Ждать ли добрых вестей?

– Это точно. Врать я не умею. Я даже в «верю не верю» играть не могу. Но про тебя у меня хорошее чувство, – прибавила она, и Реджи сказала:

– Ну что ж, чувствам надо доверять, доктор Т.

Вообще-то, Реджи думала иначе, мамуля-то поехала с Гэри в отпуск, потому что доверилась чувствам, – и вот результат. И Билли чувства тоже редко доводили до добра. Он, конечно, карлик, но он ведь злой карлик.

– Зови меня Джо, – сказала доктор Траппер.

Доктор Траппер сказала, что на работу выходить не хотела и будь ее воля – она бы за порог ни ногой.

Непонятно, почему воля не ее. Ну, объяснила доктор Траппер, бизнес «Нила» «забуксовал». (Его «подвели», и «что-то там не выгорело».) Заговаривая о бизнесе мистера Траппера, доктор Траппер щурилась, будто пыталась за много миль разглядеть очень мелкие буковки.

Из поликлиники доктор Траппер то и дело звонила домой – проверяла, как там детка. Доктор Траппер любила с ним болтать и произносила долгие монологи, а детка между тем глодал телефонную трубку. Реджи слышала, как доктор Траппер говорит: «Привет, солнышко, как твои делишки?» и «Мамочка скоро придет, не обижай Реджи». И еще доктор Траппер все время цитировала обрывки стихов и детских песенок, она их помнила просто сотни и частенько выдавала вдруг: «Дили-дили-дон, мой сыночек Джон» или «Жоржик-коржик-пирожок»[24 - Пер. И. Родина.]. Она много знала такого – очень английского, глубоко чуждого Реджи, которая выросла на «Вот буренка Кэти Бэрди» и «Какая красуля, вот это красуля, прекрасница Джинни Макколл»[25 - Доктор Траппер здесь и далее обильно цитирует английские детские стихи и песенки («Рифмы Матушки Гусыни» и т. д.). Реджи выросла на шотландских народных песнях.].

Если детка спал, доктор Траппер просила Реджи позвать к телефону собаку.

(– Ах да, я забыла предупредить, – сказала доктор Траппер в конце «собеседования», и Реджи подумала: ой-ой, у нее двухголовый ребенок, дом стоит над пропастью, а муж – чокнутый маньяк, но доктор Траппер сказала: – У нас собака. Ты любишь собак?

– Ну знамо дело. Обожаю. Правда. Чесслово.)

Говорить собака не умела, но что такое телефонный разговор («Привет, псина, как там моя красавица?»), соображала получше детки – Реджи держала трубку возле собачьего уха, а Сейди внимательно слушала.

Впервые ее увидев, Реджи переполошилась – громадная немецкая овчарка, ей бы стройки охранять.

– Нил боялся, что собака заревнует, когда родится ребенок, – сказала доктор Траппер. – Но я бы жизнь свою ей доверила, и жизнь ребенка тоже. Я знаю Сейди сто лет – я дольше знаю только Нила. У меня в детстве была собака, но она умерла, а потом отец не разрешил завести другую. Отец теперь тоже умер, так что сама видишь.

Реджи не поняла, что должна увидеть.

– Мне очень жаль, – сказала она. – Такая потеря.

Прямо как в полицейском сериале. Она говорила про собаку, а доктор Траппер решила – про отца.

– Ничего, – сказала она. – Он сам себя намного пережил. Зови меня Джо. – На собаках доктор Траппер была помешана. – Лайка, – говорила она, – первая собака, полетевшая в космос. Через несколько часов умерла – высокие температуры и стресс. Ее нашли в приюте, забрали, она-то, наверное, думала, ее домой возьмут, в семью, а ее отправили на самую что ни на есть одинокую смерть. Как это грустно.

Отец доктора Траппер пребывал на этапе полураспада в книгах – он был писатель, когда-то, говорила доктор Траппер, очень модный («Некогда знаменитый», – смеялась она), но книги его «не прошли проверку временем».

– Вот и все, что от него осталось, – сказала она, листая заплесневелый том под названием «Лавочник». – А от матери ничего, – прибавила она. – Иногда я думаю, хорошо бы расческу, гребень, такое, чего она касалась каждый день, что было в ее жизни. Но ничего нет. Все может исчезнуть, Реджи, – никогда этого не забывай.

– Вот уж этого я не забываю, доктор Т.

– Отвернешься – и нету.

– Я знаю, вы уж мне поверьте.

