Ангел в доме

Может, в сад перейдем? Или на кухню? Где вам будет удобнее? Предложение осталось при ней, потому что хлопнула входная дверь. Появление на пороге гостиной пухлощекой и взъерошенной дамы со снимка Роберта не слишком обрадовало.

– Бонни, – буркнул он.

– Всего лишь я. – Успешно игнорируя досаду сына, она оглядела Анжелу, кивнула и протянула пухлую ладонь: – Полагаю, ты и есть легендарная Анжела. А я его мать.

– Анжела, это Бонни. Бонни – Анжела, – сухо сказал Роберт.

– Очень приятно, – озадаченно отозвалась Анжела. И удивилась еще больше, обнаружив, что ее руку взяли в плен. Взгляд Бонни прожигал не хуже лазера.

– Угу. Отлично. Угу, – твердила она как заведенная, будто просветила Анжелу насквозь и обнаружила то, что другим увидеть не дано.

– Бонни. Не будешь ли ты так любезна, если тебя не затруднит, сделай одолжение. Отпусти руку Анжелы.

– Что? Ах да, конечно. – Бонни разжала пальцы, улыбнулась Анжеле и повернулась к сыну: – А свет дерьмовый.

– Справлюсь как-нибудь. Бонни словно оглохла.

– Знаешь что? Сидела я у себя на лодке, сидела, и вдруг меня озарило: вот где он должен рисовать! – Она покосилась на Анжелу. – Между прочим, живьем ты гораздо симпатичнее, чем на бумаге. – Не успела Анжела задать вполне резонный вопрос – что бы это значило? – как Бонни вновь ринулась в атаку: – Угу. Так вот что мы сделаем. Я посижу себе тут тихонько как мышка, газетку почитаю или хозяйством займусь, а ты со своей Анжелой можешь располагаться где угодно. Лодка в вашем распоряжении. Идет? И нечего на меня так смотреть. Скажешь еще, что напролом лезу. А я только хочу…

– Бонни! – Роберт швырнул уголь в коробку. – Я знаю, что ты всего лишь хочешь помочь. Знаю.

Анжелу удивил его тон. Роберт бубнил, как измотанный родитель, в сотый раз за день пытающийся вразумить капризное чадо. Измотанный и доведенный до белого каления. Родитель на грани взрыва. «Чадо», однако, и глазом не моргнуло. Улыбалось, явно дожидаясь похвалы за свою замечательную идею.

– Но это мой дом, Бонни. Я здесь хозяин и буду заниматься чем хочу и как хочу.

Насчет как и особенно чем у Анжелы возникли опасения.

– М-м-м… Вы ведь действительно жаловались на плохой свет… – тихо сказала она. Неплохо бы и в самом деле обстановку разрядить и переместиться на нейтральную почву.

– Слышал? – Бонни хлопнула в ладоши. – Валите!

Роберт перевел взгляд на Анжелу:

– Вы говорили, что любите плавучие дома. Не возражаете? Мне очень неловко просить вас…

– С удовольствием, – едва ли не закричала Анжела.

Подумать только – река, лодки, утки. Свежий воздух! Разве сравнить с этой бледно-лиловой комнатой, где близкое присутствие Роберта с каждой минутой становится все ощутимее? Соскочив с дивана, Анжела двинулась за Бонни к выходу. Роберт содрал эскизник с мольберта, подхватил коробку с углем.

– Благотворительность? – спросила Бонни и оглянулась через плечо, словно пыталась высчитать количество вопросов, на которые ей хватит времени до появления сына.

– Благотворительность?

– Ну, соцслужба там и все такое.

– А-а, ну да. Соцслужба.

– И как тебе Роберт?

– Он… м-м-м-… очень милый. Только, по-моему, вы не так все поняли. – Объяснить ситуацию Анжела не успела.

Хитро улыбнувшись, Бонни на всех парах рванула вперед.

Лодка оправдала и даже затмила все ожидания. Свет струился сквозь ряд прямоугольных окошек в верхней части палубы. В нижней, отведенной под гостиную, разместились древняя черная печь, кресло-качалка с продавленной подушкой, еще одно кресло – с высокой спинкой, накрытое дамасским покрывалом, комод вместо стола. Отделанные деревом вогнутые стены увешаны картинами, точь-в-точь как в домике Роберта. Верхняя половина с трудом вмещала в себя обеденный стол из сосны да несколько стульев. Дверь направо вела в крохотную кухню-камбуз, за которой, по мысли Анжелы, находились спальни. Роберт первым поднялся по сходням. Когда Анжела вслед за Бонни вошла в гостиную, он торопливо заталкивал в угол одну из картин. Бонни старалась изо всех сил, угождая сыну, – похоже, пыталась навести мосты после размолвки. Анжела отметила и дрожь пухлых пальцев, и заискивающую интонацию, и красноречивое вздымание пышной груди.

