Императрица семи холмов

– Я готова, – ответила Плотина и, поднявшись, взяла мужа за руку. Траян был высок ростом, но и она была ему под стать. По крайней мере ей не нужно было запрокидывать голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Как, впрочем, и всем другим рослым мужчинам Рима, и это ей нравилось. Ведь известно, что небесные богини все как одна высокого роста. Плотина же привыкла брать пример лишь с самых высоких и самых достойных образцов.

Нет конечно, она ни за что не станет подражать любой богине. Только Юноне, небесной царице, ибо только она безукоризненна во всем. Ведь не секрет, что другим небожительницам по части целомудрия до нее далеко.

Вскоре императорская чета уже вступала под своды храма. Плотина неодобрительно покосилась на статую Венеры – кудрявое, легкомысленное создание. Какова богиня, такова и статуя! На месте Юноны я никогда бы не подпустила сюда эту шлюху даже близко. В конце концов даже боги должны содержать свою небесную обитель в чистоте и благопристойности. Ведь содержит в чистоте и благопристойности свой дом она, Плотина.

Жрец тем временем воздел руку с кувшином, наполненным молодым вином, и принялся нараспев читать молитву, прося богиню ниспослать богатый урожай и благодаря за урожаи предыдущих лет. Судя по тому, как раскраснелось его лицо, он успел приложиться к кувшину с молодым вином, причем не один раз. «Надо будет заменить его на другого жреца», – сделала мысленную пометку Плотина.

Впрочем, его молитвы никто не слушал. Мужчины стояли, переминаясь с ноги на ногу, в ожидании момента, когда смогут воздать должное молодому вину, девушки хихикали и перешептывались с императорской стражей.

– Покажи им всем пример, – шепнула Плотина мужу, склоняя в благоговейном поклоне голову, тем более что жрец читал завершающую молитву, обращенную к Венере и Юпитеру. Присутствующие тотчас поспешили последовать ее примеру. Включая каштановую девичью головку, которую Плотина приметила еще при входе в храм.

Та самая девушка.

О боги, как же мучителен выбор! Неужели это та, что достойна ее воспитанника? Нет конечно, кровь у нее слегка подпорченная. Ни для кого не секрет, что ее мать не блистала добродетелью. Но будем надеяться, что отец, сенатор Норбан, передал ей свою добропорядочность. Лицо чистое и скромное, с правильными чертами. Блистательная красота ни к чему – она скорее помеха и источник соблазнов. Ведь не секрет, что рука об руку с красотой идут такие пороки, как тщеславие и склонность к неверности. А ведь та, на кого падет выбор Плотины, должна быть исполнена чувства собственного достоинства. Именно по причине отсутствия этого самого достоинства две предыдущие кандидатуры пришлось отклонить.

Жрец продолжал монотонно читать молитву. Плотина же незаметно наблюдала за девушкой. Та стояла тихо, не переминалась с ноги на ногу, не вертела головой по сторонам, как обычно поступают ее сверстницы, придирчиво разглядывая платья своих подруг. Молчалива. Это хорошо. Потупив взор, уважительно стоит позади отца. Прекрасно.

Плотина не сомневалась, что вылепит ее по своему образу и подобию, направит, обучит, выпестует. Вот только платье – шелковое платье винного цвета. Нет, молодой девушке не пристало ходить в шелках. Впрочем, не секрет, что отец ее балует. С другой стороны, платье вполне пристойное – с длинными рукавами.

Девушка посмотрела на свою светловолосую младшую сестренку, которой никак не стоялось на месте с ней рядом, и поднесла палец к губам – мол, тс, не шуми. Ага, имеет подход к детям. Тоже хорошо. Потому что та, кого выберет Плотина, родит много детей. Нет, воспитывать их будет она, императрица Рима. Это она возьмет на себя их образование и, что самое главное, привьет им приличия. Что касается воспитания самой девушки – здесь, похоже, есть проблема. Говорят, что сенатор Норбан не только избаловал старшую дочь, но воспитал ее довольно странным образом. И о чем он только думает? Какая практическая польза девушке от Гомера и Эсхила? И какое счастье, что третья жена сенатора взяла на себя обязанность привить падчерице любовь к домашним делам. Ну, будем надеяться, что отцовские уроки не пошли ей во вред. Тем более что как только пойдут дети, ей будет не до книг. Второй вопрос – приданое. Надо сказать, что здесь Плотина была не столь требовательна, нежели некоторые. Для нее куда важнее другие вещи. К тому же приданое за девушкой дают вполне приличное, а уж применение ему всегда отыщется. Связи – вот что во сто крат ценнее любого приданого. И пусть сенатор Норбан заметно сдал в последние годы, его голос в сенате по-прежнему имеет вес.

