Когда тает лед

Наконец энергия Скиннера иссякает. Он прислоняется к трибуне и опускает плечи.

– Мне все равно, кем вы потенциально можете стать. Если вы не будете соблюдать границы, то окажетесь на скамейке запасных. А теперь пусть фигуристы и хоккеисты останутся, остальные могут быть свободны.

Райан подбирает с пола сумку и встает, потягиваясь и преувеличенно зевая.

– Подожду тебя снаружи. Сходим поесть?

Я киваю и поднимаюсь на цыпочки, чтобы вытереть крошки печенья с его рта.

– Надеюсь, я не задержусь.

Все, кроме пятидесяти человек, выходят из зала. Причем делают это в пять раз быстрее, чем заходили.

Брейди и Фолкнер, тренер хоккейной команды, поднимаются на сцену к Скиннеру.

– Ребята, подойдите ближе, мне надоел микрофон.

Мы послушно перебираемся к сцене. Я замечаю в толпе раздраженного Аарона и двигаюсь к нему.

– Все хорошо? – тихо спрашиваю, пока мы усаживаемся в переднем ряду.

– Ага.

Не надо особой проницательности, чтобы понять: настроение у него не очень, причем, похоже, из-за меня, а не из-за Скиннера.

– Уверен?

Он сжимает губы, по-прежнему не глядя на меня.

– Ага.

Скиннер выходит из-за трибуны и, засунув руки в карманы брюк, обводит нас усталым взглядом.

– Буду краток. После розыгрыша, который нельзя назвать иначе кроме как дерьмовым балаганом, арена номер два вышла из строя на обозримое будущее.

О боже!

– Сейчас ведется проверка, насколько значительный причинен ущерб, но мне уже сказали, что ремонт будет идти с существенными задержками: к нашему оборудованию не хватает запчастей.

По мере того как до меня доходит смысл сказанного, я погружаюсь в пучину отчаяния. Хоккеисты славятся тем, что пакостят соперникам и друг другу. В нашем колледже производство избалованных богатеньких мальчиков для хоккейных команд будто поставлено на конвейер, и я бьюсь об заклад, что виноват кто-то из них.

– Это означает, – продолжает Скиннер, – что вам придется тренироваться на одном катке, пока не починят арену номер два. Я рассчитываю, что вы сработаетесь.

Прекрасно понимая, что его завалят вопросами, Скиннер дает понять, что ему на нас наплевать, и немедленно смывается. Не успевает он сойти со сцены, как я уже бегу к Брейди.

– У нас региональные через пять недель!

– Анастасия, я прекрасно знаю расписание ваших соревнований, – говорит тренер Брейди, растягивая слова и отмахиваясь от младшекурсников, которые окружают ее. Я уже близка к нервному срыву. – Выбора у нас нет, так что не беспокойся понапрасну.

Она это серьезно?

– Как мы пройдем квалификацию без тренировок?

В десяти футах от нас тренера Фолкнера окружила его команда. Наверняка он отбивается от таких же вопросов. Хоккеисты меня не волнуют – скорее всего, именно они устроили этот бардак, а пострадаем мы.

Я стараюсь не драматизировать, не раздувать из мухи слона. Сосредотачиваюсь на том, чтобы размеренно дышать и не разрыдаться на людях. Тем временем мои одногруппники выражают те же опасения. Я перевожу взгляд на хоккеистов. Большинство из них уже разошлись, с Фолкнером разговаривает только один парень. Наверное, он чувствует мой взгляд, потому что поворачивается и смотрит на меня со странным выражением лица. Кажется, это деланая гримаса сожаления.

Честно говоря, он может засунуть это притворное сочувствие себе в задницу.

– Поговорим на тренировке, Стейси, – произносит Брейди с необычной для нее, почти дружелюбной улыбкой. – Хорошей тебе пятницы. Хоть раз отдохни вечером. Увидимся в понедельник.

Подавив очередной протест, я наконец прислушиваюсь к просьбе Брейди, оставляю ее в покое и поворачиваюсь к выходу. Едва переставляя ноги, плетусь за Аароном, отчаянно жалея себя. Вдруг я слышу «Эй!», и мне на предплечье ложится твердая ладонь.

Это мистер Сочувствие с той же жалостливой гримасой.

– Послушай, мне жаль. Нам всем не повезло. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы тренировки прошли как можно легче.

Он отпускает мою руку и делает шаг назад. У меня появляется возможность наконец-то его разглядеть. Он выше меня по крайней мере на фут[4 - Около 30,5 см.], широкоплечий, мощные бицепсы натягивают рукава рубашки хенли. Даже под щетиной видны четкие линии подбородка. Я пытаюсь вспомнить, видела ли его раньше.

– Знаю, ты, должно быть, подавлена, – продолжает он. – У нас сегодня вечеринка. Приходи, если хочешь.

– А ты кто? – спрашиваю я, стараясь говорить спокойно.

Парень на долю секунды вскидывает брови, и я чувствую легкое удовлетворение.

Впрочем, он быстро берет себя в руки, и в темно-карих глазах вспыхивает насмешка.

– Нейт Хокинс. Капитан хоккейной команды.

Он протягивает мне руку, но я смотрю на нее, потом опять ему в лицо – и складываю руки на груди.

– Ты что, не слышал? Скиннер заявил, что вечеринки закончились.

Он пожимает плечами и неловко потирает затылок.

– Народ все равно придет, даже если я попробую отменить. Слушай, приходи, можешь взять друзей. Будет неплохо, если мы поладим, и, обещаю, у нас хорошая текила. Имя у тебя есть?

Стараюсь не поддаваться очарованию симпатичной мордашки, даже с этими ямочками на щеках и красивыми скулами. Катастрофы это не отменяет.

– А ты часто встречал людей, у которых нет имени?

К моему удивлению, он разражается глубоким, низким смехом, от которого у меня вспыхивают щеки.

– Однако ты меня подловила.

Он переводит взгляд за мою спину, и тут меня обнимают за плечи. Я задираю голову, ожидая увидеть Райана, но это Аарон. Я высвобождаюсь, потому что из-за таких замашек люди думают, что мы встречаемся, хотя я скорее съем свои коньки.

– Ты идешь? – резко бросает Аарон.