Отцовские романы доктор Траппер свалила шаткой грудой в углу темного чулана на верхнем этаже. Да какой чулан, говорила доктор Траппер, так, большой буфет, хотя, вообще-то, он больше спальни Реджи в Горги. Доктор Траппер называла его «мусоросборник», и он был забит вещами, с которыми никто не знал, как поступить, – одинокая лыжа, хоккейная клюшка, старое одеяло, сломанный принтер, переносной телевизор, который не заставишь работать (Реджи пыталась), и куча всяких финтифлюшек, подаренных на Рождество или на свадьбу.

– Quelle horreur![26 - Какой ужас! (фр.)] – смеялась доктор Траппер, изредка заглядывая в чулан. – Тут есть на редкость безобразные вещи, – говорила она Реджи.

Может, и безобразные, но не выбросишь, это подарки, а «подарки надлежит почитать».

– Кроме троянских коней, – сказала Реджи.

– С другой стороны, дареному коню в зубы не смотрят, – сказала доктор Траппер.

– Может, и стоило бы, – ответила Реджи.

– Timeo Danaos et dona ferentes[27 - Боюсь данайцев и дары приносящих (лат.). – Вергилий. «Энеида», II, 49. Пер. В. Брюсова.].

– Ну знамо дело.

Подарки, заметила Реджи, почитались не вечно: едва в почтовый ящик проскальзывал пластиковый пакет от сборщиков благотворительной помощи, доктор Траппер набивала его штуками из мусоросборника и довольно виновато выставляла на крыльцо.

– Сколько ни выноси, меньше не становится, – вздыхала она.

– Против физики не попрешь, – отвечала Реджи.

В остальном дом был аккуратный и оформлен со вкусом – ковры, светильники, безделушки. Не такие безделушки, как мамулина коллекция наперстков и миниатюрных чайничков, которые, хоть и крошечные, занимали ценное пространство в квартирке Реджи.

Дом у Трапперов был викторианский – все современные удобства на месте, но оригинальные камины, и двери, и карнизы тоже сохранились, и это, говорила доктор Траппер, просто чудо расчудесное. В парадной двери витраж – когда в дверь светило солнце, красные лучистые звезды, синие снежинки, желтые розетки повсюду разбрасывали цветные пятна. Был даже полный комплект звонков для слуг и задняя лестница, чтобы прислуга не мозолила глаза.

– Ах, прошли те времена, – сказал мистер Траппер и засмеялся: если б он жил в те времена, когда этот дом построили, он бы чернил сапоги и клал печи. – И ты тоже, наверное, Реджи, – прибавил он, а вот «Джоанна» «расхаживала бы наверху лебедью белой», потому что предки ее были богачи.

– Это прошло, – пояснила доктор Траппер, когда Реджи вопросительно на нее посмотрела.

– Увы, – сказал мистер Траппер.

– Глупо вложились, все спустили на дом престарелых и на ерунду, – сказала доктор Траппер, как будто добыть и потратить деньги – это так, тьфу. – Дедушка мой был богат, но, видимо, транжира.

– А мы – бедные, но честные, – сказал мистер Траппер.

– Похоже на то, – сказала доктор Траппер.

Собственно говоря, однажды призналась она, кое-какие деньги остались, и она потратила их на этот «очень, очень дорогой дом».

– Вложение, – говорил мистер Траппер.

– Дом, – поправляла она.

Реджи больше всего любила кухню. В эту кухню влезла бы вся квартира Реджи в Горги, да еще осталось бы место паре-тройке слонов покачаться на качелях. Мистер Траппер, как ни странно, любил готовить и переворачивал кухню вверх дном.

– Моя творческая жилка, – говорил он.

– Женщины готовят, потому что людям нужно питаться, – отвечала доктор Траппер. – А мужчины – чтобы выпендриться.

В кухне даже была кладовая – тесная и холодная, каменные плитки на полу, каменные полки и деревянная дверь, у которой на филенках вырезаны сердечки. Доктор Траппер хранила в кладовой сыр, яйца, бекон и всякие консервы и крупы.

– Надо джем варить, – виновато говорила она летом. – Такая кладовая просит домашнего джема. – Сейчас приближалось Рождество, и доктор Траппер говорила: – Прямо неловко, что я пирогов не испекла. Или рождественский торт. Или хоть пудинг. Кладовая просит пудинга – завернуть его в ткань, насовать монеток и амулетов. – Это у доктора Траппер в детстве было такое Рождество, спросила Реджи, а доктор Траппер ответила: – Да нет, боже упаси.

Реджи считала, что кладовая ничего не просит, небольшой уборки разве что. Мистер Траппер вечно копался на полках, искал ингредиенты и сбивал ровные ряды склянок и жестянок.