Пробуждение

Мадам Ратиньоль сложила шитье, а наперсток, ножницы и нитки аккуратно завернула в кусок ткани и хорошенько заколола булавкой. На женщину вдруг напала слабость. Миссис Понтелье мигом принесла одеколон и веер. Она освежала лицо мадам Ратиньоль одеколоном, а Роберт с чрезмерным усердием размахивал веером.

Недомогание вскоре прошло – миссис Понтелье в глубине души подозревала, что виной ему была лишь игра воображения, ведь лицо подруги ни на миг не утратило розового оттенка.

Миссис Понтелье молча смотрела, как белокурая красавица идет по бесчисленным галереям с величавостью и грацией, присущими только королевам, да и то в особых случаях. Навстречу подруге выбежали ее дети. Двое взялись за белые юбки, а третьего она забрала у няньки и понесла сама, осыпая поцелуями и прижимая к себе с необычайной нежностью и заботой. А ведь доктор, как все прекрасно знали, запретил ей поднимать что-либо тяжелее булавки!

– Вы идете купаться? – спросил Роберт миссис Понтелье. Хотя не столько спросил, сколько напомнил.

– Наверное, нет, – нерешительно ответила она. – Я устала. Нет, вряд ли.

Взгляд ее скользнул от Роберта к заливу, в чьем гулком рокоте звучал ласковый, но властный призыв.

– Пойдемте! – настаивал Роберт. – Нельзя пропускать купание. Вода наверняка теплая, как молоко, она вам нисколько не повредит.

Он надел на миссис Понтелье широкополую соломенную шляпу с крючка у двери. Они вместе спустились и пошли к пляжу. На западе садилось солнце, а ласковый ветерок обдавал теплом.

Эдна Понтелье не могла себе объяснить, почему сначала собиралась отказать Роберту, пусть и хотела пойти с ним на пляж, а потом вдруг согласилась, повинуясь из двух противоречивых побуждений именно этому.

Мало-помалу в ней неуверенно загорался загадочный свет – свет, который и указывает путь, и запрещает ему следовать.

То было начало, и пока этот свет лишь приводил ее в замешательство. Он пробуждал мечтательность, задумчивость, неясную тоску, из-за которой она и предавалась слезам в полночь. Словом, миссис Понтелье задумалась о себе как о личности, начала осознавать свою роль в мироздании, разницу между внутренней жизнью и поведением в жизни повседневной. Тяжелое бремя мудрости для молодой двадцативосьмилетней женщины – а может, для любой женщины, ибо Святой Дух редко удостаивает женщин подобной милости. Однако все – и особенно мир – обязательно начинается с неопределенности, великой путаницы, хаоса и большого потрясения.

Да, немногие способны пережить такое начало! Немало душ гибнет в стремительном водовороте!

Голос моря соблазнителен, неумолчен – он шепчет, звучно требует, ласково уговаривает, зовет душу поблуждать немного в безднах одиночества, затеряться в лабиринтах самосозерцания.

Голос моря говорит с душой. Прикосновение моря чувственно, оно заключает тело в ласковые тесные объятья.

Миссис Понтелье редко делилась своими мыслями, эта черта попросту противоречила ее характеру – до недавнего времени. С малых лет она бессознательно постигала двойственность жизни: есть жизнь внешняя, подчиненная правилам, а есть внутренняя, ставящая их под вопрос.

Тем летом на Гранд-Айл миссис Понтелье приподняла покров сдержанности, под которым всегда скрывалась. Наверное (а как иначе?), ее к этому побудила целая совокупность разных причин – где-то скрытых, где-то более заметных, – но самым очевидным было влияние Адели Ратиньоль. В первую очередь Эдну заинтересовала исключительная, даже чрезмерная привлекательность креолки, так как миссис Понтелье отличалась восприимчивостью к прекрасному. Далее Эдну очаровала в Адели необыкновенная искренность натуры, очевидная каждому и столь разительно отличавшаяся от ее собственной привычной сдержанности – вероятно, поэтому миссис Понтелье и привязалась к мадам Ратиньоль. Кто знает, из каких металлов куют боги невидимые узы, которые мы зовем то привязанностью, то любовью.

Однажды утром дамы вдвоем отправились на пляж, укрывшись в тени большого белого зонтика и держась за руки. Эдна уговорила мадам Ратиньоль оставить детей дома, хотя и не убедила отказаться на время от крохотного свертка с рукоделием – Адель умоляла подругу разрешить ей спрятать шитье в глубине сумочки. Каким-то чудом они ускользнули от Роберта.

До пляжа добрались не без препятствий: буйные сорняки по обе стороны от длинной песчаной дороги упорно преграждали им путь. По бокам простирались необъятные поля желтых ромашек. А еще дальше один за другим тянулись огороды, тут и там перемежаясь с маленькими плантациями лимона и апельсина. Вдали блестели на солнце темно-зеленые кусты.

Обеих дам природа наградила высоким ростом, хотя сложение мадам Ратиньоль отличалось женственностью, подобающей матери. Прелесть фигуры миссис Понтелье осознавалась не сразу. Тело ее было обозначено чистыми, изящными, симметричными линиями, в коих читалась необыкновенная грация; ее фигура ничуть не соответствовала шаблонной моде со страниц журналов. Случайный прохожий вряд ли задержал бы взгляд на миссис Понтелье. А вот человек наблюдательный, с хорошим вкусом, по достоинству оценил бы благородную красоту ее сложения, безукоризненность осанки и жестов – то, что выделяло Эдну среди прочих.

Тем утром она надела легкий белый муслин в волнистую коричневую полоску, а еще белый льняной воротничок и широкополую соломенную шляпу, снятую с крючка у двери. Шляпка небрежно сидела на тяжелых завитках золотисто-каштановых волос.

Мадам Ратиньоль тщательнее следила за цветом лица и потому закрылась вуалью из кисеи. На руки женщина надела лайковые перчатки с длинными крагами, прикрывающими запястья. Белоснежное платье с пышными оборками необыкновенно ей шло. Вообще оборки и летящие ткани подчеркивали ее яркую, дивную красоту так, как никогда не сумел бы строгий крой.

На берегу стояло несколько купален – грубо сколоченных, зато крепких, с маленькими мостками на воде. Внутри каждая купальня делилась на две кабинки, и каждой семье, отдыхающей у Лебренов, отводилась своя кабинка с необходимыми принадлежностями для купания и другими мелочами, какие душа пожелает. Дамы, не желая купаться, просто решили пройтись вдвоем у воды. Кабинки Понтелье и Ратиньолей как раз соседствовали под одной крышей.

Notes