– Вот и отлично, – воскликнула хозяйка прямо с порога. – Располагайтесь, а я пошла.

Роберт чуть насмешливо посмотрел на мать.

– Не смеем задерживать, – хмыкнул он, уловив колебания Бонни.

Та улыбнулась Анжеле, дернулась было к двери, но вдруг хлопнула себя по лбу, схватила Анжелу за руку и потащила через камбуз в тесную и темную спальню. Прижав палец к губам, она подошла к встроенному шкафу и достала розовую шляпную коробку. Молча сняла крышку, пошуршала упаковочной бумагой и развернула большую шаль. Цветной шелк засиял в полумраке. Яркие краски переливались, перетекали одна в другую. Как на бензиновом пятне, подумала Анжела. Пальцы ее сами собой заскользили по тончайшей ткани.

– Красиво, – вздохнула она.

– Еще бы. – Бонни растянула шаль на руках, любуясь красками. Хмыкнув, набросила себе на плечи и повернулась вокруг своей оси. – Ни разу не надевала. Подарил… человек один. Нет, не Роберт. Другой. Неважно. Примерь-ка.

– Вы где? – донесся голос Роберта. Взмахнув шалью, Анжела завернулась в шелк и, подчиняясь жесту хозяйки, послушно шагнула к зеркалу. Синие глаза Бонни затуманились.

– Что скажешь? – хрипло спросила она и оглянулась на появившегося в дверях сына: – Что скажешь, Роб? Хорошо? Мне показалось, что эта штука просто создана для портрета.

Роберт смотрел на Анжелу во все глаза. Наклонил голову вправо. Влево.

– Боже. Великолепно. – Он перевел взгляд на Бонни. – Откуда?

– Да так, – беспечно помахала она рукой. – Завалялась.

Анжела любовалась своим отражением. «Какая красота!» – повторяла она снова и снова, пока Бонни суетилась вокруг нее, то собирая шелк в складки на спине, то разглаживая, чтобы задрапировать грудь Анжелы. В результате остановилась на варианте с узлом на плече и небрежными волнами, окутывающими торс. Поджав губы, посмотрела на сына – одобряет ли? Роберт одобрил. Бонни выставила его из спальни, чтобы Анжела смогла переодеться.

– Переодеться? – ахнула та.

– Конечно, милая, – удивилась Бонни. – А ты что, сразу не поняла? Блузку снимешь, а бретельки лифчика приспустишь с плеч. И все. Ну же, быстренько, а то стемнеет. – Ее энтузиазм заражал, что и говорить, но Анжела сумела лишь выдавить кривоватую улыбку.

Оставшись в спальне одна, она прикинула варианты. Первый: ее угораздило попасть к редким извращенцам. Выход? Бежать, пока не поздно. Впрочем, скорее всего, поздно. Вариант второй: они замечательные люди, зла ей не желают, и предложение Бонни – всего лишь дружеский жест. В этом случае остается послушаться. Вариант третий: проблема. Лифчика на ней нет. А есть хлопчатобумажная рубашка с чашечками и рукавами, пусть короткими, но приспустить их с плеч никак не получится. К тому же после приютской прачечной белизной рубашка не отличается. И четвертый: пойти на риск. Снять и блузку, и рубашку. Закутаться в шаль. И молиться, чтобы не сдуло.

Анжела прислушалась, ожидая беспощадного теткиного скрипа. Тишина. Вариант номер четыре принимается. Она быстро переоделась и направилась через коридор в гостиную, вцепившись побелевшими пальцами в шелковые складки на горле. Бонни опять закудахтала, и Анжеле оставалось лишь сверлить взглядом пол. Роберт уже устроил импровизированный мольберт на обеденном столе; кресло для Анжелы он передвинул к окну. Бонни все не успокаивалась – то шаль подтянет, то складку расправит. Оглянется на Роберта – годится? И снова за дело. Анжела почти физически ощущала смятение, исходящее от Бонни вместе с пряным ароматом духов, похожим на запах свежих пачули.

– Может, хватит? – спросил Роберт.

– Роберт, она ведь пытается помочь, – сорвалось с губ Анжелы.

Бонни вспыхнула в экстазе. Казалось, восторженный нимб засветился вокруг кудлатой головы. Роберт удивленно посматривал то на Бонни, то на Анжелу. Господи. Что тут происходит?

Роберт, она ведь пытается помочь.

Семейная идиллия. Даже жена, с которой сто лет прожил, лучше не сказала бы. Бонни в дверях переминалась с ноги на ногу. Перед тем, как исчезнуть, она легонько ущипнула Анжелу за плечо, намекая… гм-м… Намекая – и все тут.

Тишину в гостиной разорвали требовательные вопли за дверью. Роберт закатил глаза.