Его поддержка может оказаться решающей.

Тем временем жрец закончил молитву Венере и поднял над головой чашу. На пол храма рубиновой струей пролилось вино. Девушка не спускала с церемонии глаз, все так же стоя, как статуя, и лишь слегка наклонив голову, увенчанную по случаю праздника венком из маков.

Во рту у Плотины все пересохло, сердце предательски колотилось к груди. Неужели это она? Та, единственно достойная?

Нет, достойной не может быть никто. Это попросту исключено.

А вот та, что будет всю жизнь к этому стремиться, что ж, такое вполне возможно. Как, например, вот эта. Вибия Сабина. Старшая дочь сенатора Марка Норбана.

Да, пожалуй, она подойдет. Вполне подходящая кандидатура.

– Ну, наконец-то это все, – вывел ее из задумчивости голос мужа, и, взявшись под руку, императорская чета вышла из храма Венеры. Завидев императора, толпа тотчас взорвалась ликующими возгласами. Волна человеческих тел подалась вперед. Люди тянули руки, в надежде прикоснуться к императорской тоге. Этот натиск пытались сдержать преторианцы в красно-золотистой форме, с трудом прокладывая узкую тропу к поджидавшим царственную чету золотым носилкам. Император сначала помог супруге сесть, а сам на мгновение остановился и поднял в приветственном жесте руку. Ликующие крики зазвучали с удвоенной силой: мужчины, женщины, дети – все радостно вопили, срывая голоса.

– А теперь на бега, – произнес Марк Ульпий Траян, великий понтифик и тринадцатый император Римской империи. Носилки взмыли вверх и поплыли прочь, качаясь на плечах шести рослых греков, в направлении Большого Цирка. – О боги, как же я ненавижу этих жрецов с их молитвами!

– Верно, дорогой, – рассеянно согласилась Помпея Плотина, Императрица семи холмов. Мужа она не слушала. Бега ее вообще не интересовали, равно как и вульгарный праздник в честь нового урожая винограда, во время которого мужчины и их подружки-потаскушки напивались до бесчувствия прямо на улицах Рима. Сейчас ей не было дела ни до чего. Ее мысли занимало одно – вернее, одна. Та девушка. Та единственно достойная девушка, на которую пал ее выбор. Плотина негромко усмехнулась. Только сейчас до нее дошло, что в последнее время она не думала ни о чем другом. И вот теперь, можно сказать, бремя решения свалилось с плеч. «Ладно, скажу ему завтра, – подумала Плотина, довольная собой. – Что я наконец нашла ту, которую искала».

Викс

Я не слишком жалую патрициев, и скажу честно, что они не слишком любят меня. Выскочка-головорез, обычно бормочут они, увидев меня рядом с собой, причем бормочут довольно громко, чтобы я мог их услышать. Но я не обращаю на них внимания. Потому что пользы от них никакой. Хотя есть и исключения. Причем эти исключения легко проглядеть.

Например, сенатор Марк Норбан. Очень хорошее исключение, я бы даже сказал, замечательное. Что касается плохих исключений, то мне следовало с самого начала внимательнее к нему присмотреться.

Ублюдок.

День начался, но его начало не предвещало ничего хорошего. Я уже ходил с разбитой губой, хотя, казалось бы, добыча мне попалась легкая: богатенький юный патриций, сбежавший от отца и наставников поохотиться на шлюх в Субуре, хотя, скажу вам честно, это не то место, где на них следует охотиться. Нет, шлюху он все-таки поймал, и в придачу к шлюхе подцепил дурную болезнь, которая даст о себе знать этак через пару недель, после чего, по дороге домой, зашел в нашу гостиницу и накачался дешевым вином. Наконец на нетвердых ногах наш любитель приключений вышел на улицу. Хозяин заведения незаметно мне кивнул, и я тоже выскользнул за дверь. Когда я в узком переулке вытащил кинжал и потребовал у него кошелек, юнец все еще был в стельку пьян. Наверно, это и придало ему храбрости. Вместо того чтобы послушно вручить мне кошелек, он разбил мне губу. Не думайте, мой кошелек от меня никуда не ушел, а вот юный патриций поковылял домой с разбитым носом.

– Считай это боевым крещением. Теперь ты настоящий мужчина! – крикнул я ему вслед. – В любом случае, это лучше, чем та зараза, которой наградила тебя та шлюха.

Кошелек оказался туго набит золотыми монетами, и я взял себе несколько, что лежали сверху, еще до того, как вручил его хозяину гостиницы, чтобы тот отсчитал мне положенный мне процент.

