременного бегемота, периодически входя в дрифт на скользких поворотах, пытаясь цепляться за все, что можно и нельзя. Бумагу я бережно прижимала к сердцу, как самый ценный трофей за всю мою жизнь. Но гравитация штука неоспоримая, и, выйдя на финишную прямую, я все же расстелилась на накатанном островке льда. Странно, но спешка и падение сбросили с меня мое уныние, и я захохотала. Негромко, но от души. Грациозно расставляя ноги в удивительной по красоте и изящности позе, я поднималась, смеясь чуть ли не до слез. Наконец совладав со своим телом, я добралась до дома. Уже в лифте я осмотрела себя и поняла, что вся в снегу. Я хихикнула и принялась счищать его с себя. Лифт остановился, я вышла на лестничную площадку, отряхиваясь, как собака, вышедшая из воды, достала ключи из кармана, подняла голову и вскрикнула, выронив туалетную бумагу – на коврике, оперевшись спиной о мою входную дверь, прямо на заднице, одетой в шикарные, дорогие брюки, сидел Влад. Длинные, стройные ноги согнуты, локти опираются о колени, и подпирают голову. На нем красивая черная рубашка, три верхние пуговицы расстегнуты, без галстука, пиджак, слишком тонкий, чтобы ходить в нем в минус двадцать восемь и очень красивые туфли. Он поднял на меня свои сапфировые глаза и тихо сказал:

– Привет.

– Угу, – промычала я.

Он опустил глаза, и мы замолчали. Я была в полном ступоре, и почему-то на первый план вылезла мысль, что такими темпами я пропущу бой курантов. Надо о чем-то говорить подумала я, и выдала:

– Не холодно? Задницей прямо на полу сидишь.

– Тут коврик, – пробурчал он.

– А… Ну тогда сиди, конечно.

Снова повисло молчание. Не тягостное, когда нечего друг другу сказать, а наэлектризованное, когда столько всего сказать нужно, что просто не знаешь с чего начать. Я переминалась с ноги на ногу, как скаковая лошадь, а он просто рассматривал свои руки. Прекрасные, мужественные… Лера! Не смей! Не позволяй себе даже думать об этом! Я помотала головой и ляпнула первое, что пришло в голову:

– Ты что, прямо вот так сюда приехал, в пиджаке? На улице минус тридцать.

– Я на машине, – он поднял на меня глаза. – Ты что, не видела на парковке синий «Бугатти»? Или у Вас «Бугатти» во дворе – это норма?

– Да хоть на карете, – психанула я. По правде говоря, я ничего не видела, потому что опаздывала домой к двенадцати. – Тебе что нужно?

Он неопределенно пожал плечами и снова уставился на свои руки.

– Слушай, отодвинься от моей двери и можешь и дальше глубокомысленно отсиживать свой зад.

Я подошла к двери. Он поднялся – вырос надо мной, глядя на меня сверху вниз. Каждый раз, когда он был настолько близко и смотрел на меня вот так, мне казалось, что я становлюсь еще меньше, чем я есть. Он сделал шаг в сторону, пропуская меня, и когда я подошла к двери, оказался за моей спиной. Только со второго раза мне удалось вставить ключ в замок. Дверь открылась, и я шагнула в квартиру. Я повернулась к нему, чтобы эффектно попрощаться, но он нагло перешагнул порог моего дома и, аккуратно подвинув меня, закрыл за собой дверь. Он неспешно снял с себя пиджак и повесил его в прихожей. От такой наглости у меня начисто отнялся язык. Я молча смотрела, как он так же неторопливо снимает один туфель, затем второй и аккуратно ставит их на полку для обуви, а затем неспешно проходит мимо меня в мою же комнату. Не знаю, какое у меня было лицо, но подозреваю, что меня всю перекосило от возмущения. Но Влад даже не взглянул на меня. Я наскоро отделалась от одежды, побросав все абы как, и с праведным гневом полетела к себе. Открыв дверь, я увидела, как он во весь свой рост растянулся на моей кровати, зарываясь лицом в подушку.

– Ты что себе позволяешь? – возмущенно зашипела я.

Он повернулся ко мне, и я увидела, как по его лицу растекается блаженное удовольствие.

– У тебя очень удобная кровать, – сказал он тихо.

Я мельком глянула на то, как свисают с края его длинные ноги.

– Я-то знаю, ведь это МОЯ кровать. Что тебе здесь нужно?

– Мне нужна вот такая удобная кровать. Где вы ее покупали?

– Не помню. Не знаю. Слушай, я вполне серьезно тебя спрашиваю? Я не шучу.

Он удивленно вскинул брови, но ничего не ответил. А меня буквально затрясло от такого хамства. И лишь мгновением позже до меня стало доходить, что ИМЕННО меня так разозлило. Влад, зайдя в квартиру, разделся и сразу же прошел прямиком в мою комнату. Не в зал, не в комнату бабушки с дедушкой, а в мою, как будто точно знал, ГДЕ моя комната. Словно уже не раз… И тут догадка осенила меня. Я еле слышно, словно сама сомневалась в том, что собиралась сказать, спросила:

– Слушай, ты что… ЗНАЕШЬ где моя комната?

Он коротко кивнул и улыбнулся. Я покраснела до кончиков ушей.

– Ты что, уже был здесь? – говорю совсем тихо.

Он кивнул, а затем поднялся и сел на кровати.

– Говорю же, я все о тебе знаю. А есть что-нибудь поесть?

Он поднялся с кровати и прошел мимо меня в коридор. На кухне включился свет, и я услышала, как зашумел чайник. Бессильно рыча от злости, я зашла на кухню. Он рассматривал содержимое холодильника.

– Зачем? – спросила я, глядя на его задумчивое лицо.

– Зачем что? – спросил он, доставая их холодильника мой огромный новогодний набор ролов и суши.