– А вы играете? – спросил Робби у Ханны, которая, скрестив ноги, молча сидела на полу.
Дэвид хохотнул:
– У Ханны много талантов, но к музыке они не имеют ни малейшего отношения. – Он хитро улыбнулся. – Хотя… после того как я узнал о тайных уроках, которые ты берешь в деревне, кто знает…
Ханна посмотрела на Эммелин, которая виновато пожала плечами.
– Оно как-то само вырвалось.
– Я предпочитаю слова, – холодно сказала Ханна. Она развернула сверток с крошечными солдатиками и покачала их на ладони. – Они меня лучше слушаются.
– Робби тоже пишет, – сказал Дэвид. – И здорово пишет, между прочим. Он поэт. Несколько его стихов напечатали в этом году в школьной газете. – Он поднял повыше стеклянный шар, по ковру разлетелись радужные блики. – Как там то, которое мне больше всех нравится? Про разрушенный замок?
Скрипнула дверь, заглушив ответ Робби, появился Альфред с подносом, полным пряничных человечков, засахаренных фруктов и набитых орехами картонных рогов изобилия.
– Простите, мисс, – сказал он, ставя поднос на стол для напитков. – Это от миссис Таунсенд, на елку.
– Как замечательно! – воскликнула Эммелин, бросая играть и подскакивая к столу, чтобы схватить человечка.
Как только она отвернулась, Альфред украдкой посмотрел на галерею и поймал мой любопытный взгляд. Когда Хартфорды занялись елкой, он незаметно прошел вдоль стены и поднялся ко мне.
– Как продвигается работа? – прошептал он, высовывая голову из люка.
– Хорошо, – шепнула я в ответ. Собственный голос показался мне каким-то странным – так давно я его не слышала. Потом виновато поглядела на книгу, зажатую в руке, и на пустое место на полке – всего девять книг протерто.
Альфред проследил за моим взглядом и поднял брови.
– Похоже, я вовремя. Помогу тебе.
– А если мистер Гамильтон…
– Он не хватится меня еще полчаса или около того. – Альфред улыбнулся и показал на дальний конец полки. – Я начну отсюда, и мы встретимся посередине.
Я кивнула, чувствуя смущение и благодарность.
Альфред вынул из кармана куртки тряпку, уселся на пол в другом конце галереи и снял с полки книгу. Я следила, как он сосредоточенно вертит ее, обтирая со всех сторон, ставит на полку и берет следующую. Он сидел, скрестив ноги, поглощенный работой, и напоминал мне ребенка, который чудесным образом превратился во взрослого: русая шевелюра, обычно аккуратно причесанная, растрепалась, и челка качалась в такт движениям рук.
Альфред поднял голову и встретился со мной глазами. Я отвернулась – от его взгляда по всему телу побежали мурашки. Щеки вспыхнули. Неужели он понял, что я его разглядывала? Интересно, он на меня еще смотрит? Я не решалась проверить, чтобы он не подумал чего-нибудь такого. Или не смотрит? Кожу покалывало от воображаемого взгляда.
Так было уже несколько дней. Между нами встало что-то, чему я не могла найти названия. Легкость в отношениях, которую я начала было испытывать, исчезла, сменилась неловкостью, непониманием. Я гадала, не в истории ли с пером все дело. Вдруг он видел, как я глазела на него в деревне? Или еще хуже – выяснил, что это я проболталась обо всем мистеру Гамильтону и остальным.
Я начала еще усердней тереть очередную книгу, нарочито глядя в другую сторону – вниз, сквозь перила. Возможно, если я не буду обращать на Альфреда внимания, неловкость пройдет так же быстро, как и время.
Вернувшись к наблюдению за Хартфордами, я почувствовала себя растерянным зрителем, который умудрился заснуть во время представления, а проснувшись, обнаружил, что декорации сменились и действие ушло далеко вперед. Я попыталась сосредоточиться на голосах, легко пронзавших прозрачный свет зимнего солнца, странных и незнакомых после перерыва.
Начался третий акт, Эммелин демонстрировала Робби сласти миссис Таунсенд, а старшие брат с сестрой обсуждали войну.
Ханна оторопело глядела на Дэвида из-за серебряной звезды, которую она пыталась приладить на елку.
– И когда ты уходишь?
– В начале будущего года, – с горящими от возбуждения щеками ответил Дэвид.
– Но когда же ты… Давно ты?..
Он пожал плечами:
– Я думал об этом долгие годы. Ты же знаешь, как я люблю приключения.
Ханна глядела на брата. Появление Робби Хантера и невозможность заняться Игрой выбили ее из колеи, но это новое предательство не шло ни в какое сравнение с предыдущим.
– А па знает? – ледяным голосом осведомилась она.
– Пока нет.
– Он тебя не отпустит, – уверенно и с видимым облегчением сказала Ханна.
– Не сможет, – уверил ее Дэвид. – Он ни о чем не узнает, пока я в целости и сохранности не окажусь на французской земле.
– А если узнает?
– Не узнает. Потому что никто ему не скажет, – выразительно глядя на сестру, ответил Дэвид. – В любом случае пусть спорит сколько угодно – меня он все равно не остановит. Я ему не позволю. Не хочу упустить свой шанс только потому, что он упустил свой. Я сам себе хозяин, и па пора бы это понять. Только потому что он ведет жалкую жизнь…
– Дэвид! – резко сказала Ханна.
– Но это же правда. Даже если ты этого не замечаешь. Он всю жизнь просидел под каблуком у бабушки – женился на женщине, которая терпеть его не могла, провалил все дела, за которые брался…
– Дэвид!!!
Я почти физически ощутила негодование Ханны. Она глянула на Эммелин, чтобы удостовериться, что та ничего не слышит.
– Как тебе не стыдно! Никакого уважения!
Дэвид перехватил ее взгляд и понизил голос:
– Я не позволю ему портить мою жизнь только потому, что он испортил свою. Он просто жалок.
– Вы о чем говорите? – вклинилась в разговор Эммелин. Она нахмурилась, сжав в кулаке засахаренный орех. – Вы что, ругаетесь?
– Конечно нет, – ответил Дэвид, выдавив улыбку в ответ на сердитый взгляд Ханны. – Я просто рассказывал Ханне, что собираюсь во Францию. На войну.
– Как интересно! – воскликнула Эммелин. – А Робби тоже собирается?
Робби кивнул.
– Можно было сразу догадаться, – фыркнула Ханна.
Дэвид не обратил на нее внимания.