Дух уходящего лета

– Останешься сегодня без ужина, – буркнул Кирилл, -Обжора…

Темка гавкнул, тем самым выражая полное согласие со справедливым наказанием.

– И иди в мою комнату! – приказал Кирилл, – Иди и сиди там, как мышь! Слышишь, бандит?

Темка снова тявкнул, давая понять, что не только все слышал, но и все понял, и ушел в комнату хозяина.

А Кирилл, в очередной раз издав страдальческий вздох, принялся за наведение порядка в кухне.

После чего следовало бежать в магазин, дабы купить там уже готовый фарш.

"Или свежее мясо? – подумал Кирилл, – А дождавшись Ирки, вместе с ней приготовить фарш?"

Как же, дождешься ее… Мать все равно придет быстрее. И хоть его матушка отнюдь не любительница читать нотации, достаточно будет одного ее взгляда, чтобы самому почувствовать себя нашкодившим щенком.

Недаром Темка, охотно играющий с ним и его пятнадцатилетней сестрой, но слушающийся далеко не всегда, немедленно становился тихим и робким в присутствии Полины Вахтанговны. Хоть она ни разу не повысила на него голоса, а ударить животное вообще считала великим грехом.

Наведя в кухне чистоту и сгоняв в супермаркет за готовым фаршем, Кирилл пристегнул поводок к ошейнику собаки.

– Ладно, сейчас нам с тобой, приятель, лучше тут глаза не мозолить… Поехали, что ли, к "гюрзе"?

Темка согласно пролаял.

Что ж, ретриверы очень сообразительны, кто бы в этом сомневался?

* * *

Отвезя Анну в квартиру ее отца и получив решительный отказ на предложение остаться и помочь с уборкой ("Я должна сама это сделать, Серж. И потом, мне хочется побыть одной и заново все хорошенько обдумать. Не обижайся, Бога ради."), Ручьёв поехал не в свою городскую квартиру и не в коттедж, и даже не в агентство.

Он поехал по адресу: переулок Школьников, пятнадцать.

Разговор с Лерой откладывать было нельзя. Анна уже в Городе, и Анна не любит его квартиры. Анна любит его коттедж.

В любой момент Анна решит к нему переехать. И меньше всего Ручьёва воодушевляла перспектива случайного столкновения его любимой женщины с женщиной, которую он не любил, но которая на протяжении нескольких месяцев являлась его любовницей.

…После довольно продолжительного звонка дверь распахнула худощаая женщина лет пятидесяти.

– Вы? – Ручьёв с легким недоумением уловил в ее взгляде неприкрытую ненависть, – Вы еще смеете сюда являться? Вы… нелюдь!

Из глубин квартиры донесся голос Леры, показавшийся Ручьёву немного больным.

– Кто там, мама?

– Никто, ошиблись! – откликнулась женщина и снова повернулась к Ручьёву, – Бог тебя еще накажет, нелюдь, за все, что ты творишь!

"Дама явно не в себе", подумал он с тоской и повернулся, чтобы уйти, когда услышал донесшийся следом визгливый вопль:

– Будь ты проклят!

Дверь позади него снова хлопнула, Ручьёв обернулся и увидел бегущую ему навстречу Леру.

"Черт, как же она подурнела, – подумал он удивленно, – Или, не дай бог, подсела на дурь?"

Глаза обведены коричневыми кругами, лицо имеет сероватый оттенок, волосы, явно давно не мытые, слиплись в сосульки…

Мешковатый свитер, такие же брюки.

…Но взгляд Леры просто горел. Просто лучился счастьем.

– Сережа, – подбежав к нему, она схватила его за рукав плаща, – Я знала, знала, что ты вернешься, вернешься ко мне… Не слушай эту старую дуру, – она небрежно кивнула в сторону двери, – Не слушай, она просто вбила себе в голову… ну, неважно. Сере-ежа… – Лера привстала на цыпочки и Ручьёв, внутренне содрогнувшись, понял, что она собирается его поцеловать.

– Подожди, – он мягко, но непреклонно отстранил Леру от себя, взял ее за плечи, – Во-первых, я не понимаю, о чем идет речь, почему я негодяй и нелюдь, во-вторых, – он повысил голос, ибо Лера, похоже, собралась его перебить, – Во-вторых, я сам хотел поговорить с тобой, прояснить ситуацию до конца… Идем, – он подтолкнул Леру, направляя ее к выходу из подъезда. Та послушно двинулась вперед.

– Присядь, – попросил он, когда они с Лерой оказались во дворе, и указал на скамейку.

Лера послушно села.

Он опустился на скамью рядом с ней, ощущая себя прескверно, однако… что чувствует хирург, собираясь резать живую плоть? Видимо, говорит себе, что делает это больному во благо.

Так же и Ручьёв сказал себе, что для блага самой Леры будет лишить ее всяческих иллюзий, что она в отношении него наверняка еще питает.

– Мне сказали, что ты меня активно разыскивала во время моего отсутствия.

Похоже, Лера смутилась. Даже в сумерках было заметно, как покраснело ее лицо. И, к великому облегчению Ручьёва, она опустила глаза.

– Ты говорил, что уедешь, но не сказал, надолго ли…

– Лера, – мягко сказал Ручьёв, – Это неважно, ты должна была понять это еще до моего отъезда, во время нашего последнего разговора, последней встречи.

– Неважно… почему? – она опять вскинула на него испуганные глаза (Ручьёв мысленно застонал).

– Потому что, – он взял Леру за плечи, – Все закончилось, девочка. Все за-кон-чи-лось. Я считал, ты сама это поймешь.

Лера дернулась, отшатнулась, вскочила со скамьи.

– Не смей так говорить! Не смей! Ты… – она опять понизила голос, – Ты что, любишь другую?

"И всегда любил", подумал Ручьёв с тоской.

– Какая разница? – устало ответил он Лере, – Девочка, все закон…

– Нет! – щеку Ручьёва обожгла сильная пощечина, – Нет, нет, нет… – она зарыдала.

Ему страшно захотелось в свою очередь отхлестать истеричку по щекам, дабы привести в чувство, однако он сдержался.

Просто, встав со скамьи, не оглядываясь, пошел к своему "Фольксвагену" и включил зажигание. Лера, стоя посреди двора, что-то дико орала.

"Знать бы, что связываюсь с психопаткой…" На миг Ручьёву даже сделалось не по себе. Впрочем, он подумал, что с тем же успехом на его месте мог оказаться любой другой и в том, что у Леры неустойчивая психика, его вины нет. И эта мысль его успокоила.