Капкан для лисицы

Первым побуждением было вежливо отказаться, но он столкнулся глазами с Лебедевым и понял – тот не сомневается, что Кирилл именно так себя и поведет. Буркнет себе под нос что-нибудь невразумительное и ретируется. Ибо такие женщины – не для него. Не его уровня. Не уровня двадцатитрехлетнего студента, чья семья едва сводит концы с концами, и кто вынужден по ночам подрабатывать в супермаркетах, обслуживая пьянчуг, которым среди ночи нужно "добавить" либо срочно опохмелиться (действие повести происходит не позднее 2003-го года – примечание автора).

И, как обычно в таких случаях, его охватила досада.

– Отчего же нет? – Кирилл посмотрел на красавицу в упор, – С большим удовольствием… Вы позволите вас угостить?

Она опять усмехнулась. При этом мелькнула в ее синих глазах некая искра, от которой у Кирилла по коже пробежали мурашки. Даже если эта их встреча останется единственной, он ее запомнит надолго…

И теперь он Ручьёва (о котором говорили, что эта женщина – его единственное "слабое место", его "ахиллесова пята") понимал прекрасно. Ох, как понимал…

– Не пойдет, милый мальчик, – мягко сказала Анна, – За меня, как обычно, заплатит Александр, которому мой супруг на такой случай даже выдал наличные (она усмехнулась, а Лебедев густо покраснел). Впрочем, никто вам не помешает также заплатить за себя самостоятельно. Кстати… вы, полагаю, успели отслужить в армии?

Вопрос являлся хоть и неожиданным, но не слишком странным.

– Да, в десанте, – немного растерянно ответил Кирилл, – Это имеет значение?

– Огромное! – она непринужденно взяла его под руку (один ее парфюм, безусловно, баснословно дорогой, мог заставить потерять голову. Не говоря о глазах, тонком профиле… и идеально стройных ножках),– Слышала, десантник обязан уметь водить машину?

– Я вожу,– ответил Кирилл все еще немного растерянно и пока не понимая, к чему она клонит (хоть догадаться было совсем несложно), – "Жигули" брата. По доверенности.

– Нет, ты посмотри, Саша, на ловца и зверь бежит… – обратилась Анна к Лебедеву. Тот неопределенно хмыкнул.

– Сколько ты получаешь в качестве этого… ночного секьюрити? – опять спросила она Кирилла.

Он в очередной раз ощутил, что готов покраснеть. Назвал сумму.

Анна выглядела удивленной.

– За одну смену?

Тут Лебедев весьма бестактно фыркнул, а Кириллу уже казалось, что его отхлестали по щекам крапивой.

– Бедный мальчик, и как ты сводишь концы с концами? – сказала Анна без обычной насмешки, – Ладно, прости мою бестактность, – ее рука опять легонько коснулась… уже не локтя, а ладони Кирилла (хорошо, что он сейчас не смотрел на Лебедева и не видел выражения его глаз).

– К делу,– Анна достала из сумочки прямоугольник визитки и ручку, – После аварии, случившейся год назад, муж мне запрещает самой садиться за руль. Не скажу, что ты первый, кому предлагается эта работа… но неважно. Место пока вакантно. Оклад для начала… (она назвала сумму, от которой у Кирилла перехватило дыхание). Занятость неполная, лишь во второй половине дне. Я, видишь ли (легкая усмешка), раньше полудня не встаю… А вы, студенты дневного отделения… ты же учишься на дневном? (Кирилл опять кивнул). Отлично. Вы ведь учитесь в первой половине дня, так? Значит, останется время и на учебу…

Кирилл подумал, что все это звучит слишком хорошо для того, чтобы быть правдой, и Анна словно прочла его мысли.

– Конечно, не факт, что мой супруг, господин Зарецкий – все ведь зависит в конечном итоге от него, как ты понимаешь, – примет тебя на работу, но… то, что ты служил в "Фениксе", уже отличная рекомендация, верно, Саша?

Лебедев улыбнулся, но довольно кисло.

– Александр вообще-то возит моего мужа. – пояснила Анна, – А сегодня я его просто… взяла напрокат, – она тихонько засмеялась.

– А чем вас не устраивали предыдущие водители? – спросил Кирилл, сам дивясь непомерной наглости своего вопроса.

Анна изящно повела плечами.

– Один водил машину отлично, но… как это выразиться? – она произнесла что-то по-французски с идеальным прононсом (Кирилл подумал, что она, возможно, как и Ольга, закончила факультет иностранных языков), – Словом. не знал своего места. Ну, а другой… с ним было просто страшно ездить – так он гнал… – она опять мягко улыбнулась, – Я вас не слишком запугала, милый юноша?

– Не слишком, – улыбнулся Кирилл в ответ, хотя, чего там? Слегка запугала таки…

* * *

3.