– Вытри губу и смотри в оба, – приказал он мне. – В праздники легкая добыча сама идет в руки.

– Тогда сам ее и лови, – бросил я ему. – А я пойду праздновать, как и все люди. Да здравствует Венера, да здравствует новый урожай винограда.

– Послушай, парень…

Я сделал неприличный жест и вышел вон. Мне под ноги тотчас бросился какой-то грязный уличный мальчишка. Я поддал ему в бок, чтобы он не путался у меня под ногами, и его мамаша, увидев это, принялась орать на меня. Ей я тоже показал неприличный жест и в дурном настроении растворился в толпе. Скажу честно – не о такой жизни я мечтал, когда вернулся в Рим. Нет, с одной стороны, я устроился очень даже неплохо: дармовая койка в гостинице, жратва, в которой не ползало никаких насекомых, денежки на баню или на театр – было бы желание. Отнимать кошельки у патрициев и богатых торговцев – это для меня как раз свистнуть. Вскоре я даже завел небольшое собственное дело – стал подворовывать у уличных торговцев в Субуре и за небольшой навар перепродавать украденное торговцам на Эсквилине. Так что, с одной стороны, жаловаться на жизнь не приходилось. И все же, и все же.

По случаю праздника всех желающих в Колизей пускали бесплатно, поглазеть на гладиаторские бои. Я не сомневался, что сегодня тысяча львов найдут на арене свой конец, пронзенные острыми копьями, а пять тысяч экзотических птиц – не менее острыми стрелами. Несколько сот преступников будут казнены стражей, а половину несчастных, приговоренных к участию в гладиаторских схватках, сегодня уволокут с арены железными крючьями через Врата Смерти.

Нет, туда я не ходок. Я обошел Колизей и направился в сторону Большого Цирка. Не то чтобы на скачках дело обходится без крови, там всякое бывает, если вдруг перевернется колесница. Но все равно это лучше, чем смотреть гладиаторские бои. Кроме того, в отличие от Колизея на скачках женщины не сидели отдельно, в специальных женских ложах, так что, если постараться, домой можно уйти с какой-нибудь хорошенькой римлянкой.

Смешно вспомнить, как я тогда старался уйти со скачек с какой-нибудь хорошенькой римлянкой. Но мне было всего восемнадцать.

Когда я пришел туда, трибуны уже были набиты битком под самые небеса. Народ размахивал цветными флажками, подбадривая свои любимые команды – Красных, Синих, Зеленых, Белых. И хотя лично я не болел ни за одну из них, но, будучи облачен в красную тунику, я машинально направил стопы в ту часть трибун, где сидели болельщики Красных.

– Это кто тебя так разукрасил, уж не болельщик ли Синих? – поинтересовался у меня какой-то тип с выбитыми зубами, тыча пальцем в мою разбитую губу.

– Кто же еще, – согласился я. Мой вам совет: никогда не спорьте с фанатиками.

– Погоди, Синие сегодня утрут вам нос! – выкрикнула с верхней трибуны какая-то женщина с раскрашенным синей краской лицом.

– Это еще кто кому утрет! – крикнул в ответ беззубый тип, после чего последовала короткая, но энергичная потасовка. Я под шумок встал с места, чтобы поискать себе другое, более тихое и удобное в той части трибун, где под навесом расположились ложи патрициев и всадников. Вдруг повезет прошмыгнуть…

– Верцингеторикс! – окликнул меня кто-то.

Я обернулся – на меня смотрела девушка в красном платье с венком из алых маков на каштановых волосах.

– Сабина! – удивился я, однако вовремя отвесил поклон. – Как тебя сюда занесло? Патриции сидят вон там!

– Знаю. У моей тети Дианы есть ложа. Но я сбежала от жениха.

– У меня есть место, – предложил я.

– Как здорово! – обрадовалась Сабина, беря меня под руку. Она была невысока ростом, едва доставала мне до плеча, однако люди расступались перед ней. Еще бы, ведь перед ними была патрицианка!

– Так ты болеешь за Красных? – спросил я у нее, заметив в ее руках небольшой красный флажок.

– В нашей семье все болеют за Красных. К тому же тетя Диана порвала бы с нами всякие отношения, вздумай мы болеть за кого-то еще.

Сабина села на мое место и посмотрела на меня.

– А ты где будешь сидеть?

– Не волнуйся. Эй, свалил бы ты, приятель, – сказал я мужчине, сидевшему по другую сторону от нее, и для пущей выразительности свирепо посмотрел на него. И он свалил. Я же разжился местом, а вдобавок удостоился улыбки сенаторской дочки. Так, может, день и не так уж плох?