"Ржевский"

– Не волнуйтесь, мы накопаем компры (на любого, заметь, милый, на лю-бо-го!), настоящей комры, так что подыскивайте писаку, который все это складно изложит на бумаге в какой-нибудь (желтой, конечно же) газетенке. Что поделаешь, это наша работа, и мы свою работу (прямо скажем, шакалью) привыкли выполнять на совесть…

А что, Ручьёв, и впрямь шакалья работа… но ты ее сам себе выбирал. Не обстоятельства толкали, нет. Обстоятельства лишь подталкивали… И, положа руку на сердце, ты испытываешь угрызения совести? Да ни малейших. Люди в подавляющем своем большинстве – редкое дерьмо, и если один кандидат на высокий пост (мэра или… да неважно, хоть самого президента) хочет сожрать конкурента, мы поможем. Поймаем, зажарим, приправим… и поднесем на блюдечке тушку несчастного.

А заодно, милок, и тебя прощупаем хорошенько. И если вдруг заартачишься, не захочешь платить нами установленную цену… что ж, пеняй тогда на себя. И не забывай пословицу о том дурне, который в поте лица копал яму другому…

Ручьёв откинулся на спинку своего рабочего кресла, сцепил руки на затылке, и вдруг нахлынуло, накатило такое знакомое… "Никого, кроме Нее, ни видеть не хочу, ни слышать. Никого…"

Похоже было на дикую жажду – такое случается у проснувшегося с похмелья. И продолжается… продолжается это достаточно долго для того, чтобы с обреченностью, всей обреченностью понять – да, он однолюб, и неважно, сколько женщин было в промежутках между (не так, собственно, и много, и совесть его укоряла лишь за одну, ту, что имела неосторожность влюбиться в него со всем пылом молодости и неопытности. Впрочем, тогда он считал, что Анна его бросила. Она же лишь взяла "тайм-аут". Для нее все изначально было лишь щекочущей нервы игрой…)

Он до сих пор помнил день, когда впервые ее увидел.

Ее муж обратился в агентство Ручьёва для обеспечения ее охраны (и заодно – негласной слежки за ней). Ручьёв выяснил о ней все, что только возможно. Начиная с того, что отец ее заведовал математической кафедрой в педагогическом вузе, что матери своей она почти не помнит (та бросила их с отцом, когда Анна было четыре года). Узнал, что семнадцатилетней девчонкой она участовала в городском конкурсе бальных танцев и заняла вместе с партнером (тоже семнадцатилетним мальчишкой) второе место (именно там, на этом мероприятии, ее приметил тридцатишестилетний вдовец, тогда еще вице-президент (а не президент) "Мега-банка" господин Зарецкий).

Детей они с Зарецким почему-то заводить не спешили.

Он и фотографии ее видел. Бесспорно, она являлась фотогеничной. Ручьёв знал, что столь фотогеничные особы редко выглядят столь же эффектно и в жизни.

Как оказалось, он ошибся. Когда увидел ее вживую выходящей из спорткомплекса, где она занималась модным тогда шейпингом. Грациозную, как пантера. Длинноногую, как лань. С восхитительной гривой темно-каштановых волос и глазами такой яркой синевы, что небо казалось полинявшим.

Глазами, увидев которые, он внезапно вспомнил "Песнь песней" Соломона. "Царица цариц" – именно такой, в его представлении, она и должна быть – с тонкими, идеально правильными чертами лица, словно выточенными резцом влюбленного скульптора, и глазами потрясающе, нереально, неправдоподобно… нет, даже не синими – сапфировыми.

Глазами царицы. Или ведьмы.

Поначалу Ручьёв свои чувства к супруге банкира счел не более, чем наваждением. Может, более сильным, чем предыдущие, но тоже преходящим. Безусловно преходящим.

Они стал регулярно встречаться. Через месяц сделались любовниками. Наваждение не исчезало. Наваждение перерастало в нечто большее. Ручьёва уже не устраивали встречи украдкой, свидания урывками. Его бесило, когда она уходила от него по утрам, даже не удосужившись его разбудить и не оставив хотя бы самой коротенькой и дурацкой записки (разумеется, такие вещи происходили во время отъездов ее супруга за кордон).

Наконец, он решился… на огромную глупость – предложил Анне уйти от мужа. Она посмотрела на него с сожалением ("Игра перестала быть игрой, Серж?") и ушла. Конечно, не от мужа, а от него, Ручьёва.

Сказать, что он испытал боль – значило бы не сказать ничего. Пустота – вот что было самым страшным. Пустота в душе, в сердце… абсолютная, черная пустота.

Он старался найти забвение в работе. Это принесло свои плоды – в рекордно короткие сроки "Феникс" превратился в агентство, с которым стали считаться солидные люди, и проносить ощутимую прибыль.

Спустя время в его жизни стали появляться и женщины, но ни с одной Ручьёв не завязал длительных отношений. Ни одна не могла заменить ему синеглазую стерву, столь элегантно отеревшую о него, Ручьёва, ступни своих изящных туфель.

Конечно, он предполагал, что когда-нибудь, да увидит Анну снова. Разумеется, случайно.

Это действительно произошло спустя полтора года после памятного разговора об "играх, переставших быть играми". Они увиделись на какой-то презентации.

Ее солидный супруг беседовал на деловые темы с такими же, как он, деловыми людьми, а дипломированный переводчик (в свое время она закончила лингвистический факультет) Анна Валентиновна Васнецова откровенно скучала, лениво отражая атаки молодых и стареющих сластолюбцев.